Джо уже спихнул в воду шлюпку. Я прыгнул в нее на ходу. До мыса было метров двадцать-двадцать пять. Я первым очутился на суше.
На Полине была только набедренная повязка, которой служил пестрый шелковый шарф из местного шопа. Она даже не попыталась прикрыть руками грудь, когда увидела нас с Джо. Она смотрела на меня с невинной улыбкой. Я схватил ее за оба запястья и со всей силой дернул на себя. Она вскрикнула от боли, но вырываться не стала.
- Полегче, сэр, - предупредил меня Джо. - Эй, сматывайтесь отсюда, пока я не вызвал полицию! - велел он парням.
Я обратил внимание, что их было трое. На них были трусы-шорты и бейсбольные кепки.
- Пошли домой, - сказал я, с трудом сдерживая ярость. - Нужно поговорить.
- С удовольствием.
Полина повернула голову и произнесла три слова на незнакомом мне языке. Аборигены громко рассмеялись.
- Оденься, - велел я, таща Полину к лодке.
- Мне нечего надеть. Я утопила купальник.
Я перехватил ее взгляд, устремленный на Джо. Мне показалось, в нем была похоть.
Я втолкнул Полину в прихожую и запер дверь изнутри.
- Начинай, а я продолжу, - сказала она, стоя перед зеркалом и вихляя бедрами. - У меня получается. Ура!
Я подскочил и хлестнул Полину по щеке. Я видел, как из ее глаз в буквальном смысле слова брызнули слезы.
- Ты соображаешь что-нибудь? - громко спросил я.
Она покачала головой и посмотрела на меня очень печально.
- Нет. Ничего не соображаю. С тех пор, как увидела тебя с этой сисястой теткой.
- Ах ты Боже мой! - Я в бессилии опустился на кровать. - И что же мы теперь будем делать?
- Не знаю. Я не смогу забыть этого. Я… Нам лучше не заводиться, правда, Метис?
- Ты трахалась со всеми тремя?
- Какая теперь разница? Я у тебя ничего не спрашиваю.
- Потому что ты все сама видела. Да ничего особенного и не было. Эта тварь подсунула мне сигарету с травкой.
- Наивный Голубой Метис. - Полина всхлипнула и громко шмыгнула носом. - Мне бы так хотелось тебе верить. Ты даже представить себе не можешь, как мне хочется тебе верить.
Она обошла вокруг кровати и села с противоположного края. Я обратил внимание, что у нее облезает спина.
- Верь. - Я протянул к ней руку, но она оказалась такой тяжелой, что мне было не под силу ее удержать. - Думаю, ты об этом не пожалеешь.
- Это угроза, да, Метис? - Она повернула голову. Я увидел мокрые щеки и дрожащие губы. - Я ненавижу угрозы.
- Это пальмовая ветвь. - Я шумно вздохнул. - Здесь пальмы растут даже на помойках и их листья сжигают, как у нас листья тополей и каштанов. Прости, но мне не нравится это выражение. Наверное, я возьму его назад.
- Мы зря сюда приехали.
- Твой Тим и его приятели вряд ли так думают.
Она набросилась на меня как дикая кошка. Прежде, чем я успел схватить ее за руки, она поцарапала мне шею. Я взвыл от боли.
- Ублюдок! Гнида вонючая! Сучий потрох! - Она изрыгала ругательства своего барачного детства. Ее лицо исказила гримаса. Я с трудом сдерживался, чтобы не плюнуть в эту отвратительную рожу незнакомой мне шлюхи. Вдруг она вся обмякла. Откинулась на спину и затихла, уставившись в потолок.
Я стащил вставшие колом джинсы и пошел в ванную смыть соль. Когда я вернулся минут через десять, Полины в комнате уже не было.
Я немедленно разобрал постель, включил телевизор и приемник одновременно. И там и там передавали песенки в стиле регги. Какофония льющихся со всех сторон звуков заполняла пустоту, вдруг образовавшуюся внутри меня. Я погасил свет и погрузился в сон.
…Я отдавался заполнившему меня желанию, пребывая в состоянии дремы. Еще никогда не получал я такого наслаждения от любви. Полина предвосхищала каждое мое движение. Она была мягким воском, который нежно обволакивал меня.
- Чудесно, - прошептал я. - Ты колдунья. Ты…
Вдруг я вспомнил не столь давние события и громко простонал.
Она тут же припала к моим губам. Казалось, она собралась отнять у меня этот стон. Увы, он уже был где-то под потолком.
- Не надо, не надо, - шептала Полина, осыпая меня поцелуями. - Все это нам приснилось, приснилось. Мы спали, а сейчас проснулись и любим друг друга…
Я оттолкнул ее и сел в кровати. Потом раздвинул плотные шторы, распахнул дверь на лужайку и вышел.
Темнело. Какая-то птица, протяжно вскрикнув, прохлопала крыльями над моей головой.
Полина с разбега повисла у меня на шее. Мы медленно опустились на прохладную траву.
- Я шлюха, - сказала она, снова мне отдаваясь. - Но тебе очень нравится заниматься любовью со шлюхой.
- Осталось неполных четыре дня, - сказал я, направляя водный мотоцикл к берегу.
Полина хранила молчание. Мы высадились на безлюдной песчаной косе, вдоль которой тянулись заросли. Мне показалось на какую-то долю секунды, будто я в России, в деревне у бабушки. В низовьях Волги в солнечные августовские дни бывает почти такая же ярко-голубая вода.
- Скорей бы домой, - сказала Полина, растягиваясь на песке лицом вниз. - Мне тут осточертело.
Она дулась на меня со вчерашнего вечера. За то, что я проспал весь день, а за ужином напился так, что, по ее словам, стал клеиться ко всем без разбора женщинам. Что-то мне в это не верилось - последнее время я испытывал к женщинам презрение и другие недобрые чувства. Я понял это, когда утром мы занимались с Полиной любовью. Она стонала от наслаждения, но за завтраком заявила, что ей больно ходить. Меня это сообщение так возбудило, что я почувствовал, как дрожит рука с кофейной чашкой. Не так ли превращаются в сексуальных маньяков?
Я зашел в заросли пописать. В кустах наткнулся на настоящую индейскую пирогу. Сел на дно и закрыл глаза. Нет, мне не хотелось домой - я знал это абсолютно точно.
Я попытался проанализировать собственные чувства к Полине, а заодно к окружающему миру и в частности к своей далекой родине, благо что голова была трезвая.
Женщина, лежавшая на песке возле воды, влекла меня к себе, как магнит. Она была связующим звеном со всем окружающим меня миром. Я боготворил ее тело и презирал ее душу. Похоже, в этой расстановке чувств уже ничего нельзя было изменить. Итак, я презираю и одновременно боготворю окружающий меня мир, частью которого является и моя родина тоже. Возможно, я умру без нее физически, душой же всегда буду ее презирать. За все те унижения, через которые я прошел.
Нет, я останусь здесь, в этой пироге. И больше не подойду ни к одной женщине. В конце концов можно научиться онанизму. Или стать голубым. Наверное, мужчин невозможно презирать так глубоко.
Я вспомнил последние три года моего рабства, Льва. Попытался представить, какие он испытывает ко мне чувства. Увы, даже обладая богатой фантазией, это представить невозможно.
Но самое главное заключалось в том, что я вдруг почувствовал раскаяние. От того, что так обошелся со своим боссом.
Я видел, как Полина подняла голову и огляделась по сторонам. Я лег на дно лодки и сжался в комок.
Потом я тихонько вылез и, двигаясь по-пластунски, перебрался поглубже в заросли. На небольшой, лысоватой от костров лужайке, куда я вышел, начиналось несколько узких тропок. Я наугад выбрал одну из них.
С Москвой меня соединили почти мгновенно, хотя бар, из которого я звонил, смахивал на сарайчик в каком-нибудь дачном кооперативе под Домодедово.
В Москве уже была ночь - я понял это по сонному голосу Анатолия.
- Как дела, аборигены?
- Хуже не придумаешь. Какого черта меня занесло на этот треклятый остров?
Я повернулся спиной к бармену - мне показалось, у бедняги глаза полезли на лоб, когда он услышал, на каком тарабарском языке говорит белый мужчина вполне респектабельного для этих мест вида.
- В Москве собачий холод. У меня отключили горячую воду.
- Завидую. Здесь из всех кранов хлещет крутой кипяток. Послушай, у тебя нет никаких новостей для меня?
- Ты имеешь в виду Льва?
- И его тоже. Не в последнюю очередь.
- Он собирается баллотироваться в Думу. По одномандатному округу. Прочитал об этом в газете.
- Как ты думаешь, он из тех, что сечет повинную голову?
Мне показалось, Анатолий поперхнулся. Однако в следующую секунду его голос звучал как обычно.
- Ты в своем уме? Кстати, как там Полина?
- Скучает по московским тараканам и запаху привокзальных туалетов… Но скорее всего я вернусь один.
- Ни в коем случае не делай этого. - У Анатолия был слишком категоричный тон. - Уж если возвращаться, то только вдвоем.
- Ты хочешь сказать, что две головы без суда отсечь труднее, чем одну?
- В каком-то роде да, - промямлил Анатолий.
- Похоже, у вам там произошел переворот. Итак, произнесешь напутственное слово?
- Последнее время я часто о тебе думаю. Мне кажется, ты поступил опрометчиво.
- Но ведь ты сам вывел меня на тропу войны и дал в руки лук и отравленные стрелы.
Анатолий деланно рассмеялся.
- Хватит трепаться. Оставь деньги на обратные билеты.
- Не волнуйся за меня. Лучше скажи: почему у него всегда выходит так, как он того хочет?
В трубке послышался вздох, потом я услышал:
- Не знаю. Но это на самом деле так. Позвони, когда вернешься. Обсудим за рюмкой чая, как жить дальше.
Я неопределенно хмыкнул и повесил трубку. Через минуту позвонил оператор и сообщил, что я задолжал государственному департаменту связи двадцать семь долларов. О чем меня уведомил хозяин заведения.
- Тебе не нужен помощник, Джо? - спросил я, кладя на прилавок стодолларовую банкноту.