- Моя пояснит. Если компания распадай, шхуна продавай, так? Когда шхуна продавай, деньги идут компания, а? А компания распадай, платить долги нада, так?
Бонхэм все это время кивал.
- Так.
- Хокей. Чиво Ронни…
- Но мы же не считаем, что компания распадется, - ухмыльнулся Бонхэм.
- Канешна нет. Возможность. Ета должна быть кошер, чистая еда. Хокей? Хокей, чиво Ронни хотит, первая закладная под шхуна, не компания, и продать шхуна - платить Ронни сорок пять сотен до платить долги компания.
- А, понимаю! - наконец сказал Бонхэм. Вид у него был слегка удивленный. - Конечно. О'кей. Тогда так и сделаем.
Рене кивнул головой.
- Ун момент ожидать. Надо голосовать за такой решений, не? Другия будет голосовать, как вы?
- Нет, - немедленно откликнулся Бонхэм. - Нет, не обязательно. Как президент и капитан я юридически могу подписывать за компанию.
Рене живо кивнул.
- Хокей. Моя иметь свой юрист, - он хохотнул, - мой настоящий юрист, пусть так бы он. Понимать? Ета реальная путь гарантий долга Ронни.
- Конечно, теперь я понимаю, - сказал Бонхэм. - По мне - ладно. Иначе я и не хотел бы. И скажите ему, - сказал он Рене, кивнув в сторону Гранта, - что у него все равно десять процентов. Вчера он не знал, хочет ли он их принять.
Рене двинул головой.
- Ваша дела, двое. Ета другой.
Бонхэм кивнул и повернулся к Гранту.
- Как я говорил тебе, когда мы были на Гранд-Бэнк, как у члена фирмы, у тебя бесплатный отпуск раз или два в году, или почти бесплатно.
- О, ладно, хорошо, хорошо, - неожиданно смутившись, сказал Грант. - Просто я не хотел тебя подталкивать. В этом. - Он восхищался точностью и быстротой Рене, по его смущало, что говорят о нем, как о постороннем, как будто он не хочет или не может заплатить.
- Ну, можешь считать себя партнером с десятью процентами, - сказал Бонхэм. Ухмыляясь, он встал и пожал обоим руки. Затем он остановился. - Э… слушай, Рон. Я сам немного работаю, пока я здесь. Чтоб оплатить расходы. У одной нефтекомпании здесь в гавани подводный бензопровод. Вчера я его осмотрел, как всегда, когда здесь бываю. Ну, одна трубка прохудилась, так что завтра я буду менять ее. Не хочешь пойти со мной? Я нанял небольшой катер. Мы все могли бы захватить еду, выпивку и организовать пикник на море. Ты бы мог взять Лаки и Дуга с девушкой, - кивнул он. - И Рене с Лизой. И Гройнтона, если он захочет.
- Да, я бы очень хотел, - услышал Грант свои слова. - Я поговорю с остальными.
- Это настоящая подводная работа, - ухмыльнулся Бонхэм.
- Конечно, - ответил Грант. - Прекрасно. - Ну, а зачем он теперь это сказал? Ему захотелось рукой прихлопнуть свой рот. Он не хотел работать с Бонхэмом под водой. В данный момент ему плевать вообще, если он вообще не будет нырять, в любом виде. Чего он хотел, так это прямо сейчас бросить плавание. Кроме работы с бронзовыми пушками, это ему хотелось сделать. Он подумал о ночном кошмаре. И вспомнил о другой их совместной работе, когда они извлекали тела и разбитую машину. Но должен был заставить себя продолжать и сказать: да. - Но как с погодой? - зашел он с другого конца.
- В этой гавани погода никогда не мешает, - улыбнулся Бонхэм. Он оглянулся на море. - А чтобы идти с Джимом, завтра будет слишком свежо. И завтра будет солнце.
- Там глубоко? - спросил Грант.
- А, всего десять-двенадцать футов, может, пятнадцать. Ничего волнующего. Но интересно посмотреть их оборудование. И ты никогда не видел подводной сварки. Я помогал ставить эти трубы.
- Ну, конечно, пойду, - сказал Грант. Черт подери, не может же он нарваться на беду или опасность на глубине всего пятнадцать футов, не так ли? Но случилось так, что он все равно попал в крайне неприятное положение, и это было самое худшее, с чем он вообще сталкивался под водой. Но до этого происшествия он попал в другую переделку, домашнюю, которая произошла вечером того же дня. Кто мог знать. Или знал?
Он думал, когда на следующий день лежал на дне, опутанный потерянной кем-то рыбачьей сетью, что это - беда - никогда не приходит одна.
Вечер накануне принес самую худшую ссору, самое горькое чувство, которое когда-либо бывало у него и у Лаки. И все по его вине, это правда. Почему он не сумел справиться с проклятой ревностью? И в то же время он очень скоро сообразил, что вызвал такой мощный ответ, реакцию Лаки, совершенно несоразмерную с породившей ее причиной. Это нужно было обдумать.
Он не очень много размышлял над всем этим, когда лежал в сети, нужно было подумать и о многом другом. Но он раздумывал над этим все то время, когда они готовились к пикнику, когда плыли на маленьком катере, арендованном Бонхэмом. Они ушли под воду уже после двух часов дня, и все это время Лаки едва разговаривала с ним, она лишь соблюдала в присутствии посторонних формальную вежливость.
И причиной опять-таки стал этот сучий сын Жак Эдгар, ее бывший приятель. Бывший любовник.
Все они сидели и ужинали, второй вечер без Бонхэма - Рене и Лиза, Дуг и Франсуаза, Грант и Лаки, - когда в отеле появился бывший приятель с друзьями. Он остановился в дверях, довольно далеко от их стола, улыбнулся и помахал рукой. Он сделал два шага в их сторону и вежливо сказал, улыбнувшись: "Привет всем!" - затем поднял руку, кивнул и вернулся к своим друзьям - все, как в Европе, где никогда не мешают обедающим. Это взбесило Гранта, манерная учтивость выводила его из себя, а это великодушное "Всем!" - снобистское и фальшиво великосветское - он собезьянничал у чертовых англичан, и казалось, оно было адресовано непосредственно ему, что больше всего и разозлило Гранта. Он медленно закипал. Лаки ничего не сделала, просто улыбнулась, помахала рукой и откликнулась, но тлеющий пожар в душе Гранта разгорелся еще больше. Наконец, уже за кофе, он отомстил.
Это была шутка, не очень оскорбительная, вообще не оскорбительная, разве что грубоватая. Полупьяные, они вспоминали, как напились на свадьбе. "Иисусе, да", - сказал он и наклонился вперед, поблескивая глазами и злобно изогнув брови. И он рассказал, как проснулся рано утром, провалившись до плеч между сдвинутыми двойными кроватями. "Мы их сдвигаем, понимаете. И вот, лежу, зажатый до плеч, и не могу выбраться. Целую минуту я думал: черт подери, на ком я женился? На Гранд Каньоне?" Все рассмеялись, но слегка нервно.
Конечно же, это было адресовано Лаки, но что бы шутка ни значила, она вызвала у Лаки мощнейшую, несоразмерную и абсолютно неожиданную реакцию. Она глянула на него, вскочила и тут же ударила его по лицу зажатой в руке сумочкой. На мгновение он ослеп. Замок сумки перебил кожу на переносице, и он почувствовал, как по лицу течет кровь. Он зажал порез пальцами и жалобно пискнул, пытаясь обратить случившееся в шутку: "Эй, смотри-ка! Мне больно!"
При виде крови глаза у нее расширились, но тут же сузились. "Ты паршивый сучий сын", - только и сказала она и ушла с террасы. Остановив кровь носовым платком, Грант смеялся и пожимал плечами, но в глубине души, в самой ее сердцевине, где гнездилось ошеломление и удивление, он уже начал думать, пытаясь понять и проанализировать, что он мог такого сказать, что вызвало столь поразительную реакцию. Что заставило ее так мгновенно перемениться и взорваться? Но в то же время он рассердился и смутился. Он остался за столом. Когда он вернулся в номер, ее там не было.
Еще днем Лаки получила местную телеграмму от пожилой четы, которую она знала еще в Сиракузах, это были друзья ее матери, которые путешествовали по Карибскому морю на теплоходе и оказались на сутки в Кингстоне. Известие о ее браке просочилось домой через "Тайм" и телевидение, и этой чете очень бы хотелось встретиться с ней и ее мужем. Когда она показала телеграмму Гранту, он сделал гримасу, и она согласилась с ним, решив не встречаться. Сейчас Грант был уверен, что именно туда она и отправилась, так это и было. Она прошла через внутренний дворик отеля во внешний двор около дороги, где всегда было два-три местных побитых такси, шоферы которых повсюду болтались и сплетничали, причем вид у них был такой, будто они от всей души надеются, что пассажиров у них никогда не будет. Лаки села в машину и уехала в порт, где на ночь пришвартовался большой корабль, а его пассажиры могли осмотреть Кингстон, остров Ямайка. Холодная ярость и какая-то опустошающая боль от страха овладели ею. Вот, он снова назвал ее шлюхой или фактически сделал это, да еще и при посторонних. При ее друзьях. Чего ожидал от нее этот сучий сын? Она не может переделать прошедшую жизнь, не так ли? Может быть, кое-что в ней сейчас ее не радовало. Но этот ничтожный, презренный сучий сын. К черту его. Но когда она встретилась и поговорила с супружеской четой из родного города, пустота в душе и боль от нее стали почти бездонными. Их акцент, их способ мышления, их глупость, их добрая глупость и бесчувственность вызвали в сознании целый поток воспоминаний о жизни в этом городе. Кто мог бы вернуться туда и жить так? Это все равно, что сознательно обречь себя на медленную смерть. Она ушла от них раньше, чем рассчитывала, в одиннадцать тридцать, поймала такси и уехала в отель, но, конечно, Гранта в номере уже не было. Он посидел немного, а потом вернулся в бар напиваться со своим другом Дугом, и к черту ее. Ладно, к черту его, она не знала, что он в баре, и легла спать. Легла спать, снова ощущая, как ее окутывает толстый слой горячего, студеного льда.