Мне хотелось, чтобы меня узнал хоть кто-нибудь. Я сказал себе: вон с опушки леса на тебя смотрят дриады. Но когда я шагнул, они вздрогнули, быстро взглянули и исчезли, точно бледные цветы, опадавшие в лесной тени. Я был здесь чужой. Любимые птицы кричали что-то надо мной. Зяблики проносились мимо яркими вспышками, а малиновка сидела и сердито спрашивала "Хелло! Ты кто?" Папоротник-орляк лежал сухой и увядший под деревьями, разодранный беспокойными дикими ветрами за долгую зиму. Деревья ловили ветер своими высокими ветвями, и молодой утренний ветерок стонал у них в плену. Когда я ступал по сброшенным листьям дуба и папоротнику, они произносили свои последние горькие вздохи, уходя в забвение. Лес был пронизан дикими всхлипывающими звуками, и воздух колебался со свистом, как бы делая последний вздох. Из леса выглядывали радостные бутоны и цветы анемонов, оттуда вылетали торопливые птицы. Я был один, я чувствовал их всех, чувствовал душевную боль орляка, упавшего вниз, словно он оборонялся. Беззаботный и стремительный полет птиц, рыдание молодого ветерка, захваченного ветвями в плен, дрожание бутонов. Я один мог слышать весь этот хор.
Ручьи рассказывали мне о том же самом, что и много лет назад. Их рассказ был звонким, приятным и навевал веселое настроение. Маленькая рыбка сверкнула в одном из прудов. В Стрели-Милл я увидел девушку - служанку в белом чепчике и белом фартуке. Она выбежала из дома с пурпурными молитвенниками в руках, которые она вручила старшей из двух хорошо одетых, аккуратненьких девочек, они сидели в коляске с печальным видом рядом с матерью, одетой в черный шелк, готовые ехать в церковь. Возле Вудсайда вдоль тропы тянулась колючая проволока, и развешаны были таблички "Частное владение".
Я закончил обход долины Неттермера. Эта долина манила и тревожила меня много лет назад, и я любил ее именно такой, какой она оставалась в моей памяти.
Я шел по дороге в Обервич. Церковные колокола неистово звонили. Это странным образом сочеталось с беззаботной неистовостью ручьев и птиц, с бесшабашностью цветов мать-и-мачехи и чистотела. Люди весело спешили на службу. Мимо бесцельно группами слонялись шахтеры и прочий рабочий люд. Они просто гуляли, никуда, собственно, не спеша. Хотя чуть подальше была пивная.
Я пришел в Холлиз. Он стал гораздо более элегантным и нарядным, чем раньше. Однако двор и конюшня снова обрели несколько заброшенный вид. Я поинтересовался у служанки о Джордже.
- О, хозяин еще не встал, - сказала она, улыбаясь.
Я выждал немного.
- Но он звонил, чтобы ему принесли бутылку пива примерно десять минут назад, поэтому я думаю… - заметила она иронически. - Он не задержится, - добавила она, однако по ее тону чувствовалось, что она не уверена в собственных словах.
Тогда я спросил про Мег.
- О, миссис ушла в церковь… И дети… Но мисс Сакстон здесь. Она могла бы…
- Эмили! - воскликнул я.
Девушка улыбнулась.
- Она в гостиной. Она занята. Хотя может быть, если я скажу ей…
- Да, скажите, - сказал я, уверенный, что Эмили примет меня.
Я нашел мою давнюю возлюбленную сидевшей в низком кресле у камина. Возле нее стоял мужчина на коврике перед камином и крутил усы. Эмили и я были рады встрече.
- Даже не могу поверить, что это действительно ты, - сказала она, смеясь и глядя на меня своим прежним нежным взглядом.
Она сильно изменилась. По-прежнему была очень красива, но теперь к этому добавились самоуверенность и какое-то странное безразличие.
- Позволь мне представить тебе: мистер Реншоу, Сирил. Том, ты знаешь, кто это? Я часто рассказывала тебе о Сириле. Я выхожу замуж за Тома через три недели, - сказала она, смеясь.
- Вот это да! - воскликнул я непроизвольно.
- Если он возьмет меня, - добавила она игриво.
Том, хорошо сложенный, красивый мужчина, слегка загорелый, добродушно улыбался. Чувствовалась военная выправка. Возможно, это ощущение создавала излишняя самоуверенность, с которой он наклонил голову и крутил усы. Но было что-то и очаровательное, молодое в том, как он засмеялся на последнее заявление Эмили.
- Почему ты ничего не сказала мне? - спросил я.
- А почему ты не спросил у меня? - ответила она, поднимая брови.
- Мистер Реншоу, - сказал я, - вы обошли меня.
- Я очень извиняюсь, - сказал он, еще раз покрутив усы и рассмеявшись своей шутке.
- Ты действительно сердишься? - спросила меня Эмили, улыбаясь.
- Да! - ответил я вполне искренне.
Она снова засмеялась, очень довольная.
- Ты, конечно, шутишь - сказала она. - Как можно думать, что ты рассердишься теперь, когда прошло… Сколько лет прошло?
- Я не считал, - сказал я.
- Вам меня не жаль? - спросил я у Тома Реншоу.
Он посмотрел на меня синими молодыми глазами, такими яркими, такими наивно-вопросительными, такими мудрыми и задумчивыми. Он просто не знал, что сказать, как это воспринимать.
- Очень! - ответил он, снова расхохотавшись и быстро стал крутить свои усы, смотря вниз на ноги.
Ему двадцать девять лет. Он служил солдатом в Китае в течение пяти лет, а сейчас занимался сельским хозяйством на ферме своего отца в Паплвике, где Эмили работала учительницей. Он уже восемнадцать месяцев дома. Его отец - семидесятилетний старик, который искалечил правую руку в машине. Все это они успели рассказать мне. Мне понравился Том своим обаянием юности и в то же время удивительной мудростью.
Настоящий мужчина, если, конечно, он не будет удручать себя бесплодными мечтами и дотошным анализированием событий. В то же время он всегда может отличить красоту от уродства, добро от зла. Он не станет думать, будто какая-то вещь отнюдь не такая, как представляется на первый взгляд. Он достаточно конкретен. Он смотрел на Эмили умно и благодарно.
- Я на тысячу лет старше его, - сказала она мне смеясь, - так же, как ты на столетие старше меня.
- И ты любишь его за его молодость? - спросил я.
- Да, - ответила она, - за это и за то, что он очень дальновидный и проницательный, еще за то, что он такой нежный.
- А я не был нежен, да? - спросил я.
- Нет! Ты был беззаботен, как ветер, - сказала она.
И я увидел трепет прежнего страха.
- А где Джордж? - спросил я.
- В постели, - ответила она коротко. - Он приходит в себя после одной из своих оргий. На месте Мег я бы не стала с ним жить.
- Так уж он плох? - спросил я.
- Плох?! - откликнулась она. - Да он отвратителен. Я уверена, что он опасен. Я бы поместила его в дом для алкоголиков.
- Ты должна настоять на том, чтобы он встал, - сказал Том, снова появляясь в комнате. - У него ужасные, просто отвратительные сапоги! Он убьет сам себя, можешь быть уверена. Мне жаль этого парня.
- Вот это странно, - сказала Эмили. - Посмотрел бы ты, какой спектакль он устраивает для своих детей, как он отвратительно обращается с женой.
- Но он ничего не может поделать с собой, бедняга. Хотя, я считаю, мужчина должен быть потверже.
Мы услышали шум из комнаты наверху.
- Он встает, - сказала Эмили. - Полагаю, мне лучше посмотреть, чтобы он позавтракал. - Она чего-то ждала. Наконец открылась дверь. Джордж стоял, опираясь рукой на ручку двери, наклонившись и глядя на нас.
- Мне показалось, что я слышал голоса, - сказал он.
Он улыбался. Его жилет был расстегнут. На нем не было ни пиджака, ни домашних туфель. Волосы и усы в беспорядке, лицо бледное и заспанное. Глаза маленькие. Он отвернулся от нас, как от яркого света. Его рука, которую я пожал, была вялой и холодной.
- Так ты приехал сюда, Сирил? - спросил он улыбаясь.
- Ты будешь завтракать? - спросила Эмили холодно.
- Если что-нибудь найду, - ответил он.
- Я тебя давно жду, - ответила она.
Он повернулся и пошел в столовую. Эмили позвонила служанке, я пошел за Джорджем и увидел, что мой хозяин ходит по столовой, заглядывая под стулья и в углы.
- Интересно, куда подевались мои домашние туфли, - бормотал он, продолжая поиск.
Я заметил, что он не звонит в колокольчик, чтобы поручить слугам найти пропажу. Наконец он подошел к камину, стал греть руки. Когда он начал ворошить плохо горевшие угли, вошла служанка с подносом.
Он осторожно положил кочергу на место. Пока девушка расставляла еду на столе, он смотрел в огонь, не обращая на нее никакого внимания.
- Это гренки, - сказала она, - будете есть?
Он поднял голову и посмотрел на тарелку.
- Ага, - сказал он. - Ты принесла винный уксус?
Ни слова не говоря, она взяла графинчик и поставила его на стол. Закрывая за собой дверь, она обернулась и сказала:
- Лучше ешьте сейчас, пока горячее.
Он не обратил внимания на ее слова, сидел глядя в окно.
- Ну, и как твои дела? - спросил он меня.
- Мои? О, очень хорошо. А твои?
- Как видишь, - ответил он, иронически повернув голову в мою сторону.
- Мне жаль видеть это, - сказал я.
Он сидел наклонившись, положив локти на колени, постукивая по ладони пальцем, монотонно, точь-в-точь так, как бьется сердце.
- Ты не собираешься завтракать? - спросил я.
В этот момент часы пробили двенадцать раз. Он гневно посмотрел вверх.
- Ага, я так полагаю, - ответил он мне, когда часы смолкли.
Он тяжело встал, подошел к столу. Наливая в чашку чай, он пролил его на скатерть и стоял, глядя на пятно. Потом начал есть. Обильно полил винным уксусом горячую рыбу и ел с безразличием, что мне показалось отвратительным. Делал паузы, чтобы вытереть чай с усов или поднять кусочек рыбы с колен.
- Ты еще не женат, я полагаю? - спросил он во время одной из таких пауз.