- Разжалобился. Я с ангиной лежу, вся в температуре, под глазом фингал отец навесил… А он ведь старше на десять лет, сердце золотое - зоотехником у себя в Армении работал. "Ты, говорит, Буренушка моя ненаглядная…" ласково так…
- Прямо как увидал - влюбился?
- Нет… Тогда посочувствовал и лекарств притащил. Влюбилась я. Ага, думаю, вот оно что такое - страсть! Тут же - мордой об пол - и уже не лягушка - царевна! Шею намылила, косу распустила, сарафан трикотажный с люрексом надела и сижу с оладушками во дворе - картинка. Красотень вокруг, воздух опьяняющий… Вот он и опьянел. - Татка огляделась. - Здорово все устроилось.
Вместо старой дедовой развалюхи на пригорке стоял новенький дом с верандами. Не шале, конечно, но крепенький, свеже-смоляной, оптимистический.
- Здорово, согласилась Ирка. - Она не завидовала Татке и не насмехалась над ее счастьем. Хотя, когда впервые увидела Ашота - мелкого, носатого, кривоного, и представила, как он таскает на руках разомлевшую Татку, едва не расхохоталась. А потом заметила, какое море влюбленности плещет в его смоляных, затененных длинными ресницами глазах, и чуть не прослезилась. Сердце сжалось, подсказывая, что здесь - у Татки с Ашотом - все настоящее - радость, мечты, труды. А если настоящее, то это и есть самая дорогая ценность.
- А у меня не вышло. Не вышло, что загадывала… - Ирка выскребла из миски картофельную начинку. - Кончено с картошкой. Долму будем делать?
- Это уж он сам. У него завтра выходной. Руки - золотые. - Татка покосилась на подругу, оценивая, стоит ли лезть с расспросами, и задала нейтральный вопрос: - А чего так?
- Чего не вышло или отчего? - Ирка задумалась: - Сама не знаю.
- А я знаю! У тебя спонсор был? А этот… что Валерию колотил, как его… продюсер? Продюсера ты нашла?
- Не нашла. Но знаешь, видела одного в натуре - с Энн Тарлтон к нам заходил, жирный, мерзкий, наглый… Так бы глаза и выцарапала! Продюсер известный, из Анюты Поцулько миссис Тарлтон вылепил!
- Противный? Ой, а я думала про Валерию врали. Правда, теперь у нее другой. Не худой, правда, но очень жену любит и раскручивает, раскручивает!
- Мне один говнюк режиссер тоже много обещал. Надул. Оказалось - я совершенная идиотка. Ну… не всегда. Затмения находят.
- От нервов, - сочувственно вздохнула Татка. - Здесь в санатории клевый врач есть…Он мне гланды вырезал. А по нервам - сплошной экстрасенс.
- В моем случае медицина бессильна. Это не лечится. Ты про раздвоение личности слышала?
- А то! Вроде отличный семьянин, а вообще тайный маньяк. В газетах все время про таких пишут.
- Я - тайный маньяк. Вот только сейчас поняла, что меня - две. Одна, обитающая в данной реальности, особа скучноватая, довольно серьезная. Обычная, в общем-то. Другая - оторва, авантюристка, фантазерка. Стоит ей победить - и вспыхивает кураж, словно несусь на Баронессе по жизни и все мне по фигу! Только ветер в лицо и подзуживает кто-то: быстрей! еще быстрей! Мир меняется. Он уже не состоит из серых кирпичиков разумных правил, он искрится неисчислимыми возможностями. Я путаю, что придумала и что есть, что могу и что мне не по силам… И знаешь, я не одна такая. Вот недавно встретилась с человеком…
- В своем "Путнике"?
- Нет… Это длинная история. История из репертуара Миледи - подлость, глупость - все смешалось. Только ведь я и вправду так сильно хотела встречи с Тимировым, что позволила заморочить себе голову. Лишь бы только постоять рядышком…И влюбить, влюбить его до умопомрачения…
- Ты с ним встречалась, с Тимировым!? - Татка уронила ложку. - Ну, даешь, Гладышева…
- Думала - с ним. Оказался - двойник, какой-то чудак из Самары.
- Двойник! Прямо, как в кино. А ты что, не поняла, что двойник? Так похож!? Ой, вот история, я не могу…
- Я ж с настоящим Тимировым близко не общалась… Клюнула на блесну, дурила.
- А с этим…общалась близко? И что?
- Забыла. Все забыла. - Отрезала Ирка. - А иначе как жить?
- Это правда. Плохое лучше не помнить. Вытеснять его хорошим.
- Попробую. Вода кипит? Пора с творогом забрасывать. Вон какие красавчики получились. - Ирка подержала на ладони вареник с фигурно закрученным краем. - Это и будет хорошее. А остальное - в отход.
13
Николай Ласточкин, отправленный в "отход" жизненного опыта Иркой, гулял по Арбату. Это было не совсем то, что формулировалось чуть раньше, как задача "погулять в Москве" - шикарно гульнуть на доходы последней авантюры в "Лазурном сне". Потом можно было слегка отсидеться дома и провернуть аналогичный трюк где-нибудь на маршруте гастролей Тимирова. Хорошо ведь пошло! Никто - совершенно никто из доброжелателей в казино, одалживающих деньги некоему "Николаю" (так он представлялся всем, не отступая от паспортных данных) - не заметил подмены. Даже горничные, тайно подбиравшиеся к нему за автографом с фото Тимирова, - не распознали подлог. Даже стрелянный администратор с лошадиным лицом английского принца клюнул на "исповедь" глубоко законспирированного Тимирова. И эта странная девчонка - фанатка Кинга. Уж если о чем-то жалеть, то о сумасшедшей любви, предназначавшейся не ему. Скорее всего, она не затевала подлянку с кассетой. Возможно, догадывалась - дрожала при каждом шорохе. Немудрено - в чужом доме, чужом платье, с чужим мужем…Но эти сверкающие глаза, этот льнущий к сердцу голос…Чертовка! Чертова кукла! Провести Ласточкина! Плюнуть и забыть.
Он достал мобильный телефон:
- Клер? Привет, дорогая. Брожу в окрестностях твоего дома с шикарными планами… Не пропадал я! Работал. Вернулся из ответственной командировки. Мечтаю отметить успехи с любимой девушкой. Ну почему "легко бросаюсь словами"? Я серьезно. Совершенно серьезно. С любимой, незаменимой. Через пятнадцать минут буду у тебя и докажу на деле…
Отключил телефон, сморщился, словно проглотил кислятину. Врун, патентованный врун. А что если, в самом деле, зайти далеко - взять и жениться? Вот так, ради хохмы? Да кто же, собственно, способен совершить эту глупость всерьез? Наивняк, не знающий женщин. - Ласточкин эффектно расхохотался, испугав шарахнувшегося в сторону прохожего. - А ты то кто, лох! Расплылся, раскудахтался, разметал бисер перед провинциальной Миледи. Возомнил себя Тимировым! И получил по заслугам - "двойник"! Нет, предавать Тимирова она не хотела. Такую влюбленность не сыграешь. Она вся так и светилась от счастья. Но как посмотрела вслед уходящему Ласточкину! Как посмотрела! Он оглянулся от двери и увидел ее - застывшую, каменную с ледяным презрением на лице… Ненависть и брезгливость, словно испачкалась. Б- р- р… - Ласточкин встряхнулся, как мокрый пес, отгоняя противные воспоминания. Противнее не бывает. Он заигрался, и вправду преобразившись в Кинга - не в самовлюбленного супер-плейюбоя, а в героя Миледи - лучшего парня на свете, героя ее грез. Он выложился на полную катушку и даже едва не запел…Как радовалась она объятиям Кинга и как презирала его - Ласточкина - романтического авантюриста… "Не стоит парень терять ориентиры: Кинг - суперстар, а ты - третий сорт" - вынес себе приговор Ласточкин. И стало погано погано от всего на свете - от своего элегантного костюма, набитого кошелька, тупого самодовольства. Забиться в нору и выть - вот и весь праздник.
Забравшись в какой-то дворик, он сел у детской площадки. Две девчушки с торчащими "хвостиками" пекли песчаные куличики. На лавке у пестрой клумбы трепались и бдели за чадами молодые мамаши. На коленях у одной из них, бессильно свесив конечности, лежал черно-красный Арлекин в треухой шапке с бубенчиками. Широкая улыбка на курносом лице, глупые распахнутые глаза.
Интересно, откуда это чудо? Такой Арлекин был у Коленьки. Только больше и нарядней. Весь на шарнирах, он работал актером кукольного театра, двигаясь на ниточках. А дергала ниточки и говорила за всех Колина мама. У него осталась фотография - семилетний первоклашка на новогоднем школьном празднике - шапка Арлекина и беззубая улыбка до ушей.
Нина Ласточкина руководила кукольным театром в клубе подмосковного городка. Папа представлял остальную труппу - художника, декоратора, костюмера. В их доме всегда валялись лоскуты, обрезки поролона, веревки, проволочки, пуговки, блески. И можно было наблюдать, как из всего этого чудесного хлама возникал мир нового спектакля: столы, утварь, деревья и облака. А главное - персонажи - живые, говорящие, со своей историей и судьбой. Коля долгое время думал, что его вырезал из бревна папа, как Буратино. А потом он "оживел" и заговорил своим голосом. Вернее - маминым. Она умела разговаривать на все голоса, превращаясь в зверюшек, птиц, волшебниц, злодеев…Коля рос, взрослел, но кукольная сцена оставалась для него более реальной реальностью, чем школа, двор, мальчишеские разборки. В том же клубе он стал учиться музыке, хотя приговор учителя был жесток: слух у мальчика есть, но внутренний. Кроме внутреннего слуха была у Коленьки неистребимая тяга бренчать на клавишах, складывая звуки в ту мелодию, что звучала у него в голове. Бывало - зазвучит прямо с утра и не уйдет до тех пор, пока не обретет "плоть" в звуках старенького пианино. Он стал сочинять для кукольных персонажей песенки - вышло совсем не плохо. Особенно в сказке про "Золотую девочку". Потом Клуб зачах и в его с шиком отреставрированном помещении возник кооперативный ресторан с казино. Потом от ураганного рака умерла мама. А отец - уже увядший, давно пьющий, давно махнувший на себя рукой, вдруг увязался за бойкой заезжей "бизнесменкой" и уехал в Самару, называвшуюся временно Куйбышевым. Коля остался один под предлогом завершения образования. Происходил же образовательный процесс не в технологическом институте, как полагал отец, а на стезе инициативного предпринимательства.