Меня охватывало очень странное чувство. Я смотрела на дымящуюся сигарету, а затем на свое отражение в зеркале и видела усталую, замотанную женщину, в глазах у меня читалось страшное потрясение: из добропорядочной жены и матери я превратилась в самую настоящую проститутку, принимающую всех, кто желает отведать русской экзотики. Мне показалось, что самая важная часть моей жизни исчезла. Просто исчезла, и все… В этой части остались мои дети, моя мама и мой сбежавший муж. А самое главное, что с этой частью исчезла и я. У меня теперь нет ни паспорта, ни адреса, ни телефона. Со мной нельзя связаться, мне нельзя написать письмо и уж тем более поговорить. Меня нет нигде… И если я буду услужливо и терпеливо принимать турок по несколько человек в день, то меня надолго не хватит, а это значит, что меня уже больше нигде и никогда не будет.
Я заглянула в Ленкину комнату и включила ночник.
- Лен, ты спишь?
- Нет. Просто лежу.
- Я тоже. Сна нет. Как подумаешь, что завтра все то же самое, что сегодня, так жить вообще не хочется.
Сев на низкий подоконник, я сложила руки на коленях и нервно заговорила:
- Я, собственно, вот зачем пришла…
- Что?
- Хотела спросить - ты в бога веришь?
- А тебе зачем? - насторожилась Ленка и тут же села на своей кровати, по-турецки скрестив ноги.
- Да так просто. Ты крещеная?
- Да.
- Значит, ты должна в бога верить.
- Конечно, верю. Я дома иногда Библию по вечерам читала. Знаешь, как ее почитаешь, сразу легче становится. Я даже рассуждать по-другому начинаю. Вообще, когда Библию читают, мудрее и чище становятся. Люди будто рождаются заново. А к чему ты это спрашиваешь? Сама-то ты веришь?
- Верю. Только не в того бога, который стоит между людьми и церковью, а в своего бога. Я вот что думаю: почему же бог нас не уберег и мы так жестоко вляпались?
- А бог и не должен никого беречь. Человек сам отвечает за свои поступки. За то, что мы с тобой в Турцию приехали бог никакой ответственности не несет.
- Возможно, но хотя бы предостеречь мог бы.
- Человек должен сам себя беречь. Свет, я что-то не пойму, к чему ты этот разговор завела?
- К тому, что, если я сейчас убью Экрама, бог меня простит или нет?
- Как это ты его убьешь?
- Да хоть как. Убью, и все. Скажи мне, а за убийство бог наказывает?
- Ты что, забыла про заповеди? В одной из них так прямо и говорится: "Не убий".
- Ну, а если я покаюсь? Ведь люди же приходят в церковь и замаливают все грехи. Это нормально. Говорят же, что бог все прощает.
- Если бы бог все прощал, тогда все бы начали убивать. А хотя кто его знает. Каяться тоже можно по-разному. Одни просто в церковь придут, свечку поставят и вроде как гора с плеч. А другие искренне каются. Нужно покаяться с душой, чтобы ты сама пожалела о том, что ты совершила преступление. Бог сможет простить только искреннее раскаяние.
- Но ведь я не смогу это сделать. Ты же прекрасно знаешь, что я не буду раскаиваться в том, что убью Экрама. Просто я не знаю, тяжело жить с этим грехом или нет. В книгах пишут, что убийцы затем не могут спокойно жить. Мол, они по ночам очень сильно страдают. Им снятся те, кого они отправили на тот свет. От этого они иногда сходят с ума, а бывает, не выдерживают и являются с повинной.
- Свет, ты что надумала-то? - Глаза у Ленки забегали, а губы слегка задрожали.
- Ничего. Просто больше я так не могу. Завтра будет то же самое, что было сегодня, и так каждый день… Тебе проще, а у меня дома двое маленьких детей, которые зачеркивают дни в календаре и ждут, что их мама принесет им денежки в клювике… - Встав с подоконника, я направилась к выходу.
- Свет, ты куда?! - крикнула мне вслед перепуганная подруга.
- Иду брать грех на душу.
Пройдя по тускло освещенному коридору, я посмотрела на часы и отметила про себя, что уже ровно три часа ночи. Время так называемого глубокого сна. Дернув входную дверь за ручку, я убедилась, что она закрыта, и пошла в противоположную сторону. Впрочем, я и не рассчитывала на то, что входная дверь может быть открыта. Наверное, так думать было по меньшей мере очень даже глупо. Подойдя к комнате Экрама, я тяжело вздохнула и прислушалась.
За дверью была гробовая тишина. Тихонько толкнув дверь, я заглянула в комнату и увидела дрыхнувшего без задних ног Экрама. То, что турок был мертвецки пьян, не вызывало никакого сомнения. Рядом с ним, на кровати, лежала совершенно пустая бутылка из-под турецкой водки. Увидев на прикроватной тумбочке мобильный телефон, я быстро схватила трубку и пулей выскочила в коридор.
На пороге своей комнаты стояла Ленка. Я подбежала к ней, с трудом переводя дыхание от волнения.
- Откуда у тебя телефон? - спросила подруга.
- Экрам подарил… - съязвила я и зло посмотрела на подругу. Меня взбесили ее бездействие, апатия и нежелание бороться с суровой действительностью.
- Как это "подарил"?
- Молча! - прошипела я и захлопнула дверь в свою комнату прямо перед Ленкиным носом. Правда, через несколько секунд я снова ее открыла.
- Свет, ты чего дверьми хлопаешь?
- А ну скажи-ка мне код России. Хочу домой позвонить.
Ленка зашла в комнату и плотно прикрыла за собой дверь.
- Давай телефон, я сама наберу.
- Набирай. - Я протянула подруге трубку.
В тот момент, когда Ленка набирала мой домашний номер, она боялась взглянуть мне в лицо. Увидев, что по ее щеке потекли слезы, я удивилась.
- Лен, ты чего ревешь-то?
- Господи, Светуля, что ж теперь будет-то?
- А что должно быть?
- Ты Экрама убила?
- Да не убивала я его. Он дрыхнет в стельку пьяный.
- А как же ты тогда у него телефон взяла?
- Очень просто. Сама подумай, как можно взять телефон у совершенно пьяного человека? Элементарно. Тем более что он ему сейчас без надобности. Он, видимо, сегодня что-то со своими дружками отмечал… И перебрал.
Светка протянула мне мобильник:
- Твоя мама на проводе.
Мне показалось, что я сейчас задохнусь от счастья. Я выхватила у Ленки трубку и, обливаясь слезами, сказала:
- Мама, мамочка, это я, здравствуй…
Глава 7
После первых радостных восклицаний мама принялась рассказывать мне о детях. Со вчерашнего дня сын не ходит в школу, потому что у него болит живот. Сидит дома, читает книги, а по вечерам тихонько плачет. Совсем тихонько, потому что мужчинам плакать не положено. В новой школе он не сошелся с детьми. Дети приняли в штыки ученика, который перевелся из школы для новых русских. К тому же Сашка честно признался, что его забрали из элитной школы только потому, что от него ушел отец и маме стало нечем за эту школу платить. Тут же за моим сыном закрепилось прозвище "Безотцовщина". Его так называли все, даже те, у кого у самих не было отцов. Ему ставили подножки, обзывали и унижали при каждом удобном случае. У мамы стало болеть сердце. А позавчера мой сын пришел с разбитым носом и распухшей губой. Мама побежала к классному руководителю. Это оказалась молоденькая девушка, только что окончившая педагогический институт. Она не смогла помочь… Мама говорила и говорила: о сыне, о дочке, о международной, внутренней политике…
Я, как могла, успокаивала маму, неожиданно поняв, что очень им нужна… Ведь они совсем одни и им так нужна родительская любовь и ласка. Я больше не хотела умирать. Я хотела жить для детей, точно так же, как и моя мама живет для меня. Больше не стоит страдать по Костику и жаловаться на негодяйку-судьбу. Надо его простить и забыть, словно муженька никогда и не было. Если я не смогла дать счастье своему мужу и он ушел к другой, то это не значит, что я не смогу дать счастье своим детям. Я все смогу, потому что мужчины - это мужчины… а дети - это дети… Мужчины приходят и уходят, а дети всегда остаются с нами…
Я слушала родной голос и улыбалась. Как только в телефонной трубке послышались быстрые гудки, я протянула ее Ленке и зарыдала.
- Тише ты, Экрама разбудишь. Что случилось-то? С детьми что-то?
- Сашку в школе обижают.
- Всего-то? Главное, чтобы здоровы были.
- Как это? Ты хоть понимаешь, что это такое, когда ребенка обижают?!
- Понимаю, только твой Сашка будущий мужик и должен уметь за себя постоять.
- Должен, но он еще маленький. Детской жестокости нет предела. Если хочешь знать, то детская жестокость самая страшная. Намного страшнее, чем взрослая. Над сыном моим издеваются, изверги. Господи, какая же жизнь-то страшная… Подумать только, дети издеваются над детьми. Дети ведь вообще должны чистыми быть. А у мамы моей с сердцем плохо, - я вновь заревела и сжала кулаки.
- Вот это уже хуже. Светка, да тише ты реви.
- Я больше не могу тише, - я с тоской посмотрела на подругу и немного успокоилась. - Больше не могу. Если мы будем здесь тихо сидеть, то и сдохнем точно так же тихо, никому не мешая… Как мыши…
- А что, ты предлагаешь кричать?
- Я предлагаю действовать. Хоть как-то, но действовать. Конечно, если ты и дальше хочешь быть проституткой, трахаться с турками в надежде накопить на билет и вернуться на родину, то, ради бога, дерзай. А я больше так не могу. Извини. У меня ребенка в школе обижают, у матери с сердцем плохо… Я на этот гребаный билет постелью зарабатывать не хочу. Я сюда не за этим приехала, а если это не получилось, то значит, я должна вернуться обратно, и чем быстрее, тем лучше.
- Свет, я что-то не пойму, а с чего ты взяла, что мне здесь нравится? - довольно сильно оскорбилась подруга. - Ты что, намекаешь, что это мое прямое предназначение?
- Не знаю. Меня убивает твоя пассивность.