И он действительно не хотел. Ему вообще ничего не хотелось. Сама мысль о нырянии была безразлична. Раздражение. Гнев. Ярость. Уныние. Горе. Печаль. Все это было, особенно гнев. И никакого удовольствия. Но он не собирался сдаваться. И не хотел, чтобы что-то было заметно. Он не хотел демонстрировать отсутствие удовольствия. Он ездил с Беном, Ирмой и Лаки в гостиницу "Голубая гора", на Каменную гору, Земляничную гору, в отель "Сосновая роща". Они взяли у Рене машину и поехали по жаркой сухой долине в Спэншитаун и за него, в Биг-Уолк, земля здесь была сухой, как в пустыне, и резко контрастировала с наветренной стороной гор, где выпадали дожди. В другой раз они взяли машину и поехали в глубь острова через горы в Папоротниковый Овраг и в Очо-Риос и остались там на ночь. Они обедали в одном месте, ужинали в другом. Они ездили в отель "Шератон" в городе, где Грант и Бен могли попрыгать с трехметрового трамплина. Обычно они вчетвером ужинали в отеле и шли потом в крошечное нелегальное казино, где Рене давал им карты. Лаки, как выяснилось, была великолепным игроком. Бен тоже неплохо играл в карты.
Бен Спайсхэндлер (фамилия его была американизированной формой польской фамилии его деда-еврея) и его жена уже жили в Гранд Отель Краунт больше месяца и планировали пробыть еще столько же. Так что они здесь будут все то время, пока будут и Гранты, и, наверное, думал Грант, это хорошо. Они создавали для Грантов на этой специфической стадии их отношений прекрасный и безотказный амортизатор. Бен так много зарабатывал в Нью-Йорке, что мог работать всего девять месяцев в году, а остальные три месяца они с Ирмой путешествовали. "И несмотря на это, - говорил он со скорбной ухмылкой, при этом его широкое лицо делалось еще шире, глаза превращались в щелочки, а лоб походил на стиральную доску, - мы не становимся моложе". В этом году они решили приехать на Ямайку, в "Краунт", о котором столько слышали в Нью-Йорке за последние два года. Бен и Ирма всегда были готовы ехать куда угодно и делать все, что придумывал кто-то из них четверых. Вынужденный гуманитарий, который когда-то учился на раввина, Бен был высоким, неуклюжим парнем такого же возраста, как и Грант, ему было тридцать пять, он великолепно плавал и хорошо прыгал с трамплина и ни о чем серьезно не думал, только о помощи людям. То, что он так много зарабатывал, относилось к другой, экономически мыслящей стороне его натуры, унаследованной от родной бабушки, как он говорил. И в данный момент он разрабатывал программу помощи Грантам.
- Слушай, - сказал он Гранту, впервые предлагая свою помощь, и он потом часто это повторял. - Слушай, дружище. Я знаю, что вы, ребята, в беде. Это нетрудно заметить. - Он наклонился с высоты своего роста, хитро сузил глаза, ухмыльнулся и доверительно продолжил: - Так что когда захотите, я все готов сделать для вас, только скажите. Мы с Ирмой любим вас, понимаешь? Если есть проблемы, я помогу, только скажите.
Грант поблагодарил и ответил, что все в порядке.
- О'кей, о'кей. Ну, просто помни об этом, - снова ухмыльнувшись, сказал Бен.
- Иди ты к черту, - раздраженно ответил Грант. - Ты что, повсюду возишь портативную кушетку аналитика, а? Твои цены все равно не для меня.
- Не беспокойся, - ухмыльнулся аналитик. - Если мы будем вам нужны, скажите. Я и Ирма там будем.
И они были. Готовые делать в любое время то, что придумывали Грант или Лаки. У них была куча своих предложений, чтобы Гранты все время были заняты. И крошечная Ирма, смуглая, восточного вида, с черной челкой и копной волос на голове и сумасшедшим колдовским смехом, была так же предана этому делу, как и Бен. Они откладывали или отменяли любые свидания и планы, даже зарабатывая себе тем самым врагов, в тот же момент, когда Гранты что-либо предлагали.
Через шесть дней постоянной занятости Лаки слегка расслабилась, или так считал Грант. Но это, как выяснилось, было совсем не так. Они поднялись в номер отдохнуть после долгого обеда и обильной выпивки, чтобы потом поехать в город поиграть в теннис с Беном и Ирмой. Грант не спал с женщиной уже семь дней и слегка задубел. Он даже начал алчно поглядывать на красивую свободную гаитянку, подругу Лизы, Полу Гордон (известную в отеле под прозвищем "Черный лебедь"), и может, Лаки заметила его взгляды. Она лежала в постели и подозвала его.
- Что? - спросил он.
- Ты можешь заняться со мной любовью, если хочешь.
- Ха! - ответил Грант. - Большое спасибо. Спасибо, но меня никогда не грели такие приглашения.
- О, ради Бога, заткнись, иди сюда и трахни меня, - сказала Лаки.
- Я не знаю, смогу ли, - честно ответил Грант.
- Ну, - проговорила она, - попытайся.
Он увидел, что сможет.
- Ты можешь быть моим мужем, а я могу не любить тебя, но трахаться мне все равно нравится, - сказала Лаки. - Ах. Ах. Вот так. Ах.
- Иди к черту, - глухо произнес Грант в подушку. Оргазм у него был, как взрыв. Взрыв - единственно подходящее слово. Как будто видишь, как разрывы бомб приближаются по воде к тебе, потом ударяют в тебя, а если обернешься, если есть время, то увидишь, как они уходят, исчезая в туманной дымке.
- Теперь слезай с меня, ты, паршивый сучий сын, - проговорила Лаки. Это было не совсем то, что нужно было сказать, если она искала примирения, но она и не хотела его. - Я действительно ненавижу тебя до мозга костей, - сказала она. - Правда. - Грант мирно спал.
На следующее утро после обеда она объявила, что сама хочет оргазма.
- Я хочу поиграть с собой, - сказала она. - Мне плевать, что ты будешь делать. Можешь смотреть, можешь уходить или, черт тебя подери, делай, что хочешь.
- Тогда поиграй и со мной, - ответил Грант.
- Размечтался, - сказала Лаки, лаская себя пальцами. Потом она тяжело задышала сквозь стиснутые зубы.
Но и эти "возобновленные сексуальные игры" не сблизили их. А могли бы. Но стена, которая была между ними, все еще оставалась. Они и правда не любили друг друга. Грант не знал, что с Лаки, но сам он слишком сердился, чтобы любить. И он не приблизился к Нью-Йорку и репетициям его пьесы. Действительно, не начнут еще минимум месяц. И он не приблизился к работе над другой, новой пьесой.
Открытая ссора с Рене и Лизой произошла через три дня. Грант ждал ее через пять дней.
Это была любопытная сцена. Они сидели вчетвером, было поздно, бар опустел, и даже преданные Бен и Ирма ускакали-упорхнули (ускакал - Бен, упорхнула - Ирма) в постель. Начала Лиза. Выпила она не так уж и много. И неожиданно вся вспыхнула гневом, столь часто сверкавшим в ее глазах при взгляде на Гранта, и ее прорвало, хотя до этого она изо всех сил пыталась сдерживаться.
- Ты паршивый сучий сын, - неожиданно и недвусмысленно сказала она, наклонившись через стол и тыча в него пальцем. - Ни у одного мужчины нет права поступать так с Лаки. С любой женщиной.
- Иди к черту! - грубо ответил Грант. Он сам выпил не так уж много. - Это не твое дело.
- Ну-ну! - сказал Рене. Он тоже немного выпил.
- Скажи ему! - выкрикнула пьяная Лаки. - Скажи ему, Лиза! Скажи ему, что такое, черт подери, быть женщиной!
- Я ему скажу! - ответила Лиза. - Я занимаюсь своим делом! - прокричала она Гранту. При этом она - одновременно, одним жестом - вскинула локти, поддернула сзади яркую цветную кофту, так что смогла еще больше склониться над столом, и, выпятив нижнюю губу, сдунула свесившуюся на глаза прядь волос. - Ты знаешь, кого ты пачкаешь? Эта девушка - леди. Ты не имеешь права заставлять леди встречаться с твоей бывшей любовницей и не предупреждать ее! Не можешь! И чтобы она думала, что это твоя проклятая мать!
- Приемная мать, - уточнил Грант. - А теперь закройся!
- Я не закроюсь! - закричала Лиза. - Я защищаю эту девушку. Никто больше этого не сделает.
- Она, черт подери, не гипсовая святая, - пробормотал Грант.
- Вы все негодяи, - кричала Лиза. - Мужчины. Проклятые мужчины. Проклятые сволочные мужчины! - Видно было, как трудно произнести ей это слово даже в подпитии. - Вы все хотите, чтобы мы были до чертиков чистыми. Вы требуете от нас чистоты! А вы! Единственное, чего вы хотите, это худого, крутобедрого, с горячей задницей, двадцатилетнего тела, чтобы тереться о него. А стоит этому телу чуть постареть, бедрам чуть ожиреть, заиметь трех или четверых детей и ослабиться плотным стенкам влагалища, как вы уходите. Нет! Вы уже снова ищете крутобедрое тело! Мужчины. Дерьмо! - выкрикнула Лиза и села с торжествующим видом.
И даже нагрузившись, Грант не смог не отметить этой неожиданной смены акцента. Сознательно или нет, но она перешла от защиты Лаки к своим собственным проблемам. Вспомнив слова Рене: "Ах, шери!" - в джипе, когда Лаки сказала ему, что он отличается от других мужчин, Грант подумал, что ради своего друга Рене ему не стоит отвечать, и он не раскрыл рта.
Рене, однако, заполнил паузу. Он тоже четко уловил смену акцента.
- Ошень харашо тебе вопить, - горячо сказал он. - Тибе так лехше! Но у он проблемы ответствинности и верности. Женщин никада не понять ета. - Он встал со стула и выпрямился во все свои пять футов три дюйма, и его округлый плотный живот уперся в край стола. - По-таму што женщин всида животный. Чиво хотите от ниво? - кричал он с галльской страстью. - Он жинился на ней! Он принять, взять ответствинность! Чиво хотите от ниво? Но када он пытаться честна вести себя с другая женщин, которая он тожи должин, вы говорить, грязная жопа. Дерьмо! Разозлить мине! Из мине дерьмо сделать!
- Он должен был сказать ей! - закричала Лиза. - Он женился на ней при ложных обстоятельствах.
- Чиво тибе фальшивая обстоятельства? Брак есть брак, - выкрикнул Рене.
- Нельзя играть с сердцем девушки! - кричала Лиза.
- Вы не брать мужской член и не играть с ним? - вопил Рене. - Ета можна?