Пока Клеопатра хмурилась, глядя на счета, задавая своему диойкету бесчисленные вопросы и выслушивая его объяснения, пришел Антоний и сел на ложе возле нее. Он всегда казался слишком большим для комнат, в которых находился, особенно для этого дворца, с его изобильной роскошью, неумеренной позолотой и шелками везде и всюду. Тем вечером ему не сиделось на месте - он вертел в руках перо, оброненное писцом, заглядывал царице через плечо, вскакивал, когда ему становилось ясно, что она все еще не собирается всецело посвятить себя его обществу, расхаживал от одной расписанной стены к другой - от барельефов со львами к фрескам с изображением бегемотов в зарослях папируса. Вообще-то, Антоний никогда не раздражался и не возражал, когда царица была слишком занята, чтобы уделить ему больше внимания, чем просто улыбка; в отличие от Цезаря, который ожидал от нее полной и немедленной сосредоточенности только на его персоне в любой момент, когда бы он ни появился, Антоний понимал, что Клеопатра царица, а не только его любовница, и должна править своим царством.
Диона смотрела на него без тени улыбки. Он забрел в уголок, где она сидела, и с любопытством заглянул в книжку, которую она держала на коленях.
- Что ты читаешь?
- Теренция.
- Вот как… Мне больше по душе Плавт. Ты видела его пьесы на сцене?
- Конечно, - сказала Диона. - Когда была в Риме.
- Вот как… - повторил Антоний. - Я и позабыл, что ты тогда сопровождала царицу.
- Да, - подтвердила Диона.
Наступило молчание. Антоний все еще сидел рядом, но она не собиралась поддерживать беседу, а устроилась поудобнее и снова погрузилась в чтение.
Спустя некоторое время царица закончила свои занятия и отпустила писца и диойкета. Она еще немного посидела на своем месте, потирая глаза, и улыбнулась Антонию.
- Дело сделано. Все, с меня хватит. На ужин у нас утка, гусь и жирный бычок. Мы будем пить хиосское, или лучше начать с самосского?
- Вели подать оба - не ошибешься, - Антоний по-прежнему стоял возле Дионы, склонившись над нею. Она упрямо пыталась читать, невзирая на то, что он загораживал свет.
Казалось, Клеопатра наконец заметила: что-то не так.
- Что-то случилось?
- Нет. Нет, вовсе нет. С чего ты взяла?
- Ты закоренелый лжец, - сказала она. - Ну-ка, признавайся. Один из твоих дюжих молодцов расколотил еще одну вазу?
- Нет, - упорствовал он. - Ничего не произошло. Правда, все хорошо.
- Хорошо? - Клеопатра пытливо взглянула на него. - Ты отмахиваешься от меня, как лошадь от роя мух. Известие от твоей жены, я угадала? Она направляется сюда, чтобы забрать тебя назад в Рим?
- Упаси боже! - воскликнул Антоний с неподдельной искренностью. И все же по коже Дионы пробежал холодок.
Наконец, видимо, не в состоянии больше держать свою тайну в себе, он сдался.
- Мне и на самом деле необходимо уехать. Но не в Рим.
Клеопатра сохраняла спокойствие, но Диона видела, чего ей это стоило - губы царицы были крепко-крепко сжаты.
- Парфия?
Антоний кивнул. Напряжение вытекло из него волной облегчения.
- Дела плохи. Парфяне устали ждать моей атаки. Они уже маршируют по Сирии. Одного этого уже достаточно, чтобы сдвинуть меня с места, но они прихватили с собой еще и римлян-ренегатов, врагов Цезаря из оппозиции, которых он нажил еще до прибытия в Египет. Они движутся двумя армиями, как нам известно.
- Нам?
- Естественно, я оставил в Сирии своих людей. Один из них нашел меня, когда я возвращался с озера. Сначала он собирался ждать меня во дворце - тогда бы ты обо всем узнала одновременно со мной.
- Я и так знала, что какие-то войска направляются к Сирии, и подозревала, что парфянам надоест ждать. Но не предполагала, что это случится так скоро.
Клеопатра, охваченная гневом, холодной яростью, злилась не на него, а на себя и сеть своих шпионов. Диона пыталась понять, догадывается ли об этом Антоний. Иногда он казался ей тугоумным воякой; но потом вдруг демонстрировал вспышку недюжинного ума и тонкой проницательности - глядя на его простоватое бесстрастное лицо солдата, трудно было вообразить такое.
Казалось, он не особенно интересовался настроением Клеопатры, правда, с облегчением вздохнул, когда она сумела справиться с собой и не дала воли своему нраву.
- Я и сам думал, что у нас в запасе больше времени. Но какой прок убиваться над тем, что могло случиться и не случилось. Мне придется собрать своих солдат и отплыть в Сирию как можно скорее. У меня отличная армия, отменные воины, но что они могут без полководца.
- Присматривай за ними, - вдруг сказала Диона. - Чтобы они не переметнулись к врагу.
Оба - и триумвир и царица - разом обернулись и пристально взглянули на нее. Она чувствовала, как щеки заливает румянец, но продолжала, потому что сама богиня принуждала ее.
- Римлян, сражавшихся с парфянами… можно уговорить, переманить. Ты - желанный гость в Египте, вошел в союз с чужестранцами и даже взял жену-чужестранку. Они могут последовать твоему примеру.
В горле Антония заклокотал рык.
- Не посмеют!
Диона прикусила язык. Но Клеопатра неожиданно поддержала ее.
- Я не могу отрицать такой возможности. Тебе, конечно же, следует ехать. Я буду считать каждый час до твоего возвращения и молить богов, чтобы они даровали тебе победу и как можно скорее вернули мне тебя…
- Ждать придется долго… - Диона снова была во власти воли богини. Клеопатра вовсе не хотела слышать этих слов. - И еще: подумай о Риме. Там повсюду бунты, распри, война, друг пошел на друга, и римлянин - на римлянина… Ты знаешь, чем занята твоя жена, Марк Антоний?
- Моя жена - здесь, - ответил он резко. - Правит Египтом.
- Твоя жена - римлянка, и она лелеет надежды править Римом.
- О боги, - воскликнул Антоний.
- Ступай, - холодно и твердо промолвила Клеопатра. Если ты хочешь отплыть на этой неделе, нужно успеть многое сделать.
- С этим можно подождать до утра, - возразил он.
Царица покачала головой.
- Нет. Уходи. Увидимся за ужином.
Антоний нерешительно переминался с ноги на ногу, но она уже отвернулась и сказала Дионе:
- И тебе лучше уйти. Разве тебя не ждет сын?
Диона внутренне окаменела, как от пощечины. Никогда еще Клеопатра не отсылала ее так резко, как бы дерзко она ни разговаривала с нею.
Но сейчас царица не знала снисхождения и не желала слушать женщину, которая была орудием богини. Особенно скверно то, что Антоний должен ради Парфии покинуть свою царицу. Дионе - или богине - не следовало открывать ей, что война затянется; что сам Рим подрывает мощь его армии бунтами - бунтами, которые подогревает и возглавляет его настоящая, римская жена. Клеопатра всегда помнила о Фульвии, хотя никогда не думала о ней всерьез как о сопернице - но не любила, когда ей напоминали о ее существовании.
Диона поклонилась предельно вежливо и вышла, как ей и было велено.
Она отбросила мрачные мысли. Может быть, и печалиться не о чем. Настроение Клеопатры было таким же изменчивым, как гнев - скор; а сейчас она потрясена столь неприятным известием. Возможно, Диона в подобной ситуации вряд ли вела бы себя иначе.
14
По мнению Луция Севилия, все считали, что царица принимает новости с необычайным спокойствием и даже равнодушием.
- Неправда! - возмутилась Диона. - Люди просто ничего не понимают! Когда Клеопатра кричит и швыряется вещами, это гораздо лучше, чем когда она спокойна и невозмутима. Царица была убийственно спокойна в истории с Арсиноей.
Луцию полагалось собирать вещи - незаметно их скопилось изрядно. Конечно, это была забота его раба, да и Диона предоставила в его распоряжение своих слуг, но кое-какие вещи требовали личного внимания хозяина. Или так предполагалось, если бы он мог заставить себя собраться с мыслями. Луций поднял сандалию, о существовании которой имел самое смутное понятие, и снова уронил ее на пол.
- Ты думаешь, Клеопатра испробует все, чтобы удержать Антония подле себя?
- Нет. Она не снизойдет до этого.
- Однако по Риму ходят слухи, что царица Египта окутала триумвира чарами, чтобы приковать цепями к своему ложу, и баюкает его в роскоши, в то время как мир вокруг рушится на куски.
- Люди всегда так говорят, - отмахнулась Диона. - То же самое они твердили про Цезаря, а он и понятия не имел ни о чем подобном. Быть с ним - тяжкое испытание и для самих богов. Антоний совсем не похож на Цезаря, но он и не безвольный тюфяк, не пьяница и не волокита, каким его выставляет молва. Да и сейчас царица вовсе не хотела бы видеть его таким. Останься Антоний с нею, она презирала бы его.
- А если он не вернется, она его возненавидит, - заметил Луций Севилий.
- Все во власти времени и богов, - отозвалась Диона. Она нашла вторую сандалию и передала ее рабу Луция, который уложил ее в тюк с вещами с молчаливой старательностью.