Митя твердо решил, что ограничится разговором по телефону. Но ничего не мог с собой поделать - безумно захотел увидеть маленькую Анну! Ведь это - его дочь!
И когда Риточка сказала, что до встречи ничего рассказывать не будет, он решился: "Хорошо, давай днем, сама понимаешь, - вечером мне не с руки…"
Риточка была согласна на день, и они договорились: в двенадцать часов у Бауманского метро она его будет встречать, а то он их не найдет.
Митя увидел Риточку издали.
Она вполне "смотрелась", слегка пополнена, что ей, несомненно, шло, но за то время, что Митя подходил, ее лицо трижды перекосила судорога.
Мите сделалось не очень комфортно: "Не надо было идти, придурок, подумал он. - Распустил слюни по поводу дочери… Теперь вперед, папаша, раз уж признался!.."
Рита бросилась Мите на шею, - чего он, откровенно говоря, - не ожидал и потому неловко чмокнул ее в щеку. А она тащила его за собой, говоря: "Скорее, наш трамвай, бежим!" И они, запыхавшись, втиснулись в последнюю секунду в плотно набитый трамвай.
Она стояла, прижавшись к нему, - столько было народу! - и кажется, испытывала только удовольствие.
Митя ощущал, как колотится ее сердце и ее грудь упирается прямо ему в лопатку. Раньше у нее вообще груди не было, вспомнил он, но интереса у сексуального Мити эта новая деталь не вызвала, он думал о Вере…
Как сегодня? Сколько времени он пробудет у Риты?.. Надо бы побыстрее…
Какими-то древними улочками прошли они к деревянному трехэтажному домишке, построенному явно в начале века, - с финтифлюшками на коньке крыши, с чугунными витыми столбиками на входе.
- Вот и наш дом, - сказала Риточка, - скоро нас выселять будут, здесь все снесут. Нам из этого района уезжать не хочется…
Они поднялись по скрипучей деревянной лестнице на третий этаж и вошли в отдельную квартиру, странную для такого дома.
В крохотной передней их встретила толстая тетка с опухшей физиономией, за руку с крошкой-девочкой в белом пикейном вышитом платьице, с длинными светло-золотыми кудрями, Митиным носом с горбинкой и его длинными узкими глазами.
Девочка выглядела аристократично, не в пример своей бабушке.
Бабушка улыбалась широко, во весь щербатый рот, а девочка сосала палец и хмурилась - того и гляди сейчас задергается, как мама.
Возникло некоторое замешательство оттого, что, стоя несколько позади Мити, Риточка что-то впихнула ему в руку… Шоколадку! Ах, какой же он! Болван и дрянь! Он же ехал к ребенку!.. Деньги он взял… А вот игрушку ребенку или конфету - на это его не хватило.
Если бы он рассказал Вере, та бы посоветовала, но Вере - про РИТУ? Это невозможно, немыслимо!
Да она бы бросила его тут же, пошляка нечистоплотного… А каков он есть? Так, по чести…
Но его размышления прервала бабушка: она, все так же улыбаясь, протянула лодочкой руку и, поклонившись, представилась: "Раиса Артемовна, бабушка вашей… - она замялась, - нашей Анечки…" "…Так, - понял Митя, - не велено называть меня папой…" Но девочка еще маленькая! Будет постарше - он сам решит, как ей его называть.
Ему захотелось утащить эту очаровательную куклу к себе домой и как-нибудь упросить, умолить наконец! - Нэлю, чтобы она приняла Анну, чтобы жила девочка не в этой развалюхе с пьянчугой бабкой, а у них, с ним, с Нэлей, Митенькой… и называла его папой.
Митя протянул девочке шоколадку, та взяла ее, посмотрела и бросила на пол.
Бабка замельтешила: "Анечка, чего ж ты, деточка, конфетку на пол бросаешь? Надо бумажку снять, а потом скушать". Раиса, кряхтя, наклонилась, развернула шоколадку, отломила кусочек и вложила Ане в ротик. Та вяло пожевала и выплюнула прямо на белое платьице.
Начались бабкины ахи и вопли Риты: "Ты что, зараза такая, с платьем чистым делаешь? Нарочно ведь! Конфетку тебе хороший дядя принес! Дядя Митя!"
…Ах, вот оно! - он дядя! Этому не бывать, - подумал Митя, но его несколько смутила какая-то злобность девчушки: она вроде бы нарочно выплюнула шоколадку на платье… А что с ней будет дальше в этой семейке?..
Наконец конфликт разрешился: Аню переодели в менее торжественную одежку: ситцевый комбинезончик, застиранный, не раз, видно, видавший виды Аниного характера. Но все равно девочка до щемящей нежности нравилась Мите. Он уже любил ее.
Раиса опять, поклонившись ему ("Что ж она так кланяется? Будто я - ее помещик, хозяин?", - подумал Митя), пригласила за стол, отведать, что Бог послал.
Митя пробормотал, что ему нужно идти и есть он не хочет, но понял, что застолья не избежать, да и ел он давно, вернее совсем не ел: кофе они выпили с Верой…
Митю провели в большую комнату, где было вполне прилично для средней руки семьи, - стенка, тахта, телевизор цветной…
Неужели Анатолий за три проведенных в Нью-Йорке года не привез никакой техники?..
Митя удивился. Вообще, в комнате было незаметно присутствие приехавших из-за границы - ни одной вещицы не было…
Стол был уже уставлен к его приходу.
Настоящее российское застолье: грибочки и холодец, два салата, селедка под шубой, пироги, маринованные огурцы, в одной тарелке два сорта колбас, и только заграничными были две бутылки: виски и полиэтиленовый литровый контейнер с содовой.
Митя давно ничего подобного не ел и чуть руки не потер от предвкушения, - аж слюна наполнила рот.
Раиса увидела его загоревшиеся глаза и запела: "Все своими ручками Риточка заделала, до единой капелюшечки. Кушайте на здоровье, как вас? Дмитрий?.."
- Александрович… - подсказал Митя.
Первый тост произнесли за Анечку. Она сидела тут же на довольно стареньком высоком детском стульчике и возила пальцем по тарелке с салатом.
Потом выпили за Анечкину мамочку, потом за бабушку, потом… за папу. Какого?.. Не уточнялось.
Рюмки были с хорошую четвертинку, и Митя "поехал".
Он как можно твердо сказал: "За Анатолия!"
За столом наступила тишина, и Раиса вдруг снова запела-запричитала: "Ой, да знаю я все, Митрий…"
- Зовите меня Митя, - разрешил он.
Раиса обрадовалась: "Вот-вот, Митя, мне так и дочка говорила… Да чего тут таиться-то, все свои! За папу, Анечка, за твоего папаню Митю!"
- Мама, я же говорила, не лезь! - закричала Рита и щеки ее пошли пятнами. - Мы сами разберемся!
Митя хоть и был в подпитии, однако ему не понравился этот хозяйский тон Риты, - она говорила под стать Нэле.
…Почему к нему липнут такие трудные бабы? Одна Вера! Только она! Нежная, тонкая, только его и ничья больше.
Ему уже перестала нравиться даже его дочь Анечка, он и пьяной головой, но понял, что Анечка УЖЕ НЕ ЕГО ДОЧЬ. Она - их…
А Раиса и Риточка пытались подпоить Митю окончательно, чтобы он проснулся у них в квартире и все решилось само собой.
За те полтора-два года, что Рита и Анатолий провели в Союзе, отношения между мужем и женой не улучшились, а ухудшились.
Анатолий купил себе квартиру, хотя Раиса уговаривала его не выписываться от них и не тратить деньги зря: их хибару вот-вот должны снести, а им дать жилье в соседних строящихся домах - так было обещано.
Анатолия же заело как старую пластинку: "Нет, твердил он, я мечтаю отсюда поскорее отвалить - я вас видеть не могу!"
И это было так.
Итак, Анатолий ненавидел Ритку, тещу Раиску и… "свою" дочь.
Чем больше девочка становилась человечком, тем явственнее проступали в ее личике зловредные Митькины черты: его нос, глаза, рот, волосы… Ну и крепкая же у этого поганца порода, думал Анатолий, рассматривая девочку, и злился, злился, до одури.
А тут еще эта хитрожопая дура-теща: как увидит, что он смотрит на девочку, так и начинает сусально сюсюкать: "Ой, Толичек (был Толиком, теперь в ранге повысила - стал ТОЛИЧЕКОМ, недобро усмехался Анатолий), смотришь на девочку? Вылитая Риточка!"
Анатолию очень хотелось треснуть тяжелым предметом ее по голове - еле сдерживался.
И однажды понял, что больше ни дня не сможет провести здесь - кого-нибудь грохнет и присядет лет на десять - пятнадцать.
Он поспешил с кооперативом. Дал взятку. Деньги понадобились немалые, но у него они были. Мебель он из загранки привез, все хозяйственные причиндалы - тоже.
Этим ничего не оставит. Пусть их Митька обеспечивает.
И съехал.
Вот таково было состояние дел в семье у Риточки.
Она звонила Мите не для того, чтобы он пришел сюда и остался насовсем. Она знала, что это невозможно. Да и что бы он дал ей, останься у нее в семье? Шиш с маком! - Вот что бы он дал. И еще его семейка бы Рите понаддала! Она хотела, чтобы он остался ее любовником и чтобы у них было все, как тогда, в Нью-Йорке, и Анечка узнала бы, кто ее папа.
Поэтому Рита откровенно спаивала Митю. И вообще, у нее опять начались нервные срывы: мужчин не было. Не то чтоб за ней уж никто не ухлестывал, нет! Начинали, но, увидев ее психованность, нервность, попросту… сбегали, потому что в основном это мужики были простые, из таких же соседних домов, и таких женщин пугались. А с кем еще могла познакомиться Риточка, сидя с маленькой дочерью, Раиса ведь по-прежнему работала кладовщицей.
Анечку бабка утащила спать, заставив поцеловать "папу" или "дядю", но та ни того ни другого целовать не хотела и смотрела на Митю каким-то взросло злым взглядом, - будто что-то понимала и этого папу-дядю уже ненавидела.
Этот взгляд дочери отрезвил Митю. И когда Раиса, притворно потягиваясь, заявила, что надо хотя б проведать своих друзей-картежников, с которыми в теплое время допоздна резалась в карты. Ну и без бутылочки, конечно, не обходилось…