Сам процесс обслуживания тоже требовал немалой внимательности. Меню пассажирам подавалось в виде красивой книжечки, отпечатанной на бумаге – считалось, что так удобнее. Алан же принимал заказ на ручной электронный пульт, в памяти которого блюда числились под соответствующими номерами; пронумерованы были также и места всех гостей, и нужно было ничего не перепутать. Сигналы с пульта передавались на табло, висевшие на рабочем месте каждого повара; таким образом повара могли исполнять заказ. Выбор блюд был огромен, и постоянно приходилось что-то рекомендовать, рассказывать о составе и способах приготовления. Пока Алан справлялся, но очень волновался, боясь ошибиться.
Кроме того, миссис Хорн отчего-то явно невзлюбила его: она намеренно придиралась к каждой мелочи, отчитывала за любое неверное, по ее мнению, движение, критиковала даже походку. Во время сервировки в зале то и дело слышался ее громоподобный голос: "Маршалл! На тридцать пятом месте нож лежит не параллельно вилке!" "Маршалл! На сорок втором край тарелки закрывает ложку! Что за работник! Безобразие!" Алан вздрагивал и бежал исправлять "оплошность": поправлял нож и вилку, хотя они располагались абсолютно параллельно друг другу; передвигал тарелку, хотя ее край находился в двух сантиметрах от ложки… Разумеется, все это он безропотно терпел…
Звонок будильника заглушил тяжелый вздох. Саид на соседней кровати сел, бессмысленно тараща глаза.
– А? Что? Уже утро?
– Да, уже утро, – ответил Алан.
– Ох, не выспался… – простонал араб. – Еще бы поспать… Ты иди первый умывайся.
– Ладно, – Алан соскочил с кровати и направился в душ.
Рабочий день, пятый по счету, проходил спокойно, без происшествий. Отработали завтрак и обед, накрыли к ужину. Пассажиры, поодиночке и компаниями, подходили на свои места. Алан привычно бегал между кухней и залом, и, несмотря на сосредоточенность, успевал наблюдать за руководителями и их сопровождающими. Побороть собственное любопытство он был не в силах: ведь вряд ли когда-нибудь еще ему выпадет шанс оказаться в окружении важнейших персон с разных планет!
Уже в первые дни он заметил, что главы планет держались обособленно друг от друга. Неофициальное общение между ними было полностью исключено, официальное – сведено к минимуму, ограничено практически лишь приветствиями. Алан знал, что так предписывает межпланетный дипломатический этикет, так как иное поведение считалось бы некорректным по отношению к отсутствующим здесь первым лицам других цивилизаций. Прочие члены делегаций не были связаны столь жесткими правилами, но и они в большинстве предпочитали находиться в своем кругу и вели себя сдержанно. Полной свободой пользовались только журналисты.
Их было пятнадцать – десять молодых людей и пять девушек, и в отличие от строгих и серьезных советников и министров, всех, как на подбор, в возрасте за сорок, самому старшему из представителей прессы не было и тридцати. Разумеется, они тоже не имели права на вольное общение с официальными лицами, зато друг с другом обращались весьма непринужденно, по-свойски; и вообще воспринимали путешествие на "Галилее" не как работу, а как веселое приключение. Из-за столов, которые обслуживал Алан, даже за обедом и ужином то и дело слышались шуточки и приглушенный смех, а уж на вечернем обслуживании эти господа развлекались вовсю – спорили, хохотали, танцевали…
А вот принц Рилонда, несмотря на свою молодость, на "вечерке" не появлялся. Зато часто и подолгу простаивал на обзорной площадке зимнего сада, совершено один, у огромного, от пола до потолка, иллюминатора, и задумчиво смотрел на звезды. Принц вообще был удивительным человеком: мягкость и доброжелательность в общении с людьми необъяснимым образом сочетались в нем с отстраненностью и закрытостью. И еще одно странное явление заметил Алан: насколько Рилонда был приветлив с посторонними, настолько же – отчужден, отгорожен от собственного отца…
Столик атонского короля располагался рядом со столиком вергийских журналистов, и Алан имел возможность наблюдать, как во время еды принц всегда молчал, никогда не вступая в разговор, а если монарх обращался к нему с вопросом, отвечал односложно, глядя не на отца, а в собственную тарелку, и лицо его при этом каменело. Создавалось впечатление, что даже находиться рядом с королем принцу в тягость. Наследник атонского престола явно предпочитал пребывать в одиночестве, и Алан не раз замечал, как плещется в глубоких черных глазах принца безысходная тоска…
Судя по всему, судьба явно не баловала будущего атонского правителя, но, кажется, понимал это только Алан; все остальные молодые люди, похоже, просто завидовали принцу…
– Конечно, принцем быть легко и весело, – сказал как-то за ужином один из вергийских журналистов по имени Фаттах. – Только моргнул, и все твои желания мгновенно исполнены!
Фаттах, тщедушный кудрявый блондин небольшого роста, с вечно прищуренными глазами и тонкой шеей, как-то по-цыплячьи, нелепо торчавшей из жесткого воротника рубашки, был ровесником принца, но, в отличие от Рилонды, настолько самовлюблен, что, по-видимому, считал весь мир просто недостойным себя. Ни один из пятнадцати закрепленных пассажиров не доставлял Алану столько хлопот и беспокойства, сколько этот "самый талантливый журналист Вселенной", как совершенно серьезно Фаттах именовал себя сам. То поклон официанта был не слишком почтителен, то напиток недостаточно нагрет или, наоборот, охлажден; вилки блестели неравномерно, скатерть свисала неудобно, качество стекла стаканов и фужеров оставляло желать лучшего. Блюда приходилось ждать непростительно долго, и они были не только небезупречны, но и вообще состояли из сплошных недостатков, которые в процессе еды Фаттах самозабвенно перечислял. То, что остальные пассажиры были довольны питанием и не раз передавали через официантов благодарность поварам, его ничуть не смущало.
Вот и сегодня за ужином господин Фаттах раскапризничался не на шутку. Над принесенным заказом он сморщил свой маленький въедливый нос и брезгливо отодвинул тарелку.
– Это что?
– Номийское блюдо аш-тахон, как Вы заказывали, господин Фаттах, – ответил Алан растерянно, но очень почтительно.
– Я заказывал эйринское гуайро!
– Одну секунду, господин Фаттах, я посмотрю… – Алан защелкал кнопками пульта, чтобы извлечь из его электронной памяти выбор вергийца, хотя прекрасно помнил, что тот заказывал именно аш-тахон. Увидев это, Фаттах окончательно вышел из себя.
– Мне плевать, что там у тебя в этой коробке! Я заказывал гуайро! Позови метрдотеля!
– Пожалуйста, извините, господин Фаттах, я сейчас же принесу Вам гуайро, – попытался исправить положение Алан.
– Метрдотеля, я сказал! – сузив глаза, прошипел вергиец. – Сию же секунду!
Но миссис Хорн уже сама спешила к ним. Краем глаза Алан заметил, что принц Рилонда, отложив вилку, внимательно наблюдает за инцидентом.
– Чем я могу Вам помочь, господин Фаттах? – лицо и голос миссис Хорн источали бесконечную любезность.
– Он перепутал мой заказ! – Фаттах дернул головой в сторону Алана. – Да еще пререкается!
– Пререкается? – озабоченно нахмурилась миссис Хорн. – Это, разумеется, совершенно недопустимо. Я приношу свои глубочайшие извинения, господин Фаттах. Мы исправим ошибку в течение минуты, а официант будет наказан.
– Надеюсь, – процедил сквозь зубы Фаттах.
– Не сомневайтесь, – улыбнулась она.
С чувством выполненного долга миссис Хорн удалилась на кухню; Алан поплелся следом. Заменив блюдо вергийцу, расстроенный, он продолжал обслуживать, и предстал перед метрдотелем только после ухода работников космофлота.
– Так, и что это ты себе позволяешь, Маршалл? Как ты смел пререкаться с пассажиром?
– Я не пререкался, я только сказал, что посмотрю в пульте, – тоскливо ответил Алан. – Ведь господин Фаттах действительно заказывал аш-тахон, вот посмотрите, – он протянул прибор миссис Хорн. – Я не понимаю, зачем он так сделал…
Миссис Хорн отмахнулась от пульта и поджала губы.
– Это тебя не касается, твоя задача как официанта – выполнять любой каприз клиента молча. Ты должен был только поклониться и бежать за гуайро!
– Я просто подумал, что это недоразумение…
– Недоразумение – это ты, Маршалл! Ты – не работник, а недоразумение! Я лишаю тебя выходного!
– Но миссис Хорн!.. – отчаянно воскликнул Алан.
– Что – "миссис Хорн"? Это еще легкое наказание! Помнишь, я обещала ссадить тебя на первом же астероиде? Так что – свободен… Иди, иди!
Алан развернулся и побрел на кухню, туда, где за длинным узким столом в углу ужинали повара и официанты. Он так мечтал об этом выходном! Хотел выспаться, подольше побыть с Ником…
– Почему она такая злая? – спросил он Саида, садясь рядом с ним.
Саид задумался.
– У миссис Хорн есть дочь. Она растила ее одна, без мужа. А два года назад, едва ей исполнилось 18, Сьюзи уехала в другой штат, вышла там замуж и больше не приезжает к матери. Сейчас у нее есть ребенок, но миссис Хорн ни разу даже не видела внука – дочь отказывается встречаться. Может быть, поэтому она такая злая…
– А может быть, наоборот? – усмехнулся Алан. – Дочь сбежала и не хочет общаться потому, что миссис Хорн такая злая?
Саид пожал плечами и не ответил – он опасался вести подобные разговоры. Алан вздохнул, вяло поковырял положенный ему по статусу обыкновенный земной бифштекс (аппетит что-то совсем пропал), затем поднялся, и, взяв тарелку, направился в грузовой отсек к Нику.
Ник, как всегда, встретил его радостным пыхтеньем и нетерпеливыми прыжками. Алан открыл клетку, поставил перед ларком тарелку, а сам уселся на матрац, вытянув ноги.