- На ее месте я бы чувствовала себя шлюхой! - продолжала кричать Лиза.
- Ти шлюха! - яростно выкрикнул Рене. - Весь женщин шлюхи! Патаму што они женщины! Ета природа! И пачиму нет?
Слово "шлюха" задело чувствительную струну в памяти Гранта, но он не мог понять почему. Он отметил это, чтобы потом обдумать, и отдался удовольствию слушать крупную ссору в его честь (и, с другой стороны, в честь Лаки). Это походило на смешанную пару в теннисном матче, где на одной стороне играли мужчины, а на другой - женщины. Только не мячом, а словами. Лаки сидела рядом с Лизой по другую сторону стола и слушала с остановившимися сверкающими глазами и пьяным вниманием, она поворачивала голову в сторону то одного, то другого кричащего друга, как будто с интересом и любопытством слушала историю жизни двух незнакомцев.
Ссора длилась не очень долго. Еще три-четыре выкрика со стороны бывшего француза и его жены, а затем Рене встал.
- Фатит! Мы ничиво не кончить. Времья в постель.
- Ты чертовски прав, ты ничего и не закончишь, - вставил Грант, собираясь встать. - Потому что это не ваше дело, не твое и не ее. - Он не смог встать, так как последующие события пригвоздили его к креслу, настолько ослабели мышцы от неверия и удивления.
- Ты! Ты! - неожиданно заорала Лиза, вскакивая и тыча в него пальцем, как в мелодраме, где дочь приходит домой с ребенком. - Ты! Ты паршивый сучий сын! Негодяй! Убирайся из моего отеля! Ты и ночи не проведешь под моей крышей! Убирайся! Точно! Убирайся из моего отеля!
Ошеломление было столь велико, что Грант какое-то время не реагировал.
- Ты шутишь? - наконец спросил он.
- Эй, ну! Эй! - сказал Рене, поднимая руку.
- Ты его выброси отсюда! - визжала Лиза. Она снова подняла руку, прямую и жесткую, как палка, с вытянутым вперед пальцем. - Вон! Убирайся вон! Вон! Убирайся вон!
И именно в этот момент, как бы очнувшись, в действие вступила Лаки. Мигая, она медленно повернулась к Лизе, повторив сначала слова Гранта:
- Ты шутишь? Слушай, ты знаешь, с кем говоришь? Ты говоришь с лучшим современным драматургом Америки. Ты говоришь с лучшим драматургом, который был в Америке после О'Нила! Кому ты говоришь убираться!
- Ты можешь остаться, - сказала Лиза. - Я хочу, чтобы ты осталась. Ты оставайся с нами.
- Ты свихнулась? - недоверчиво спросила Лаки. - Он мой муж! Я его жена! Ты с ума сошла?
- Он тебя ужасно обидел, - сказала Лиза. - У него нет права. - И она снова закричала. - И мне наплевать, какой, черт подери, он хороший драматург! Вон! Убирайся вон!
- Пошалуста, пошалуста, ну, ну, - умолял Реже.
- Он может… - кричала Лиза.
- Пошли, - мрачно сказала Лаки. Грант все еще оцепенело сидел в кресле, и она схватила его за руку и подняла на ноги. - Мы убираемся отсюда. Такого дерьма я ни от кого не должна есть. - Она с силой потащила его к лестнице, все еще держа под руку. - Мы уезжаем.
- Да ладно, - слабо возразил Грант. - К утру все забудется. Пенили спать. - В этот момент он думал только о славном, милом сне.
- Я не желаю, - сказала Лаки. - Со мной так никто не разговаривал. - В номере она вытащила чемодан, бросила его на кровать и начала зашвыривать в него вещи. Грант улегся на другую кровать.
- Кончай, Лаки, - утомленно произнес еж. - Это несерьезно. Завтра мы все над этим посмеемся.
- Уж я-то точно не буду, - ответила она, продолжая упаковываться. - С моим мужем никто так не разговаривал. Люблю я его или нет, это мое дело.
И она не останавливалась, пока не раздался стук в дверь. В комнату тихо проскользнул Рене, весь - сплошное раскаяние.
- Вы знаете, она, как говорят, в смертельни зигзаг, - сказал еж. - Ета ничиво не значить.
- Ты просишь прощения? - спросила Лаки, собирая вещи.
- Да, - с огромным галльским достоинством ответил Рене. - Я прошу прощения за мине, за Лизу, за Гранд Отель Краунт и за вся сотрудники Гранд Отель Краунт. Я умолять вас. Пошалуста, не уезжайте.
- Хорошо, - спокойным голосом ответила Лаки. - Я остаюсь. - Она начала выкладывать вещи.
- Увидимся утро, - печально произнес Рене. - Если наши головы не будуть так распухнуть, што не пролезут в двери.
- А теперь оставь меня в покое, - сказала Лаки, когда Рене ушел. - Будь подальше от меня. Я серьезно. Не потому, что я зла на тебя. Я не зла. Но я тебя не люблю. А это другое. Я не хочу тебя и оставь меня в покое.
- О Боже милостивый! - воскликнул Грант.
И при этой ремарке они улеглись на разных краях сдвинутых вместе двойных кроватей.
30
Так что все оставалось по-старому. И было ощущение, что так и будет продолжаться. Если Грант ждал какого-то примирения после впечатляющей, неожиданной и яростной защиты семейной группы под фамилией "Гранты", то он ошибался. Однако Грант даже не думал об этом. Думал он совершенно о другом, и когда на следующий день он протрезвел и они сошли вниз, где их приветствовала улыбающаяся Лиза, которая не стала затруднять себя извинениями, он продолжал думать о том же. Эта мысль пришла где-то в середине спора между Рене и Лизой о том, хорошо или плохо обходится Грант с Лаки. Здесь что-то связано со словом "шлюха".
Лиза сказала, что если бы Грант обращался с ней так, как с Лаки, она бы ощущала себя шлюхой. Рене с галльской страстью возразил, сказав, что такая она и есть, как и все женщины, что это их естество, и что же из этого? Краткая и резонная галльская позиция. Но слово Лизы зацепило какую-то особую струну его сознания, как будто он что-то должен был вспомнить, узнать, но мысль ускользала. Он опять отложил ее и на следующий день, на следующее утро, когда протрезвел, снова думал об этом, пока Бен, Ирма и Лаки резвились в бассейне с Джимом Гройнтоном и несколькими другими гостями.
Прошлым вечером, когда Лиза заговорила об "ощущении себя шлюхой", Лаки просто сидела с пьяными сверкающими глазами и не реагировала. Но несколько их самых крупных и жестоких ссор каким-то образом были связаны со словом "шлюха". Он вспомнил, что именно это слово - "шлюха", - произнесенное Лаки и только Лаки, - было ключевым в вечерней сцене купания нагишом на вилле сэра Джона Брейса, когда Лаки убежала, всхлипывая и крича: "Я не шлюха! Я не шлюха!" - и спряталась в гардеробной. Он вспомнил, что именно это слово "шлюха" вызвало ужасную ссору ночью в постели, когда он, пьяный, приревновал ее к бывшему "ямайскому любовнику" Жаку. Он сказал, что ощущает себя женатым на шлюхе. Она взбесилась. Более того, она обледенела - абсолютно обледенела. Он вспомнил, как она сказала напряженным, ледяным топом: "Но я никогда не брала денег", - только у Рауля, добавила она, который был богат и за которого она намеревалась выйти замуж. Все это было так смешно. И он вспомнил и самую сильную ссору: вечер, когда она врезала ему сумочкой по носу и ушла из отеля. Тогда он был очень неправ. Но всплывало ли слово "шлюха" и в тот раз? Нет? Он не мог вспомнить. Но намек был, когда он рассказал о том, как проснулся, провалившись до подмышек между кроватями, и удивлялся, на ком он женился. Теперь он вспомнил и о том, что он тогда впервые отметил и поразился полному несоответствию ее реакции, ее ответа. И потом, когда он рассказал ей о Кэрол, именно она постоянно повторяла: "шлюха", "потаскуха", "нью-йоркская подстилка", "девушка на вечер", "давалка". Что это? Комплекс вины? Ненависть к себе? Это связано с тем, что он был любовником Кэрол, когда познакомился с ней, и это заставляет ее думать, что он считал ее шлюхой? Но в этом нет смысла. И он так не считал. Иисусе, он ее любил. В этом нет смысла. И это уничтожает их брак, когда он даже и не начался по-настоящему.
Грант сам достаточно хорошо знал, сам за многие годы хорошо понял, хотя никогда не посещал психоаналитиков, что у него в душе был своего рода "синдром отказа", который мог включиться от малейшей и самой неоскорбительной вещи. Сознавая это, он постепенно научился управлять им, но время от времени, обычно, когда он напивался и поэтому был не в себе, какой-нибудь реальный или вымышленный "отказ" мог превратить его в рычащее, едва ли не смертоносное животное. Именно это произошло с ним, когда он набросился на Лаки из-за Жака Эдгара (он вспомнил тогда, какую самодовольную радость ощущал сам от того, что трахал - от того, что когда-то трахал - Кэти Файнер, когда увидел Сэма Файнера; и он мог резонно предположить, что Жак Эдгар ощущал нечто подобное). И в этих случаях - в состоянии опьянения - он был бессилен справиться с собой. Выходит, у Лаки тоже было нечто неуправляемое, связанное со шлюхами или с мыслями о ней, как о "шлюхе"? Но никто, никто и никогда и в мыслях не считал ее шлюхой.
Грант размышлял и наблюдал, как Лаки веселится, плавая наперегонки с Гройнтоном. Если он ей так не доверяет, то в конце концов то, как она флиртует с Джимом (черт подери, почти с каждым!), замучит его. Пару раз это его уже истерзало, когда он поднагружался и меньше контролировал себя. Вдруг в сознании будто что-то лопнуло и зазвенел колокольчик. Она стыдилась! Она стыдилась той жизни, которую вела в Нью-Йорке. Она по-настоящему стыдилась! Стыдилась, как любая провинциалочка, столкнувшаяся вдруг со старой говняной моралью. Она стыдилась "своего прошлого", и все эти легкомысленные высказывания о мужчинах, которые у нее были, - всего лишь защита. Она смеялась, чтобы не признавать, что стыдится. Она, очевидно, сама втайне считала себя шлюхой, но не могла себе признаться в этом. Вот она и делала все шиворот-навыворот, чтобы все выглядело так, будто Грант (или любой другой) думал о ней именно так, а потом ненавидела его (или любого другого) за это же. Что ж, естественнее не бывает. И все, вероятно, происходит столь же автоматически и бесконтрольно, как при "синдроме отказа" у Гранта.