* * *
В комнате был полумрак - верхний свет погашен, только лампа на столе с накрытым газетой абажуром. Римма спала, отвернувшись к стенке и укрывшись с головой одеялом. За столом сидели над книгами и тетрадями Вера и Валя.
Обе разом повернулись к вошедшей Дине.
- Привет, - шепотом сказала Дина.
- Привет, - хором ответили обе.
Дина переоделась, взяла в тумбочке умывальные принадлежности и вышла.
Вера многозначительно постучала ногтем по стеклу будильника. Часы показывали пять минут первого.
Вернулась Дина. Она переоделась в короткий шелковый халатик, села на постель, достала из тумбочки аптечную баночку с густым белым кремом и нанесла его плотной маской на лицо, на руки, откинулась на подушку и прикрыла глаза.
Громкий шепот Веры нарушил тишину.
- Как вечер?
- Хороший вечер, - тихо ответила Дина.
- Где были?
- Имейте совесть! - раздался нервный голос Риммы. - Уже ночь!
- Мы же не кричим, чего ты-то взбеленилась? - огрызнулась Вера.
Дина сказала тихо:
- Извини, Римма, мы больше не будем.
Римма откинула одеяло, встала, надела халат и, прихватив из тумбочки сигареты, вышла, хлопнув дверью.
Вера, решив, что теперь-то можно поболтать открыто, повернулась к Дине:
- Ну, расскажи!
Дина, не меняя позы, сказала спокойно:
- Я ничего рассказывать не буду. Вы только и делаете, что сплетничаете и других злите. Вам что, не жаль Римму?
Вера отвернулась и скорчила рожу - так, чтобы не увидела Дина.
Более простодушная Валя не знала, как реагировать на Верины выходки, а потому просто опустила глаза в тетрадь, хоть и поглядывала краем глаза то на нее, то на Дину.
Вера не выдержала и продолжила приставать к Дине:
- Ты вот вся такая правильная, а ногти красишь и лицо отбеливаешь.
Дина ничего не ответила. Вера не унималась:
- А ведь правильные не красятся и не расфуфыриваются.
Дина спокойно, не открывая глаз, произнесла:
- Чехов сказал: в человеке все должно быть прекрасно - и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Слышала такое?
Вера снова скорчила рожу.
- Все-то ты знаешь, Турбина.
- Каждый знает то, что хочет знать… то, что ему нужно.
- А что ты, Турбина, в актрисы не пошла?
- К чему ты это? - усмехнулась Дина.
- А к тому. Была бы вторая Дина Дурбин… Турбин! - аргументировала Вера. - Тебя же в ее честь назвали?
- Да, в ее честь. Только я не способна к актерству.
- А! Ну да! Врать не умеешь. А в кино ведь как: не соврешь - не сыграешь.
- Ты ошибаешься. Играть роль - вовсе не значит врать, - сказала Дина и принялась снимать ватой крем с лица и рук.
- Не знаю, о чем вы тут за моей спиной… - начала вошедшая в комнату Римма.
- Римма, мы все знаем про тебя, - перебила ее Дина мягко. - Но это не значит, что ты перестала быть нашей подругой.
Валя, которая глянула было удивленно на Дину, тут же опустила голову в тетрадь, а Вера так и замерла с вытянувшимся лицом.
- Лично я тебе сочувствую, Римма, - продолжала Дина. - Но я желаю тебе, чтобы ты все забыла и начала новую жизнь… Точнее, не забыла, а не повторяла ошибок.
Она поднялась со своей постели, подошла к Римме и обняла ее. Римма неожиданно горько заплакала. Она тоже неловко обхватила Дину, продолжая громко всхлипывать.
- Нам часто кажется, - говорила Дина, - что первый мужчина, который обратил на нас внимание, или первый, в кого мы влюбились, - это навсегда. Но это может быть и не так. А главное, нужно спросить себя: уверена ли я в нем, в себе и своих чувствах?
Римма, успокоившись, села на постель и принялась вытирать лицо полотенцем.
- Откуда ты… все это?.. - спросила она Дину.
- От мамы, - ответила та.
- Что, она прямо так тебе и говорила? - Римма удивленно посмотрела на нее.
- Нет. Она как раз говорила совсем другое. Но я видела ее жизнь и понимала больше, чем слышала.
Домой
Дина вытянулась на верхней полке плацкартного вагона. Ехать почти сутки: ночь и день. Завтра к ужину будет дома.
Дина любила дорогу - куда бы она ни вела: к морю, в пионерский лагерь, домой или на учебу после каникул. И только сейчас - впервые в жизни - она с сожалением села в поезд. Но не ехать было нельзя. Во-первых, маме обещала и та что-то там приготовила дочери из обновок на лето. Во-вторых… во-вторых, Внутренний Голос убедил.
"Ты, конечно, можешь не поехать, - говорил он, - или поехать не сегодня, а завтра… или послезавтра… Но поезжай-ка ты лучше сегодня… Дай отстояться впечатлениям. И твоим, и его. - Внутренний Голос не сомневался, что Дина знала, кого он имеет в виду. - Не пори горячку! Остынь. И ему остыть дай. Неделя - самый подходящий срок, чтобы взглянуть на произошедшее более трезво. А? Как ты думаешь?.."
"Я согласна", - сказала Дина, вздохнув немного грустно, пошла на вокзал, постояла в очереди за билетом, втайне от Внутреннего Голоса надеясь, что билетов не будет.
Но билеты были - хоть и на верхние боковые места, но были. Что, кстати, лишний раз убедило ее в правоте того, которому привыкла безоговорочно доверять, - Дина подозревала, что, давая ей тот или иной совет, этот дивный Кто-то заранее знает, что получится так, как он советует.
А может быть, он сам все устраивает так, как нужно… как нужно Дине, как лучше всего будет для Дины… Это было дерзкое предположение: "Ишь какая… уж не думаешь ли ты, что все и вся так и крутится вокруг тебя одной и твоих интересов! Но почему бы и нет, - думала Дина, - по крайней мере, надеюсь, что я получаю все это не за счет кого-то…"
Дина заплатила по студенческому билету полцены и села вот в этот поезд.
Она вытянулась на своей полке и робко спросила у Внутреннего Голоса:
"Но вспоминать Его я ведь могу?"
"Конечно! Конечно, вспоминай! - ответил ее надежный советчик. - И чем больше, чем подробней - тем лучше! Перебирай в памяти каждое слово, каждый жест… анализируй - что тебе так, что тебе не так…"
Дина обрадовалась такому ответу и первым делом достала из сумочки свою записную книжку, раскрыла ее на нужной странице и еще раз прикоснулась взглядом к трем буквам - ККК, - к цифрам и маленькому сердечку, нарисованному рядом с ними. Она прижала страничку к губам и послала мысленный привет руке, оставившей ей этот драгоценный - видимый и осязаемый - кусочек того долгого дня, который начался в восемь часов утра на экзамене и закончился в первом часу ночи, когда она вернулась к себе в общежитие.
Дина вспомнила прикосновение этой руки к своей. Еще - как эта рука долго - бесконечно долго! - лежала на ее спине… когда они танцевали под "Лунный камень"… а потом коротко, но так крепко прижала Дину к…
Константин Константинович… Как она могла бы называть его ласково? Костенька… Мой милый Костенька… Костюша… Костик… Котик… Или просто: мой милый…
Нет, от этого начинает кружиться голова… Как он смотрел на Динины коленки… Нет, лучше - как в глаза… Да, в глаза - гораздо лучше. Он сидел так близко, в кинотеатре, и смотрел на нее. А потом она повернулась к нему, и его лицо было совсем рядом… Глаза блестели… приоткрытые губы чуть улыбались… А потом он хотел ее поцеловать… И тоже - так близко его лицо… так близко, что можно взять его в ладони и коснуться губами лба… щеки… губ… Коснуться губами его губ…
"А про это можно?" - спросила Дина, смутившись оттого, что сначала напридумывала, а потом только спрашивает разрешения.
"Можно, можно… - усмехнулся Внутренний Голос. - Про любовь можно все".
"Хорошо, - сказала Дина. - Это про любовь".
"Только не забывай, что это про твою любовь, - сказал Внутренний Голос, сделав упор на слове "твою", - а про его любовь ты пока еще ничего не знаешь. Так ведь?"
"Да, - согласилась Дина. - Я буду пока только про свою".
"И слишком далеко не заходи, не ожидай от него того, чего просто не можешь… не имеешь права ожидать. А то потом плакать горько будешь".
"Ладно", - пообещала Дина и вернулась к губам Константина Константиновича… Кости.
Они такие живые, подвижные… так приятно смотреть на них, когда Константин Константинович… когда Костенька что-нибудь говорит… когда он улыбается… Как приятно, наверное, когда они целуют тебя…
А как это бывает?.. Дина видела поцелуи только в кино. Тот поцелуй Артура Давлатяна не в счет - он просто прикоснулся своими губами к уголку Дининых губ. Это когда она ему самую первую курсовую работу помогла сделать. Он сказал:
- Спасибо тебе большое, - и поцеловал.
- Пожалуйста, - ответила Дина. - Только никогда больше так не делай!
И он больше так не делал. Хотя Дине иногда и хотелось, чтобы он повторил. Но он ждал ее позволения. А Дине это не нравилось.
"Какая ты, - подумала Дина, - поцеловал без позволения - не понравилось, ждет позволения - тоже не нравится…"
Валерка Ревякин не ждал и не спрашивал. И поцеловал по-настоящему. Только это было очень давно.
Вот и Константин Константинович тоже ждал позволения… Нет, тут все-таки другое - он не ждал позволения, он просто был деликатным… он не решился, чтобы не обидеть, не оскорбить… Это другое.
А если бы он решился - как бы это было?
Дина не знала. Она и сейчас не знала, как это бывает. Но она хотела узнать. Очень хотела узнать… Она была готова расплачиваться за это горькими слезами - только бы узнать, как целуют губы ее любимого Кости…
Любимого Кости?!..
Да - любимого Кости. Милого Кости. Моего милого, любимого Кости…