– Это абсолютно неуместно.
Такая мысль явно не приходила ему в голову.
– И слишком грязно.
Он притянул ее к себе. Улыбнулся как Чеширский кот.
– Я и рассчитывал на то, что это будет грязно.
– Эйден, остановись.
Таш оттолкнула его, он же отстранился всего на дюйм. Но все-таки остановился. Именно тогда, когда это было важно.
– Ты серьезно?
– Конечно, серьезно. Ты думал, я просто разыгрываю недотрогу?
Эйден наморщил лоб.
– Ну да. Что, слишком публично?
Действительно, риск, что кто-то постучит в дверь, способствовал еще большему напряжению, чем было бы при других обстоятельствах. Но не это останавливало Таш.
– Нет, слишком близко. Мы с тобой едва ли придем к соглашению. Плюс я едва тебя знаю.
– Ты знаешь мою семью. Знаешь, где я работаю, что люблю на обед и как пью бурбон. И ты знаешь, что происходит, когда наши феромоны начинают смешиваться. Что еще?
Вероятно, именно так обстоит в его мире, где отношения исчисляются днями.
– Мы никому не скажем. Будем встречаться тайно. Тогда проблем не будет.
Таш уставилась на него. Боже, он умен, красив и совершенно наивен!
– В том-то и проблема. Ее просто не видно.
И нечестно. И дешево. А она покончила с дешевыми чувствами. Его шипение точно отражало выражение лица.
– Ты не привык к отказам, не так ли?
Его смех прозвучал издевкой.
– Я не запла́чу, если ты об этом. И не стану умолять.
– Представить не могу, как бы это выглядело.
Эйден молча уставился на нее. Поправил галстук.
– Ты кажешься одним из тех, кто хочет меня только потому, что не может иметь. – Таш старалась держать дыхание под контролем.
– Это правда?
– Правда.
Его глаза сузились, он свирепо посмотрел на нее, не успев в полной мере запугать. Как ни странно, она поняла, что все здесь в ее власти. Господи, как же он должен ненавидеть! Она наконец нарушила молчание.
– Итак, что теперь?
– Ты выйдешь отсюда первой, я через некоторое время после тебя.
Таш рассмеялась:
– Вдруг забеспокоился о моей репутации?
Эйден улыбнулся и широко распахнул дверь. Достаточно широко, чтобы выйти, но не слишком, и ей пришлось прижаться к нему. Она сделала это с величайшей осторожностью. Но когда протискивалась между ним и дверью, его губы на мгновение коснулись ее уха, теплое дыхание вызвало бунт нервных окончаний.
– Не о твоей, Таш.
Эйден смотрел, как Таш уверенно вышла из тесной раздевалки, и понимал: она притворяется. Она, как и он, потрясена. Интересно, чем? Его или своими действиями?
Видит Бог, в семействе Мур, если ты усердно игнорируешь что-то, оно просто перестает существовать. Статус-кво в конце концов возвращается, и нет необходимости сдирать кожу с эмоциональной раны. Надо переждать.
Эйден только один раз до этого видел мать в таком же состоянии, как сегодня вечером. Точнее, не видел, только слышал через систему вентиляции, как она рыдала в винном погребе, когда он сидел рядом со своей детской кроваткой, обхватив руками коленки и прижав ухо к вентиляционному отверстию. Это было двадцать с лишним лет назад. Поэтому он не знал, что делать сегодня вечером, видя, как мать, которую он обожал, разваливается у него на глазах. Разве что послать ее к чертям и разъяриться. И искать выход. Непогрешимая логика Таш лишила выхода, который он планировал, пришлось менять тактику. Поцеловать Таш – лучшая идея, как ни крути. Воспламенить кровь, подчинить своей воле. Некое интенсивное удовлетворение, селективная анестезия. Правда, невозможно ощущать боль и желание одновременно.
От этого темно-шоколадные глаза Таш сначала загорелись сопротивлением, затем растаяли от страсти. Ему импонировала ее капитуляция, интригующая смесь покорности и ожидания. До тех пор пока она не начала бить противника его же оружием.
– Сынок!
Эйден отвернулся от отца и направился к бару.
– Позже, папа.
– Нам нужно поговорить.
Нет, в действительности не нужно. Лучше надолго отдалиться друг от друга, чтобы раны стали затягиваться.
– Позже.
Отец замедлил шаг, остановился, Эйден почувствовал, как его взгляд прожигает дыру у него в спине, пока он заказывал самую большую порцию бурбона. Тоже неплохая селективная анестезия. Эйден отпил и повернулся лицом к отцу, но тот исчез в толпе. Тогда он просканировал зал в поисках кого-то другого. Россыпи светлых волос. Нашел. Таш превосходно справлялась с задачей игнорировать его, хотя, скорее всего, точно знала, где он находится. Она улыбалась, разговаривая с гостями праздника, склонными к полемике, но даже через зал Эйден видел: ее улыбка лишь видимость. Это доставляло ему удовольствие. Вот ведь каков негодяй, знает же, что в ответе за эту хрупкую улыбку! Не исключена, конечно, изощренная месть за то, что он, отвлекая ее от отца с помощью поддельного интереса, сам попался на удочку.
Глава 5
Таш отвела глаза от футбольного поля за окном и снова сосредоточилась на Натаниэле.
– Значит, вы никогда ему не рассказывали?
Натаниэль резко одернул полы пиджака, взглядом скользнув по многолюдной корпоративной ложе к Эйдену, беседующему за столом с двумя мужчинами.
– Как я мог? Он мой сын.
Таш понизила голос, хотя и знала, что Эйден не услышит их в шумном помещении по другую сторону стекла.
– Но он все равно узнал?
– Эйден был таким тихим ребенком, потому люди говорили больше, чем следовало, в его присутствии.
Тихим? Эйден? Не такой образ складывался в ее воображении.
– А каким еще он был?
Натаниэль прищурил глаза при ее вопросе, но затем выражение лица смягчилось, он предался воспоминаниям тридцатилетней давности, глядя поверх ее плеча.
– Он был потрясающим мальчиком. Вдумчивым и внимательным к другим. Любил учиться. Был сосредоточен, глубоко во все вникал уже тогда.
Вдумчивым и внимательным?
– И что же с ним произошло?
Лишь только эти слова сорвались с губ, Таш поняла, насколько они бессердечны.
– Не стоит его недооценивать, Таш. Эйден эмоционален, у него очень тонкое ощущение добра и зла. Иногда эти чувства вступают в конфликт.
– Это распространяется и на его отца?
Натаниэль опустил глаза.
– Я знаю, вы остановились в гостинице. Избегаете офиса?
Неужели и он туда же? Натаниэль решительно покачал головой.
– Он вырос с этими сплетнями в отсутствие фактов.
Видите, это должен был сделать любой отец. Защитить своего ребенка от всего. Даже от намека на критику. Так и должно быть.
У Таш с Эриком Синклером так не сложилось, а хотелось.
– Вы когда-нибудь задумывались о том, чтобы рассказать ему, как только он станет взрослым?
– Его хорошее мнение для меня слишком много значит.
– Вы должны были понимать, что он смог бы все выяснить самостоятельно. И ваша жена тоже. Если не на прошлой неделе, то в любое другое время.
Натаниэль кивнул:
– Понимал. Думал, смогу отложить это, проконтролировать. – Он смотрел куда-то через ее плечо. – Довести дело до конца.
Его стон утонул в одобрительных возгласах блестящего момента игры на поле. Таш скорее увидела это по тому, как ссутулились его плечи, чем услышала.
– Я хотел, чтобы это открылось. Хотел разоблачения. – Натаниэль поднял глаза. – Когда я отказался от твоей матери, во мне что-то сломалось. Но теперь все в прошлом. Наконец-то я могу признаться, что она была в моей жизни.
Тридцать лет держать это в себе.
Натаниэль поднял глаза, полные печали.
– Я использовал тебя, Таш. Но не хотел делать вам больно. Мне так жаль.
– Вы не причинили мне никакой боли.
В отличие от вашего сына.
– Жаль, что это повлияло на ваш брак.
Натаниэль тяжело вздохнул:
– С этим разбираться нам с Лорой. Мой брак разваливался на протяжении очень долгого времени. Дважды у меня не хватило духа. Может быть, я наконец повзрослел.
Таш едва не пропустила эти слова – так небрежно он их произнес. Но дневники ее матери свидетельствуют о том, что они никогда больше не виделись после того одного раза два десятилетия назад.
– Дважды? – рискнула уточнить она.
Натаниэль улыбнулся и похлопал ее по руке.
– Нет, я сдержал слово, данное Лоре. Я не видел твою мать с тех пор, как ты была ребенком. Я имел в виду прежде. В университете.
Таш нахмурилась:
– Не понимаю.
Натаниэль был смущен не меньше ее.
– Мы с твоей матерью были парой до того, как я переспал с Лорой.
– Что? – Таш выпрямилась. – Почему этого не было в ее дневниках?
Натаниэль взвешивал слова, словно передумывал все заново.
– Наверное, из-за твоего отца. Он был мелочным и ревнивым человеком. Одно мое имя бесило его. Может быть, она боялась, что он прочтет ее днев ники?
Да. Он, безусловно, был способен на это. И выместить свой гнев на матери тоже.
– Но потом вы были вместе, она писала об этом.
Если бы не писала, Таш бы не знала.
– Она оставила его к тому времени. Я помню, как она однажды сказала, что оставляет пустые страницы в дневнике, где будет писать обо мне.
– Значит, она вернулась и вписала все это?
– Я полагаю, так. Как только оказалась в безопасности.
В безопасности. Итак, он знал.
От волнения у Таш сжался желудок. Она хотела спросить, но знала, что это будет обвинением.
– Как вы могли оставить ее с ним? – прошептала она. – Зная, каким жестоким он был?