Было ясно, что новость, которую он собирается им сообщить, требует соблюдения определенных церемоний. Деннис Уэмисс любил всякого рода ритуалы. Его коньком был официоз. Кейт подумала о том, что, хотя Уэмисс был уже далеко не молод, со своими причудами, которых становилось все больше, и безнадежно зациклен на "Меркьюри", все равно в нем оставалось что-то от романтика. Особенно ей нравилось, что он требует употреблять "правильные" редакционные термины - называть материалы, написанные в день сдачи номера в набор, "горячими", вдень публикации - "с колес" и так далее. И хотя в типографии этих терминов не понимали, у Кейт создавалось ощущение - хотя и слабое - причастности к живому, волнующему миру, в котором существовали все газеты, за исключением ее собственной.
Внешность Уэмисса была такой же своеобразной, как и его речь. Острая седая бородка, фетровая шляпа с узкими полями и шелковый галстук - от всего этого веяло воспоминаниями о прошлой, более строгой и романтической, эпохе в журналистике. Поступая на работу, Кейт завороженно слушала Уэмисса, который с затуманенным взором вспоминал о тех временах, когда старшие сотрудники "Таймс" сидели в собственных, отделанных дубом кабинетах с каминами и приветливые дамы после обеда развозили на тележках чай и печенье.
Еще одной особенностью их главного редактора было то, что его фамилия на самом деле произносилась как "Уимс". Но Питер Хардстоун считал это крайне претенциозным и называл редактора исключительно "Уэмисс", аргументируя свою позицию следующим образом: "Если она так пишется, то какого черта я должен говорить по-другому! Очень странно, что ты вообще достиг чего-то в журналистике!"
Когда они вошли, в кабинете почти не осталось свободного места. Рядом со столом главного редактора помещался только один стул, маленький и шаткий, и Кейт опустилась на него даже с большим страхом, чем обычно. Она с беспокойством взглянула на Даррена и по тому, как дергался его кадык, поняла, что они думают об одном и том же. Им сейчас объявят о том, что Хардстоун увольняет не одну Джоан, а их всех. Вот и настал этот момент. Они здесь для того, чтобы выслушать приговор своей карьере.
Уэмисс поправил галстук горчичного цвета и провел по редким седым волосам рукой. Кейт запаниковала. Пока редактор собирался с мыслями, перед ее глазами возникла фабрика нижнего белья - огромное и мрачное здание, закрывающее собой весь свет.
А потом случилось то, чего никто не ожидал.
- Отличные новости, - сообщил сияющий Уэмисс. - Хорошие вести не могут не радовать!
Кейт и Даррен удивленно переглянулись.
- Хорошие? - осторожно спросила Кейт.
- "Меркьюри" будет оказана небывалая честь, - с дрожью в голосе произнес Уэмисс. Его глаза светились счастьем. - Мы готовимся встретить особу королевских кровей!
- Неужели приезжает ее величество? - удивился Даррен. "Бедная Джоан! - тут же пронеслось в голове у Кейт. - Столько лет просидеть в "Меркьюри" и не увидеть даже Софии Уэссекской!"
Но Уэмисс уже качал седой головой:
- Королевской крови, но другой. Той, которая гораздо ближе к нам. Натаниэль Хардстоун будет некоторое время работать в "Меркьюри"!
- Натаниэль Хардстоун? - задумчиво переспросила Кейт. - Вы говорите о сыне Питера Хардстоуна?
- Именно о нем, о сыне владельца газеты. Сыне и, что еще важнее, наследнике. Это замечательная новость, не правда ли?
- Зачем? - спросил Даррен.
- Зачем? - переспросил Уэмисс.
- Да, зачем? - Даррен крутил в руках серебряный крест на кожаном шнурке, свисавший с шеи на его костлявую грудь. - Зачем ему приезжать сюда?
Уэмисс широко улыбнулся:
- Конечно же, чтобы изучить все составляющие нашей работы! Ведь когда-нибудь придет, время и он возьмет все в свои руки! - произнес редактор с дрожью в голосе, и Кейт поняла, что Уэмисс очень положительно воспринял новость. - Из всех изданий в империи "Хардстоун холдинге", - восторженно добавил он, - Натаниэль выбрал именно… "Меркьюри".
- Кейт? - Мама барабанила кулаком по тонкой двери в спальню. - Что ты там делаешь, черт возьми? Уже почти восемь! Шевелись!
Кейт помчалась в ванную и встала под прохладный душ. Как обычно, всю горячую воду уже давно слили, но она знала, что жаловаться не имеет смысла. У отца была твердая позиция по этому поводу: "Милочка, а о чем ты думаешь, валяясь в постели?" Быстро одевшись, Кейт отправилась на кухню, где - что опять же было обычным делом для этого часа - из-за ревущего гриля и постоянно кипящего чайника стояла жара, как в кузнице.
Вздохнув, Кейт потянулась за тостом. К этому времени ее карьера и жизнь уже могли бы сложиться совсем по-другому. Она должна была сидеть, изящно выгнув спину, за стойкой на кухне собственной, элегантно обставленной квартиры на набережной Темзы и, положив ложечку от Мэтью Уильямсона в фарфоровую чашку от Джейд Джаггер, наслаждаться блеском полов светлого дерева и открывающимся через панорамные окна видом на дорогую ее сердцу реку, медленно несущую свои воды.
Но увы… Ее зарплаты никогда не хватало до конца месяца - с "пришествием" Хардстоуна ситуация только ухудшилась, - и именно поэтому она до сих пор жила с родителями и бабушкой в примыкающем к соседнему доме под названием "Витс-энд".
Справедливости ради стоит заметить, что, когда ее семья купила дом, он уже носил это название. Кейт знала, что родители не обращали на него внимания и им было абсолютно все равно. В отличие от нее всех остальных членов семьи их адрес не смущал. Однажды, много лет назад, она предложила отцу заменить слова "Витс-энд" на номер, но он походя заметил - отчасти оправданно, это она готова была признать, - что "если у его дочери нет другого повода для волнений, то ей, черт возьми, очень повезло".
Насколько она знала, более нелепый адрес был только у Даррена. Его семейное "гнездо" звалось "Шахта Эрзан". Родители совместно владели домом, и к тому же название отражало их страсть к курению: стены и потолки в доме были светло-коричневого цвета, и внутри стоял отвратительный застарелый запах сигаретного дыма. Даррен говорил, что впервые увидел родителей, когда дорос до их коленей, - настолько плотными были вокруг них клубы дыма от "Суперкингз".
- Чай, дорогой? - Встряхнув заварку в большом коричневом чайнике, мать показала его отцу.
- Спасибо, дорогая! - Широко улыбаясь, отец протянул ей чашку.
Кейт никогда не слышала, чтобы родители повышали голос друг на друга.
- Ох, я только что убрала молоко в холодильник, - вспомнила мама.
Отец отправился за ним.
- Кто это купил? - спросил он, вынимая пакет с перекошенным от отвращения лицом.
Мать с беспокойством посмотрела на него:
- Наша Кейт. А что? Неужели оно просрочено?
- Даже хуже, - проворчал отец. - Обезжиренное. - Он хитро посмотрел на дочь. - Это черт знает что такое! Чтобы забелить чай, придется налить в него в два раза больше!
Кейт покраснела. Отец любил доставать ее за любое отклонение от обычного списка покупок. Однажды, решив немного разнообразить семейные десерты, она купила упаковку заварного крема с добавлением настоящей ванили. А в результате ей пришлось терпеть насмешки отца о "заварном креме с пеплом".
С тостом в руке Кейт направилась в гостиную, где, как обычно, сидела бабушка с вязаньем в руках. Она время от времени поглядывала в телевизор, который отец всегда держал включенным. В течение дня он никогда не садился у "голубого экрана" - предпочитал стоять, делая вид, что лишь ненадолго отвлекся от какого-то важного домашнего дела.
- Привет, бабуль.
- Привет, детка.
Бабушка сидела в кресле у окна. Это было специальное кресло для пожилых людей - с высоким сиденьем, чтобы было легче подниматься, в эластичном нейлоновом чехле, где на коричневом фоне кружились коричневые осенние листья. Оно служило ей еще в пансионе для пожилых людей, когда бабушка жила там вместе с дедом. А после его смерти она забрала кресло с собой к родителям Кейт. Вместе с креслом в доме появилась масса всяких безделушек: пепельница с берегов Южного моря, карусель с латунными ангелами, которая вращалась, когда под ней зажигали свечки, триумвират пластмассовых "мудрых обезьянок" и свадебная фотография бабушки и деда в рамке. Все это стояло на подоконнике рядом с ее креслом, а на стене висели пластмассовые часы с изображениями птиц на месте цифр. Днем и ночью они издавали различные "орнитологические" звуки - для каждого часа разные.
- Что это ты смотришь? - Кейт искоса взглянула на экран.
Взъерошенная блондинка с огромными зубами высаживала целый сад карликовых деревьев на гигантском каменном надгробии и укладывала вокруг настил. "Поставьте на месте упокоения дорогого вам человека современную ограду", - агитировала она с широкой улыбкой.
- О, детка, не знаю… Какую-то ерунду. Да я и не смотрю.