– Потому что ее нет. Стража охраняет королевский дворец и наводит порядок в столице. Ты же знаешь, там восстание.
– Знаю. Но у нас стало так страшно… Этот ужасный граф…
Настоятельница ее прервала, не желая слушать подтверждение собственным страхам:
– Потерпите. Господь нас защитит. И идите, сестра, отдыхайте. День был тяжелым, и неизвестно, каким будет завтра.
Больше взволнованная, чем успокоенная, сестра Инэз ушла, а Фелиция поспешно задвинула за ней тяжелый засов до упора. Ей тоже было страшно. Помощи ждать не от кого. Во дворце всем заправляет Зинелла. Опоенный отравой брат укрылся в поместье, он еще долго будет не в состоянии заниматься делами государства. Беллатор с Сильвером уехали, и теперь ей не у кого просить защиты. Хотя нескио прав – что могли бы сделать племянники против нескольких сотен наемников графа? Только погибли бы сами. Хорошо, что их здесь нет.
В голову пришла запоздалая мысль: почему она не попросила защиты у нескио? У него свое войско, опытные воины, не раз бывавшие в сражениях. Но было бы странно просить помощи у своего противника. Это значило быть ему обязанной, а быть обязанной своему врагу означает гибель. Но, может быть, нескио не враг наместнику? Не враг ей? Нет, это невозможно. Для него содействие Медиаторам означало предательство своего рода. Все нескио всегда были главными противниками наместников, и вряд ли нынешний будет что-то менять.
Выхода нет. Нужно с достоинством встретить свою судьбу. Фелиция с гордо поднятой головой подошла к шкафчику и достала из дальнего угла маленький кинжал. Очень красивый, с рукоятью из узорного золота. Подержала его в руке. Он удобно лег в ее ладонь. По щеке сбежала одинокая слеза. Вот ей и пригодится подарок Джона. Будет забавно заколоть себя его кинжалом. Конечно, это неизбывный грех, но что ей еще остается? Она никогда не позволит ему надругаться над собой.
Фелиция вытащила кинжал из ножен и спрятала в складках рясы ближе к сердцу. Она успеет вонзить его в себя. Никто не сможет ей в этом помешать.
Вдалеке сверкнула ослепительная молния, стрелой пронзив небо, и угрожающе прогремел первый гром. Фелиция вздрогнула. Вот и гроза. Она села в жесткое кресло за своим рабочим столом и принялась ждать. Спать в такую жуткую ночь не следовало.
Подвинула свечу поближе, принялась проверять доходные книги монастыря. Нашла несколько ошибок в закупках белья и призадумалась. Это в самом деле были ошибки? Не поменять ли ей кастеляншу?
Она усердно работала, прогоняя сон, и все же не заметила, как задремала. В окне сверкали молнии, громыхал гром, заставляя монахинь вздрагивать и молиться, а она потерялась между сном и явью, не понимая, в прошлом она или в настоящем. Граф с горящими от страсти глазами опять стоял перед ней на коленях и, держа ее руки в своих, страстно убеждал в своей любви. И она опять ему верила.
От прямого удара молнии в шпиль собора земля затряслась, она очнулась и испуганно подняла голову. При свете молний перед ней предстала высокая фигура, закутанная в черное облако.
Фелиция поспешно поправила почти догоревшую свечу, и при ее свете разглядела графа, завернувшегося в черный плащ.
Отвесив издевательски-вежливый поклон, он томно проговорил:
– Очнулась, спящая красавица? Я уж думал, мне придется тебя будить. Приятно, что ты меня ждала.
Заболело сердце, но Фелиция ответила со спокойным достоинством:
– Чего ты хочешь, Джон? Для чего ты здесь? – она даже не спросила, как он вошел. Зачем? Она знала о его неприятной способности проникать сквозь запертые двери.
– Поговорить.
– Почему нельзя поговорить при свете дня?
Он угрожающе склонился над ней, опершись руками о столешницу.
– Мне больше нравится ночь. Недаром меня называют сатанинским отродьем. Разве ты этого не знала?
Откинувшись на спинку кресла, чтобы быть подальше от него, Фелиция негодующе перекрестилась.
– Это божья обитель. Не говори так!
Он дьявольски расхохотался, не сводя с нее горящих страстью глаз.
– Да, ты же у нас свет! Свет ты, и тьма я! – он протянул руку и сорвал накидку с ее головы. Золотые волосы рассыпались по плечам и засверкали в свете молний. – Как тебе удается оставаться все такой же молодой и такой же безнадежно красивой? – голос у него охрип и стал ниже. – Как?
– Просто я живу по законам божиим! Вот и все! – она не стала поправлять волосы, сочтя это ненужным кокетством. – О чем ты хотел со мной говорить?
Откинув полу плаща, он сел на краешек стола, откровенно любуясь ее красотой.
– Ты и в черной убогой рясе дивно хороша, а если тебя одеть в королевский пурпур?
Фелиция вздрогнула.
– Ты хочешь стать королем?
– Хочу! И хочу, чтобы ты была моей королевой! – напор в его голосе мог смести любые возражения.
Но Фелиция не дрогнула.
– Я монахиня, а монахини не становятся королевами.
– Значит, ты станешь первой!
Фелиция отрицательно покачала головой.
– Не хочешь? Стать виконтессой ты не захотела, королевой тоже не хочешь. Чего же ты тогда хочешь?
– Виконтессой не хотела меня видеть твоя мать, – тихо поправила она его. – А я сделала для этого все, что могла.
– Все, что могла? – зловеще переспросил граф, и глаза его опасно засверкали.
– Да! Думаешь, мне было легко уговорить отца и брата дать согласие на брак с одним из самых опасных для нас семейством королевства?
– Моя мать давно уже за все заплатила. И забудем о ней. – Фелиция с ужасом уставилась на него, но он спокойно продолжил: – Но когда я предложил тебе бежать, ты меня отвергла!
Фелиция с мрачной гордостью откинула голову назад и открыто посмотрела ему в лицо.
– Я отказалась стать твоей любовницей! Потому что ничего другого ты мне не предлагал!
Он замер, недоверчиво изучая ее лицо.
– Неправда! Я просил тебя стать моей женой.
– Но не тогда, когда примчался ко мне среди ночи в такую же грозу и приказал собираться!
– Я просил!
– Нет, приказал! О любви и венчании речи не шло.
– Я спешил, я боялся, что нас поймают.
– А я боялась позора.
– Ты никогда мне не доверяла!
– Да, я тебе не доверяла! – горестно подтвердила Фелиция. – Твоя семья всем известна своими предательствами. Разве не так же твой дядя поступил с Орландой Кросби? Он поклялся ей в любви, пообещал жениться, тайно увез ее из дома, обесчестил и бросил. Она умерла от стыда и позора в этом монастыре.
Граф потемнел и с трудом выговорил сквозь стиснутые зубы:
– Так это все из-за не сказанных тогда пары слов? Столько лет горя и мучений только потому, что я торопился и не успел их тебе сказать? Ты меня отвергла из-за такой ерунды? – он с ненавистью впился взглядом в ее бледное лицо.
– Не надо смотреть на меня с таким презрением, Джон, – тихо попросила его Фелиция, – ведь это ты не сказал того, что было нужно, а не я. Почему ты всегда ищешь виноватых?
Он спрыгнул со стола и принялся метаться по келье. Она с болью следила за его стремительными шагами.
– Может быть, потому, что так легче жить? Иначе бремя вины станет невыносимым? – потребовал он ответ у темноты, прекрасно его зная. Потом остановился у стола и прямо спросил у Фелиции: – Но если бы я сказал тогда такие нужные тебе слова, ты бы ушла со мной?
– Да, – она ответила прямо, не колеблясь. – Тогда я тебя любила.
– А сейчас не любишь?
Она прочла краткую молитву и обратила взор к алтарю.
– А теперь я божья невеста.
Граф взорвался.
– К черту этот монастырь! Я до сих пор неистово тебя люблю! И ты поедешь со мной! Хочешь ты этого или нет!
– Я с тобой не поеду! – это прозвучало не менее твердо и решительно.
– А что ты можешь сделать? – граф спросил это с веселым удивлением, не понимая, кто может ему воспрепятствовать. – И эту паршивку Агнесс я найду, не надейся ее спасти.
Фелиция величественно поднялась.
– Помнишь тот кинжал, что ты мне подарил? Помнится, себе ты сделал такой же. Ты еще поклялся, что убьешь им себя, если со мной что-то случится.
Граф с подозрением уставился на ее спрятанную в складках рясы правую руку.
– Ты хочешь сказать, что он у тебя?
– Да. И если ты посмеешь приблизиться ко мне, я воткну его себе в живот. В сердце его вонзить я не успею. Мне придется умирать долго и мучительно, но на все воля божия.
Он отпрянул.
– Я этого не хочу!
– Тогда не подходи ко мне! – ее голос зазвенел и сорвался.
Граф вспылил:
– Ты всегда заставляла меня плясать под свою дудку! Если б мы были женаты, я сейчас беззаботно сидел бы в нашем доме, вокруг меня бегало бы пять-шесть детей, а ты мирно и царственно руководила бы нашим маленьким королевством.
– Я так не думаю, – печально возразила ему Фелиция. – Скорее всего, я была бы давным-давно тобой забыта, заперта в этом твоем ужасном замке, а ты развлекался бы с какими-нибудь доступными девицами. Разве не так поступали все твои предки? Им слишком быстро надоедали собственные жены.
– Никто из них не был женат на любимой женщине, – зло возразил он.
– Любовь быстро проходит, Джон.
Он остановился прямо перед ней и потребовал ответа:
– Но ведь у нас она не прошла?
– Посмотри правде в глаза, Джон. Ты любишь меня до сих пор только потому, что я недоступна. Да и не любовь это. А страсть. Которая превратилась у тебя в навязчивую идею. Ты не вспоминал обо мне столько лет. Что же случилось теперь?
Сказать, что с утратой кольца с него стал спадать колдовской морок и возвратились нормальные человеческие чувства, Контрарио не мог. Коварно предложил: