- Так и должно быть, - сказал Грант. - Ну, спасибо. Пойду повидаюсь с ним.
Хант Эбернати увидел его из оранжереи и вышел, чтобы он не входил. Он спокойно взял его под руку и повел через газон. Серые глаза у него были озабочены, и от этого морщинки вокруг них стали еще резче.
- Что ты собираешься делать?
- Возвращаюсь в Кингстон, Хант. Улетаем полуночным рейсом.
- О, может, не нужно таких решительных действий, - сказал Хант. - Возможно, если…
- Нет, Хант. Лаки после всего этого не хочет оставаться здесь. И я не могу ее упрашивать. - Грант не хотел говорить о его и ее заботах.
- Полагаю, не можешь, - задумчиво произнес Хант.
- Мы все равно сделали то, ради чего приехали, - сказал Грант, - замять слухи, которые мог распустить эта задница Хит. - Неожиданно он с чувством положил руку на плечо Ханта Эбернати. - Знаешь, это, вероятно, означает, что и дому в Индианаполисе конец.
Хант остановился:
- Правда?
- Я не могу ждать от Лаки согласия жить через дорогу от тебя и от Кэрол, в доме, который фактически обставляла Кэрол.
Хант развернулся на месте и теперь смотрел на Гранта застывшими серыми глазами. Грант почему-то вспомнил, глядя на его постаревшее лицо, что за последние четыре года он трижды попадал в пьяном виде в дорожные происшествия.
- Тогда это настоящее прощание, не так ли? - наконец произнес он.
- Думаю, да, - ответил Грант. Он убрал свою руку с плеча Ханта. Кто бы мог подумать, что он огорчится расставанием с ним, наставив ему рога и трахая его жену все эти годы, но он огорчился. - Из Кингстона мы улетим в Нью-Йорк. Не знаю, когда я вообще попаду в Индианаполис. Вероятно, передам дом кому-нибудь и пусть продадут все содержимое. С деньгами у меня теперь будет круто. Благодаря Кэрол.
- Она заставила тебя купить это место, чтобы защитить тебя, - сказал Хант. - Она только помочь хотела.
- Я в этом не уверен, - возразил Грант.
- Но я знаю, я ее муж, - сказал Хант Эбернати.
- А я муж Лаки, - твердо ответил Грант.
- Я могу подбросить вас в аэропорт, - проговорил Хант после секундной паузы. - Когда вы хотите ехать?
- В любое время. Хоть сейчас. Уже скоро восемь. Мы поужинаем в аэропорту, а потом посидим в баре.
- Хорошо, - сказал Хант. - Я подожду вас у входа. Вы собрались?
- Думаю, да. Где Дуг?
- Не знаю, - печально ответил Хант Эбернати. - Я не видел его с утра.
Дуг, как выяснилось, был с Лаки в Коттедже, когда туда пришел Грант. Грант был доволен, как он все устроил: прощание, авиабилеты, Хант и Рене… Но теперь, когда вернулся к своей жене после той сцены, что у них была, он обнаружил, что не хочет встречи. Его гнев и ярость возрастали прямо пропорционально приближению к ней, и к тому моменту, когда он стоял рядом с ними, он весь дрожал и вовсе уже не ощущал вины, печали и горя.
Она и Дуг сидели в глубоких креслах и спокойно беседовали в комнате с полом, покрытым зелено-коричневым кафелем, в которую входил бассейн, и поэтому казавшейся двориком.
- Ну, все улажено, - сказал он. - Билеты заказаны на полуночный рейс. Со всеми попрощался. Можем ехать, когда захотим. Вещи собраны? - И хрен тебе, подумал он.
- Да, все собрано, - вежливо, почти мило ответ ила Лаки. - Еще пока ты был в городе. - Но взгляд абсолютно чужой. Она далека, как луна. И до хрена дальше. Хансель и Гретель… - Можем ехать хоть сейчас же, - сказала Лаки и встала. Дуг за нею.
- Прекрасно, - живо отозвался Грант. - Хант хочет отвезти нас в аэропорт.
- Хант? - удивленно глядя на него, спросила Лаки.
"Что, трудно поверить?" - хотел сказать он, но вместо этого произнес:
- Да, Хант. Муж Кэрол. Он говорит, что не хочет со мной расставаться и отвезет нас. - Это была лишь небольшая поэтическая вольность. Если Хант так не сказал, то определенно хотел сказать, чувствовал так. - Он уже ждет нас у дома.
- Полагаю, это назревало, карты были сданы и что-то такое должно было произойти, - сказал Дуг. - Но мне жаль, что так случилось. - Все промолчали. Глядя на него, Грант все же не мог по-настоящему поверить ему. Но что это меняет? - Не думаю, что поеду с вами в аэропорт. Но могу заскочить на денек-другой в Кингстон, а оттуда прямиком в Майами. Если хотите.
- Мы очень будем рады видеть тебя, Дуг, - вежливо ответила Лаки, пока Грант собирался с мыслями. - Ты очень заботился о нас обоих и очень помогал, правда.
- Пошли, помогу с вещами, - сказал Дуг.
Хант в машине ждал их на большой петле дорожки, когда они вышли через боковые ворота виллы. В машине Лаки села между ними на переднее сиденье, вещи сложили в багажник и на заднее сиденье. Стоявшие на ступенях Дуг, Лес и Эвелин помахали им руками. А граф Поль по каким-то личным причинам предпочел остаться в оранжерее, хотя уже совсем стемнело. Когда машина рванулась по склону холма, Хант на мгновение глянул на Лаки своим тяжелым взглядом и произнес:
- Я хочу извиниться перед вами, Лаки, за то, что сказала и сделала Кэрол. Но последнее время ей приходилось туго.
- Думаю, да, - просто ответила Лаки.
- Ну и хватит об этом, - сказал Хант Эбернати.
По пути больше почти ничего не было сказано. Грант, высунув руку по плечо из окна машины, чтобы Лаки было просторней, не хотел разговаривать. Страшно было снова замкнуться в ординарном взгляде на жизнь после того, как уже привык к двойному, составному взгляду. Память вернулась к одному из вечеров, когда они еще ныряли за пушками, а поздно вечером, когда все уже легли спать, они с Лаки голыми плавали в бассейне. Они плавали голыми и в другие вечера, но тогда они занимались любовью там, в воде. Гордясь и веря в свою способность удерживать дыхание, он проплыл под дном весь бассейн, подплыл под нее в глубоком конце бассейна и зарылся лицом в ее пах. Когда она схватилась за край бассейна, он поймал ее в ловушку, взявшись обеими руками за борт и обхватив ее. Затем он вошел в нее и, прижав ее спиной к борту, а рукой ухватившись за него, незримо трахал ее под водой, а прохладная рябь плескалась о ее грудь и о его плечи. Он тогда подумал о невероятной гибкости ее тела и о том, как она однажды в постели положила обе ноги себе за голову. Ни одна женщина не могла физически быть ближе к мужчине.
В аэропорту Хант не вышел из машины.
- Я не буду выходить, - сказал он. Он подъехал к длинному, ярко освещенному зданию, где у задней стены выстроились стойки авиакомпаний. Через открытое окно он пожал им руки. Руку Гранта он чуть задержал. У него на глаза навернулись слезы и медленно катились по щекам. Грант заметил в глазах Лаки шок и удивление. Но заметив его взгляд, она изменила выражение и стала холодной. Так они стояли и смотрели, как уезжает Хант Эбернати.
28
Слезы в глазах у Ханта Эбернати затуманивали взгляд, когда он уводил машину от Гранта и его молодой жены, но он подождал, пока не свернул за угол здания на дорогу, и только потом притормозил и смахнул их большим пальцем, потому что не хотел, чтобы они видели. Но когда он смахнул слезы, неожиданный выдох вырвался из носа, он непроизвольно всхлипнул, и снова слезы залили глаза. Он вынужден был прижать машину к обочине и остановиться.
Через несколько секунд все прекратилось, но, вытерев глаза, он не поехал, а просто сидел в машине, не выключая мотор, и потирал ладонью рукоятку переключения скоростей. Он вполне понимал, что Грант уже принял решение насчет дома в Индианаполисе, последней его зацепки за Индиану. С другой стороны, он был убежден в неизбежности взрыва Кэрол в Коттедже. Она никогда не отличалась терпением и выдержкой. Ее стихией была театральная помпезность, нарочитая открытость, И сдержанность Ханта, склонность его к абсолютной замкнутости считала величайшей слабостью. Как она обожала говорить ему об этом. Медленно, не выжимая сцепления, он перевел скорость на четыре ступени вперед, а потом снова назад через все четыре: с четвертой на третью, на вторую, на первую, и машина не двигалась, хотя мотор работал.
Именно он, Хант, научил Гранта водить машину. Как научил и Кэрол. День за днем, даже год за годом он сидел рядом с ним (они называли это "мчащейся двустволкой"), с тогда намного более молодым Грантом, за рулем, оттачивая малейшие детали в любой их совместной поездке (например, не входи в поворот слишком быстро, так быстро, что выскакиваешь за осевую линию). Пока Грант, наконец, не стал, по меньшей мере, таким же опытным водителем, как и он сам, а может, даже и лучше. Они проехали много миль. И было это тринадцать-четырнадцать лет тому назад. Хант медленно тронул машину и выехал на дорогу, Нельзя просто так отбросить четырнадцать лет опыта и памяти, не вырвав и не выбросив части самого себя.
Теперь уже привычная Ямайка неслась в свете фар, но Хант едва ее видел. Его переполняла завершенная и страшная печаль из-за того, как необъяснимо живет мир и продолжает жить. Если спросить, он не смог бы объяснить этого словами. У него не было таких слов. Он знал технические термины, необходимые в его работе, но не литературные слова. Как Грант. Когда его настигала такая печаль, ему нужно было напиться. В "бардачке" лежала фляга, он взял ее и сделал большой глоток чистого виски. Именно такого же рода печаль впервые повлекла его к Гранту. Кэрол другая. Она всегда жизнерадостна, всегда энергична. Хант - нет. Эбернати - старая-престарая семья по средствам и по положению, а потому она и вырождалась. Кэрол была свежей кровью для всех, подобных Эбернати.