Он не может ошибаться. Если папа сказал, то так и будет. И зачем я ходила вчера к этому Артису? Да еще напросилась к нему сегодня вечером? Глупо. Очень глупо. Надо перезвонить и все отменить. Я положила голову отцу на плечо. Он чмокнул меня в макушку:
- Пойдем пообедаем в нашей столовой?
- Да… - я кивнула, но продолжала сидеть.
Мне не хотелось вставать с этой лавки. Здесь было так хорошо, под сенью пахучих хвойных веток. И почему Артис сказал, что папа ошибочно считает себя врачом? Наверное, он просто хотел меня шокировать. Кажется, он вообще это любит.
- Пап?
- Что, милая?
- А бывает, что мужчинам нравится эпатировать женщин?
- Конечно, а почему ты спрашиваешь? - я приподнял ее за подбородок. - Кто тебя так взволновал? Твой Макс?
- Нет, что ты… - она потупилась и замолчала.
- Ну, так как? Пойдем, поедим? - я понял, что все ее переживания не более чем облачко, набежавшее в летний полдень на солнце. Что-то видно примерещилось моей дочке, вот она и опечалилась. Встав со скамейки, я подал ей руку, - Идем?
- Да, пап. А то мне еще на работу возвращаться.
Мы вошли в фойе клиники и, поднявшись на второй этаж, пристроились в хвост небольшой очереди. Здесь очень хорошо кормят. Поэтому я стал иногда приглашать Марианну пообедать. Ей здесь совсем недалеко ехать. Каких-то десять минут - и, вот, она уже вместе со мной.
Нагрузив себе полные подносы всякой всячины, мы сели за столик возле искусственной пальмы. Я набросился на куриный бульон и молча поглядывал на дочку, которая как-то с неохотой смотрела в свою тарелку.
- Знаешь, пап… - сказала она, тихо позвякивая ложкой по фарфоровой выщерблине. - Я познакомилась с одним… С одним врачом, который умеет видеть причины. Он тоже обещал мне помочь. Это странный человек. Он рассказал мне такие вещи, о которых никто не мог даже догадаться. Ты в такое веришь?
Я перестал есть. Что еще за человек? Это наивное дитя впуталось в какую-то историю?
- А откуда ты его узнала? Марианна! Объясни-ка мне все по порядку, - я сделал строгое лицо, чтобы она не решилась скрывать от меня подробности.
- Мне рассказала о нем Инна. Помнишь, та девушка, с которой я познакомилась несколько недель назад на одном дне рождения? Ну, я же говорила тебе…
Меня вдруг так расстроило то, что папа совсем ничего не запомнил из моих слов. Как он так мог? Ведь это было совсем недавно.
- Ну, папа… Вспомни, пожалуйста, - я потормошила его за рукав. - Я еще рассказывала тебе о том, какое на ней было красивое платье.
- А… Да, да. Она, кажется, дизайнер интерьеров? - отец кивнул. - Конечно, конечно. Но как ты так поверила ей? Мало ли, кого она тебе рекомендует. Марианна, ты же еще совсем ребенок. Совершенно не знаешь жизнь. Мужчины очень коварный народ. Относись с недоверием ко всему, что тебе говорят.
- А ты? - мне стало смешно. - Ты, папуль, тоже коварный?
- Нет. Я нет. И Максу тоже можно доверять. Ведь он твой муж. Ты же не сомневаешься в нем, правда?
- Безусловно, - я склонилась над своей тарелкой. - Я только хотела тебе сказать, что…
Он почему-то перебил меня:
- Хватит. Отправилась к какому-то шарлатану, наслушалась у него глупостей… Видишь ли, он тебя эпатировал… Ты хоть Максу-то рассказывала об этом?
- Нет. Но обязательно расскажу, - я опешила и удивленно смотрела на него.
Почему он не захотел меня выслушать? Что за странная реакция на мои слова? И эти рассуждения о мужском коварстве…
Я не понимал свою дочь. Меня вообще неприятно поразила вся эта история. Марианна поехала одна к какому-то мужику, который ей наговорил кучу небылиц… Уверил ее в том, что зрит в корень. Чушь! Я много видел на своем веку всяких шарлатанов и целителей, которые не могли ангину отличить от насморка. Это не более чем позерство. Хоть Марианна по возрасту уже и считается взрослой женщиной, на самом деле она только недавно вылупившийся из яйца цыпленок. Как можно отпускать ее одну?
- Хочешь, мы сходим к твоему лекарю вместе? Я поговорю с ним, разберусь, на что он способен?
Она похлопала ресницами и по своей детской привычке стала громко болтать ложкой в тарелке. Значит, ей не понравилось то, что я сказал. И напрасно. Строит из себя очень умную.
- Что ты молчишь, дочка? Разве отец может посоветовать тебе что-то плохое?
- Нет, пап. Просто я вдруг вспомнила, что мне надо зайти еще в одно место перед работой. Ты ешь, а я почему-то ничего не хочу. Спасибо, что повидался со мной.
Она встала и, склонившись над столом, поцеловала меня в щеку. Доедать обед мне пришлось в одиночестве. Ох, дочка… Хоть бы ты не наделала глупостей.
Я вышла на крыльцо клиники и зажмурилась от яркого солнца. В моем характере есть один большой недостаток - я очень сильно реагирую на слова и ту интонацию, с которой они бывают сказаны. Ничего не могу с собой поделать.
Зачем он сказал мне, что все мужчины коварны? Он же ни капельки не выслушал меня! А сразу взялся судить! Разве так можно? Он что, считает меня дурочкой? Тогда мне придется доказать ему, что со мной так нельзя.
Я обязательно поеду к Артису и сама разберусь, шарлатан он или гений. В конце концов, он слишком много всего угадал про меня, так что каким-то бездарным фокусником он уже быть не может.
Запахнув плащ, я побежала к подъехавшему автобусу. Скорее бы пришел вечер и расставил все на свои места.
* 14 *
Мы с мамой сидели на кухне и, доедая вчерашние пироги с сочными яблоками, пили пахучий черный чай. Тихим метрономом капала в раковину вода из бракованного крана. По сердцу распространилось умиротворение и странный ни на что не похожий покой - наступил тот редкий момент, когда одни неприятности уже закончились, а приход следующих отложился на неопределенный срок.
- Представляешь, меня сегодня послали в цыганский салон, - рассмеялась я. - Буду писать заметку о пользе гадания.
Мама от удивления поставила чашку мимо блюдца:
- Надо же! И что же интересного ты там видела?
- Да, ты знаешь, довольно много всего. Их хозяйка - такая колоритная дама неопределенного возраста - взялась мне гадать по какой-то старинной методе…
- А она не сказала тебе, когда же ты наконец выйдешь замуж?
- Сказала… - мне снова стало смешно. - Говорит, что я найду своего героя, когда в бумаге растворится наша с ним общая печаль.
Мама покачала головой:
- Что ни слово, то шедевр! А о чем-то более конкретном она не упоминала?
- Конечно, упоминала. Она, например, уверяла меня, что ты будешь долго жить, и что наш Филипп будет царить в мире красок. Как тебе это?
- Замечательно, - мама вытащила из-за занавески большой рисунок с карандашным наброском сосновой рощи. - Посмотри. Неплохо для десятилетнего ребенка?
- Это он сам нарисовал? - удивилась я.
- Конечно. Так что доля истины в ее предсказаниях наверняка есть, - она подлила себе в чашку заварки. - Хорошо бы еще, чтобы у тебя все устроилось. А то я чувствую себя все хуже и хуже… Так не хочется оставлять вас с Филиппом…
Я встала и подошла к открытой балконной двери. С улицы залетали приглушенные звуки мотоциклетного мотора. Сердцебиением вечера тикали настенные часы. Мама, мама… Ты все время меня пугаешь. Пусть то, о чем ты говоришь, произойдет как можно позже.
- Мам, я же говорю тебе, цыганка уверяла, что ты долговечная. Почему же ты не веришь?
- Наверное, потому что я сама себе гадалка, - она улыбнулась. - Ты завтра дома или куда-нибудь уходишь?
Протянув руку к болтавшейся на дверной ручке сумке, я достала кожаный блокнот:
- Придется сходить на одно мероприятие, - я пролистала исчирканные страницы. - Жаль, конечно, тратить на это субботний вечер, но ничего не поделаешь… Иначе будет невозможно работать - мне постоянно приходится быть в курсе разных новостей…
Мама скептически посмотрела на меня:
- Ты все время где-то пропадаешь, но от этого нет никакого толку. Вращаешься среди таких интересных людей, а возле тебя вьются только какие-то чокнутые эзотерики или просто лентяи.
- Так говоришь, будто бы это моя вина, - расстроившись, я присела на стул и провела рукой по гладкой поверхности недавно наклеенных персиковых обоев. - Чего-то мне, как видно, в этой жизни не удается понять.
Я всегда возводила любовь в ранг некоего божества. Мне казалось, что человек, с которым я встречаюсь должен внушать мне уважение, возможно благоговейный трепет… Но на деле… Каждый раз получалось так, что, путая влюбленность с вспышкой влечения, я принимала в свои объятья каких-то расчетливых себялюбцев. Но потом, когда однажды на меня снисходило прозрение, я начинала ненавидеть себя. Мне становилось страшно жить - перспектива существования в безлюбовном пространстве казалась мне ужаснее самой суровой казни. Годы шли, но я не изменяла своей религии - даже после нескольких серьезных разочарований мне по-прежнему казалось, что молиться нужно на того, кого любишь. И именно такого человека я во что бы то ни стало хотела отыскать.
Через силу улыбнувшись, я прошептала:
- Знаешь, ни смотря ни на что, сейчас я еще более чем раньше уверена в том, что замуж надо выходить лишь по большой любви…
- Ты уже это пробовала.
- Нет, - я понюхала штемпельную серединку фиалок, букет которых салютом торчал из маленькой прозрачной вазы, - у меня никогда не было настоящих взаимных чувств. То были лишь какие-то недоразумения. Все как-то проходило мимо.