L.
Графиня Собеская своему супругу.
В Люснь.
Мы не имеем известий от Густава с той поры, как он дал нам совет удалиться сюда.
Немного спустя после вашего отъезда распространился слух о кровавом сражении между конфедератами и русскими. Люцила опасалась за Густава. В то время, как она ожидала в волнении подробностей о битве, ей принесли письмо; она думала, что от ее милого, и распечатала с нетерпением.
Едва она бросила туда взор, я вижу - Она бледнеет, ее руки дрожат и с трудом могут держать бумагу; ее обесцвеченные губы охвачены судорожным движением, ноги у ней подгибаются и она падает без сознания.
- Я похолодела вся.
Увы! - восклицаю я. Что случилось, Люцила?
Я подбежала к ней и громким голосом позвала на помощь.
Когда мы привели ее в чувство, я бросила взгляд на письмо. Оно было от друга Густава и возвещало нам о его смерти.
Я не берусь описать вам состояние нашей бедной дочери, его не выразишь, и слезы, которые текут из моих глаз, и орошают эту бумагу, скажут об этом вам лучше моего пера.
Она провела целых два дня в горестном отупении, не произнося ни слова, отказываясь от всякой пищи.
Напрасно я предлагала ей поесть чего-нибудь, - мои настояние были тщетны. Наконец, видя ее обессиленной от отсутствия питания, я бросилась к ее ногам. Я оросила ее руки слезами и молила не осуждать себя на смерть. Она приняла из моей руки несколько ложек бульона.
Ее горесть, казалось, получила другое направление. - Я не покидаю ее ни на минуту.
Часто она поднимает глаза и руки к небу, произнося имя Густава, потом вдруг начинает плакать, проливая слезы потоками, ее грудь порывисто подымается, ее душат рыдание.
Я заметила, что она любит уходить вздыхать в сад, и боюсь, что здесь все напоминаете ей о ее милом и поддерживает ее горесть.
Я надумала поэтому увезти ее к тетке в Ломазы, и провести там некоторое время, пока ее горе немного утихнете.
Направляйте туда ваши письма. Пишите чаще.
Аллен, 19 июля 1770 г.
LI.
Софья двоюродной сестре.
Часть моего плана удалась, и даже cверх моих ожиданий. Люцила верит, что Густав - в могиле.
В то время как она была в смертельном волнении и оплакивала заранее смерть своего милого, я дала ей письмо предполагаемого друга, возвестившее ей роковую новость.
Копию письма прилагаю.
Если ты спросишь, кто писал, я тебе отвечу, что сам Густав: именно, я приказала задерживать во время моего отсутствие его письма. В одном из них он повествует Люциле о смерти брата одной из ее подруг. Сделав надлежащая изменение, я отослала его доверенному лицу с предложением переписать, адресовать Люциле под моим конвертом и прислать тотчас же мне по почте, - под благовидным предлогом подшутить кой над кем.
Письмо было положено, и что могло бы равняться смятению Люцилы? Я трепетала за последствие, как бы они не оказались более серьезными; но к счастью я теперь вне затруднений. Сначала она хотела отказаться от жизни; в настоящее время она довольствует вздохами и охами.
Чтобы отвлечь ее от горя, графиня увезла ее к тетке в Ломазы и упросила меня их сопровождать. Мы стараемся ее развлекать, но наши усилие бесполезны; ничто не может смягчить ее горесть. Она бежит общества, запирается в своей комнате или одиноко предается своим грустным мыслям на берегу ручейка.
Ее мать употребляет все усилия в мире, чтобы отнять у ней роковое письмо; она не хочет расстаться с ним, она носит его постоянно на своей груди.
Вчера я услышала, что она громко вздыхает в своей комнате, и так как наши комнаты смежны, то я полюбопытствовала посмотреть чрез щелку в стене. Я увидела ее полулежащей на канапе, с известным письмом в руке. Она, казалось, была в крайнем волнении: грудь ее поднималась быстрыми порывами, она поднимала глаза от бумаги лишь за тем, чтобы отереть слезы. Вдруг она испускает продолжительный вздох.
"О, о - мое сердце, остановись!" - сказала она задыхающимся голосом.
Всхлипывание участились, она горько плакала. Я была так тронута этой сценой, что сама не могла удержаться от слез; я раскаивалась в том, что сделала, и хотела бы, если бы было можно, отступить.
Время от времени она поднимала к небу влажные глаза, затем роняла голову.
Она некоторое время молчала, и когда я готовилась уже отойти, я услышала следующий печальный монолог:
"Увы! К чему так стараются заставить меня жить? Когда жестокий голод пожирает мою душу, к чему вменять мне; в преступление - отказ природы в поддержке жизни более скорбной, чем смерть? Смертный покой соединил бы меня с милым. Как я завидую его судьбе! Он освобожден от несчастий сего мира, а я еще вздыхаю и страдаю. Дорогой мой, душа моей жизни! Что ты не можешь видеть твою грустную половину, кровный остаток самого себя, который страдает, который бьется и который кончит смертью в мучениях".
Продолжение.
Люцила прячется, чтобы плакать, какое же место избираете она свидетелем своей скорби? - семейные гробницы. Могла ли бы ты когда-нибудь вообразить себе, чтобы робкая девушка шла одна вздыхать среди мертвых.
Несколько дней назад мы последовали за ней в это мрачное убежище. Мы сделали все, даже невозможное, чтобы извлечь ее оттуда; чтобы кто-нибудь ее сопровождал; вот все, чего мы добились.
Вчера она пришла в мою комнату и спросила меня, можно ли достать прах Густава?
Я спросила: "что же с ним делать?" Она тотчас же ушла, не сказав ни слова.
Не знаю, какие мысли шевелятся в ее голове, но, конечно, мысли, навеянные романами.
Ломазы, 27 поля 1770 г.
LII.
Густав Сигизмунду.
В Пинск.
В последний понедельник я привел в исполнение мой план: оставил конфедератов и отправился из Тарнополя один с моим слугою, оставив нашу банду под началом региментария Балуского, согласно желанию его отца.
Так как ничто не призывает меня в Варшаву, то я отправился искать приюта у дяди, имеющего поместье близ Радома, в небольшом расстоянии от замка, в который должен был удалиться граф Собеский. Ты понимаешь, дорогой Панин, что я поступаю так в намерении быть в пределах досягаемости Люцилы.
Со мной случилось странное приключение, слишком странное чтоб тебе о нем не сообщить. Каждый вечер я буду отдавать тебе о нем отчет; это меня развлечет до прибытия в добрую гавань.
На дороге из Бука в Бец есть пустынная местность, дикий вид которой внушает черную меланхолию.
Это зрелище довольно хорошо согласовалось с состоянием моего сердца; созерцание его мне было по душе.
Обводя вокруг себя взорами, я заметил у подножия скалы дурно и по-восточному одетого человека, который обмакивал кусок хлеба в ясной воде ручейка.
Подгоняемый сам голодом, я подхожу и прошу его продать мне кусок хлеба. Он делится со мной и отказывается от монеты, которую я ему предложил.
- Храните ваши деньги, - ответил он сухим тоном по-французски, - вы не на того попали. И, бросив на меня гордый взгляд, он оттолкнул мою руку.
Я рассматривал его с изумленным видом. У него была живая, но дикая наружность, черные небольшие усы, сильный голос и не знаю что-то счастливое в лице и мало обычное под одеянием.
Меня очаровал его меланхолический вид. Я слез с коня и попросил у него позволения заняться моим скудным обедом возле него. Он подвинулся и дал мне место.
Едва я сел, как он обратился ко мне со следующими словами:
"Вот вы также повержены в несчастие, если судить но вашему виду. В дни ваших удач вы были бы предметом моего негодования; теперь вы возбуждаете во мне только жалость".
- Вы справедливо нерасположены к знатным; неравенство состояния почти всегда несправедливо. Я краснею, что судьба так дурно распределяете свои дары.
Но опасаясь, чтобы разговор не перешел в личности или окончился слишком скоро, я принялся расспрашивать его о войне. Наша беседа была в равной степени и продолжительна, и занимательна, Вот она в форме диалога, и я поручусь, что ты окажешься сторонником его мнений.
Я.
Друг, что говорят о войне в местностях, откуда вы идете? Русские вот с постоянными успехом и славой бьются с оттоманами.
Он.
Это должно вас мало изумлять. Если бы турок почувствовал свои силы и захотел бы их применить, он скоро бы поставил условие царице; но каким бы образом ни обернулись дела, он все же менее ослаблен поражениями, чем его неприятель победами.
Я.
Вы, можете быть, не знаете, что Россия неистощима в средствах.
Он.
Я не знаю, в чем они состоять. Прежде всего она дурно населена и к тому же только рабами. Кой-какой пушной товар, строевой лес, медь, селитра - единственный отрасли ее торговли; в то же время ощущается недостаток в предметах первой необходимости. В продолжение семи месяцев, земля там повсюду покрыта снегом, льдом, изморозью, а когда она не находится в оцепенении от холода, она все же не украшается никогда ни весенними цветами, ни осенними плодами.
Я.
Необходимы однако большие запасы сокровищ, чтобы выдерживать столь разорительную войну, чтобы посылать на неприятеля армии по морю и по суше.
Он.