Но неприятности начались не с еды, ее еще можно было переварить (если можно так выразиться). Началось со спальных мест. Через пару часов возбуждение у большинства улеглось (но не у Гранта). Орлоффски и хирург давным-давно натянули паруса, и ничего не оставалось делать, как только сидеть, смотреть на тускло освещенный компас, слушать плеск воды, хлопанье снастей и шум ветра в парусах и смотреть на звезды. Гранту этого хватало, а другим, даже Бену, нет. И когда возбуждение от отъезда и моря улеглось, они решили ложиться. Именно в этот момент выявились отвратительные условия внутри судна. Жуть этих условий слагалась из нескольких факторов.
Когда возникают неприятности, какими бы они ни были, а они возникают неизбежно, то корабль ни при чем, и погода ни при чем, как и море, - всегда виноваты люди. Во всяком случае, в этом путешествии ни разу виной не были посторонние условия, только люди.
Во-первых, хирург и его девушка решили спать на палубе. Лаки и Гранту отдали каюту капитана, где переборка на одну треть не доставала до потолка, и располагалась она по правому борту впереди салона. Хирургу (его звали Ричард Файнстейн, но во время всей поездки его звали только Хирургом) и его девушке дали откидную койку по левому борту, которая открывалась в проход из главной каюты. Когда они решили спать на палубе, то очень дружелюбно предложили свое место Бену и Ирме, которые теперь могли уйти с кормы и не спать, скрючившись, в подвесных койках экипажа. Сами они, как они сказали, будут спать в этих койках, если пойдет дождь. Это было прекрасно, но вскоре выяснилось, что единственная причина, по какой они захотели спать на палубе, заключалась в том, чтобы сохранить хоть минимум интимности, чтобы пить и трахаться. Когда все улеглись внизу, с носовой палубы раздались такие шорох и стуки, такая перебранка и глухие шумы, что они заполнили весь трюм. Это возмутило и Ирму, и Лаки, потому что, во-первых, они сочли все это абсолютно дурным тоном, а во-вторых, у них внизу не было и такого уединения. Ни одна из них, сказали они Бену и Гранту, не могла бы делать это даже там, на палубе, где "минимальное" уединение было слишком уж минимальным, в то время как здесь, внизу, это просто невозможно.
Фактически все, у кого есть мозги, должны были бы предпочесть палубу - конечно, пока нет дождя. Внизу пахло краской, вообще неудобно, и нигде не было заметно следов чистки и покраски, о которых так много говорил Бонхэм. Две стенки салона, кажется, были покрашены, но во всех остальных местах была та же облупившаяся краска и потрескавшийся лак. Матрацы следовали проветрить, наверняка это и было сделано, но запах остался. Простыней не было. Так что приходилось спать на запятнанных покрывалах под одним одеялом. Грант плевать на это хотел, а вот Ирма, Лаки, и даже Бен…
Он спустился вместе с ними, когда они все-таки решили идти вниз, и изо всех сил помогал им устраиваться. Он уже сказал Лаки, что хочет пробыть всю ночь наверху с Бонхэмом, и Лаки, кажется, все поняла и не возражала, хотя ей это явно не понравилось. Здесь, внизу, он отметил с улыбкой, как хорошо, что он остается наверху, она хоть как-то сумеет поспать в этой узкой постели. Лаки понюхала затхлый, пропитанный запахом краски воздух.
- Только бы заснуть, - сказала она, а потом добавила: - Эх вы, герои.
Грант неожиданно ощутил неясный, но острый укол гнева, но подавил его, не успев заговорить. Он повернулся уходить.
- Не уходи, - попросила Лаки. - Побудь минутку со мной.
Он присел на край кровати. Через секунду Лаки взяла его за руку. И тут же притянула к себе. Он вытянулся рядом с ней.
- Обними меня, - прошептала она. Он обнял ее. - Я боюсь плыть на этой проклятой лодке, - помолчав, сказала она. И потом прошептала: - Люби меня. Пожалуйста, люби меня.
- Я правда тебя люблю, - сказал он.
- На этой проклятой лодке мы ничего не сможем сделать. Все все слышат. В сортир даже не сходишь. Противно все это. Ты только послушай тех, наверху! - Они помолчали, слушая равномерные удары с носовой палубы. - Обними меня еще, - прошептала Лаки.
Он прижал ее и ощутил, что возбуждается, твердеет. Неожиданно он подумал о маленьком ямайском доме, где они жили рядом с Бонхэмом. Из-за тонких стен они тоже вынуждены были шептаться и заниматься любовью потихоньку. Неожиданно ему захотелось заплакать. По-настоящему всхлипнуть. Он вынужден был кашлянуть и сглотнуть. Лаки поцеловала его в щеку. Она ничего не заметила.
- Ну, теперь иди, - сказала она и оттолкнула Рона. - Возвращайся на палубу.
При выходе на палубу он остановился на маленькой лестнице, оперся руками о стены и поднял взгляд к небу, к звездам. Она полностью изменилась. И так внезапно. Но почему, почему? ПОЧЕМУ? Почему так внезапно. Снова возник безликий призрак, голый, с колоссальным болтом. Теперь он был убежден, что она это сделала. По-настоящему, и пытается скрыть. Как он сможет простить ее когда-нибудь?
Неожиданно он сообразил, что приступ гнева, который он ощутил внизу (и подавил через секунду), когда она сказала что-то типа: "Эх вы, герои", - был вызван множественным числом, что, конечно, включало и Гройнтона. Он стоял, опираясь на руки и отдыхая, и продолжал смотреть на небо и звезды.
- Привет, малыш! - сказал Бонхэм из-за штурвала, слегка освещенного компасом.
Грант присел рядом с ним на скамейку с новым пластиковым сиденьем. Похолодало, и Бонхэм был уже в куртке. Орлоффски соорудил себе постель на крыше, как можно ближе к корме, чтобы создать уединение Хирургу, и Грант увидел его спальный мешок. Кэти Файнер, тоже в куртке, скрючившись, спала неподалеку от Бонхэма, а рядом стояла бутылка виски.
- Ты не перетрудился там, внизу, под палубой, - сказал Грант через секунду и вспомнил почему-то, как в один из дней они с Лаки видели его в городе с Кэти Файнер, Хирургом и его девушкой, у них был обильный обед в самом дорогом ресторане, что означало, конечно, что платит Кэти.
- Я тебе говорил, что внутри оказалось гораздо больше работы, чем ожидалось, - ответил Бонхэм.
- Ощущение такое, что там ничего не делалось, - сказал Грант.
- Покрашены две стены салона, - ответил Бонхэм.
Он чуть повернул штурвал вправо. Грант глянул на освещенный компас. Они продолжали идти чуть западнее юго-запада.
- Проходим над Мэнерэл-Бэнк, - сказал Бонхэм. - Пару раз здесь погружался. Четырнадцать-девятнадцать морских саженей. - Грант автоматически перевел в футы: восемьдесят четыре-сто четырнадцать. - Теперь нас от Педро-Кис отделяет только чистая вода, - проговорил Бонхэм.
Грант снова взглянул на компас.
- Ты играешь с огнем, - сказал он через пару секунд.
- Всегда играл с огнем.
- Что если Сэм узнает?
- Откуда?
- Она может сказать.
- Вряд ли. Зачем ей это?
- Иисусе, парень! - сердито, но мягко воскликнул Грант. - Сэм тебя любит! Ты его герой!
- Ну и?
- Но это дает тебе наилучшие шансы. А она может сказать, чтобы его обидеть.
Бонхэм повернул голову и скосил глаза:
- Об этом я не думал!
- Потому что ты мало думаешь. Зачем тебе было ее цеплять?
- Я не цеплял. Меня подцепили.
- Пусть так. Но Сэм тебе вроде нравится.
- Нравится! Да я его люблю! Иначе я бы никогда не вез вот эту славную, милую дамочку. Только ради Сэма!
- Тогда как же ты можешь спать с его старушкой?
- Всякий мужчина обязан сам присматривать за своей мочалкой, - ответил Бонхэм.
- Это правило? Поэтому ты так поступаешь?
- Так жизнь поступает.
- Ты бы не цеплялся к ней. Есть вероятность потерять все твое…
- Я же сказал, я не цеплялся. Меня подцепили.
- Тогда сделай так, чтобы тебя не цепляли. Есть вероятность потерять шхуну и все прочее. Он может востребовать долг?
- Не знаю. Надо посмотреть, когда вернемся в Га-Бей. Но я так не думаю.
- Тогда есть еще следующие десять тысяч, - сказал Грант, качая головой. - А как Орлоффски? Он знает?
- Может подозревать. А твоя жена?
- Именно она первой и сказала, - с печальной улыбкой ответил Грант. - Но я уже и сам подозревал. Ты не очень-то осторожен, Эл.
Бонхэм оторвал взгляд от нактоуза, глянул на Гранта, и неожиданно его тусклые глаза вспыхнули.
- В жизни мужчины есть времена, когда он плевать хотел. На все. На последствия и все такое. Кажется, я сейчас в таком положении.
- Но ты всю жизнь на это работал: на этот корабль, на компанию, - вставил Грант. - Это твоя мечта.
- Знаю. Но это мне тоже нравится. - Он наклонил голову в сторону спящей Кэти. - Очень нравится. И я буду продолжать. В течение поездки уж точно. И потом, если сумею.
Он посмотрел на компас и повернул штурвал вправо;
- Что ж, раз нравится… - проговорил Грант. Он думал о том, что жена Бонхэма Летта рассказывала о нем. Как же все это получается? Как свести все воедино?
- Я мог бы поговорить с ней, - очень тихо сказал Бонхэм.
- Я бы не говорил с ней напрямик. Но можно слегка пощупать. Хотя, конечно, лучше не рисковать и выйти из игры. Сейчас, например. Прямо сейчас.
- Дело сделано, - так же тихо ответил Бонхэм. - Достаточно одного раза. Поэтому зачем бросать. Да я и говорил тебе…
- Я понял, - сказал Грант. - Как говорит один мой приятель-художник: парень, я там был.
- Хочешь постоять у штурвала? - с ухмылкой, но тем же тихим, придушенным голосом спросил Бонхэм.
- Думаешь, сумею? - сказал Грант. У него было ощущение разбитости и печали, но мысль о штурвале подбодрила.