– Замышляет, пане, – проговорил таинственно и с лукавой улыбкой Брыкалок. – Ой, замышляет!..
– Говори, говори, что такое? – торопил его Хмелецкий и сунул ему в руку еще одну монету.
Брыкалок и эту монету опустил с поклоном в карман и продолжал таинственно, с расстановкой, понизив голос:
– Он, видите ли, пан…
Он едет в Варшаву как будто бы с посольством от казаков, а сам совсем иное в уме держит…
– Что же он в уме держит?
– А держит он в уме своего врага погубить…
– Какого врага?
– Да, ведь, у него враг – пан Чаплинский. Он у Хмельницкого и дом отнял, и все имущество, и всякие убытки ему причинил; вот он теперь и собирается отомстить… А что пан Богдан задумал, так этому так и быть… Он теперь под него такие козни подведет, какие…
Пан Хмелецкий с нетерпением прервал рассказчика.
– Эту историю я давно уже знаю, мне вовсе не интересно ее еще раз слышать… Ты, хлопец, мне не о том говоришь… Не замышляет ли Хмельницкий чего против панов?
– Да як же не против панов? – с самой добродушной улыбкой возразил Брыкалок, – а разве Чаплинский не пан?
– Бог с ним с Чаплинским, я сам буду рад, если он на первой осине повиснет, – возразил с досадой ротмистр. – Пускай его Хмельницкий хоть проглотит, я не о том тебя спрашиваю…
– О чем же, пане? – еще наивнее спросил Брыкалок, почесывая свой чуб. – Да вот о чем, хлопец: не мутит ли он народ, не собирает ли казаков, не думает ли восстать против короля и Речи Посполитой?
– Это пан-то Богдан? – с наивным удивлением переспросил Брыкалок. –Вижу, пане, что ты совсем не знаешь пана Богдана. Чтобы он мутил народ против короля, когда у него только всей и надежды, что на короля и его милости… А казаков не так-то легко собрать, пане: они народ хитрый, охотнее пойдут на татар, потому что у татар нет самопалов и пушек, как у панов… Нет, пане, это напрасно…
Вот сам узнаешь нашего пана Богдана. Он человек простой, не хитрый.
Лицо посла вытянулось: он увидел, что заплатил карбованцы даром.
– А ты можешь показать мне к нему дорогу? – спросил ротмистр.
– Отчего же не услужить пану; вот сейчас оседлаю коня и поедем.
Дорогой Хмелецкий опять попробовал расспрашивать казака.
– А много у Хмельницкого народу?
– Да не мало, человек пятьсот будет… Он боится, чтобы пан Чаплинский его не извел, вот он и огородился на острове.
– А в Сечи он часто бывает?
– Нет, не то, чтобы часто, что ему там делать: с Сечью он не ладит… В Сечи народ буйный, неспокойный, а Богдан живет тихо, никого не трогает, не любит, чтобы и его задевали.
Хмельницкий принял гостя ласково, извинялся, что не может его угостить, как в прежние времена.
– Прошу извинения у пана ротмистра, – говорил он, – нынче я изгнанник, живу в лесу, как в заколдованном замке, никого не вижу, ничего не слышу, никакие новости до меня не доходят. Но горилки мы все-таки выпьем, – прибавил он, вводя гостя в обширную горницу, где на столе уже была приготовлена закуска и вино.
Они сели за стол и пан посол почувствовал себя неловко, не зная как приступить к разговору. Его знания казацких обычаев мало помогали ему в беседе с этим "беглым войсковым писарем", как его назвали паны. Хмельницкий держал себя сдержанно, но с достоинством, угощал гостя и горилкой, и вином; сам же пил мало. Он угощал посла, как дорогого гостя, и совсем, по-видимому, не интересовался узнать, зачем тот пожаловал. Наконец, Хмелецкий решился заговорить первый.
– Вероятно, пан Богдан догадывается, зачем я к нему послан?
– А пан ротмистр ко мне послан? – с притворным удивлением спросил Хмельницкий, – я думал, что он по дороге ко мне заехал. Кто же послал пана?
– Я послан к пану Зиновию с поручением от пана коронного гетмана, –проговорил Хмелецкий.