Мне сны нехорошие приснятся! – Дама в красном халате постучала в стекло:
– Можно потише?! Вы здесь не один. …Человек бежал. Может, открылось второе дыхание, но бежал он с каким-то сияющим глазом. И внезапно запел: «По долинам и по взгорьям…» Старичок в панаме, читавший газету и близоруко водивший носом по строчкам, прислушался и сказал:
– Запел! Точно сумасшедший! Из больницы сбежал!
– Не из какой не из больницы, – мужчина в пижаме зевнул. – Автостоп называется! Люди бегут автостопом. Так всю страну можно обежать. Дешево, удобно и чувствуешь себя человеком, потому что ни от кого не зависишь. Бежишь по свежему воздуху, а тут духота и обязательно кто-то храпеть будет!
Обязательно!
Проводница шестого вагона сидела в купе и шумно пила чай, поглядывая в окно.
Там в свете редких фонарей мелькал человек с чемоданом. Под мышкой, откуда ни возьмись, у него появился транспарант: «Добро пожаловать в г. Калинин!» И тут проводчица не выдержала. Чуть не вывалившись в окно, она заорала:
– Издеваетесь?! Ни днем ни ночью нет покоя! В глазах рябите! Убирайтесь отсюдова!
Пассажир странно улыбнулся, дал гудок и рванулся вперед.
Навстречу ему на всех парах из Москвы несся и непрерывно гудел грузный мужчина с чемоданом в правой руке и с женой в левой.
Тюбик с ультрамарином
Первый стакан пива Бурчихин выпил грамотно, в четыре глотка. Налил из бутылки второй стакан, посмотрел, как шевелится пена, поднес ко рту. Дал лопающимся пузырикам пощекотать губу и с вожделением отдался покалывающей холодком влаге.
После вчерашнего пиво действовало как живая вода. Бурчихин блаженно зажмурился, маленькими глотками растягивая удовольствие… и тут почувствовал на себе чей-то взгляд. «Вот гадина!» – подумал Витя, кое-как допил пиво, звучно поставил стакан на замызганный стол и оглянулся. Через два столика от него сидел тощий тип в синем свитере, длинный шарф был намотан вокруг несуществующей шеи, в руках трехцветная авторучка. Тип бросал на Бурчихина цепкие взгляды, будто сверяя его с чем-то, и водил авторучкой по бумаге.
– Опись имущества, что ли?! – хрипло сказал Бурчихин, сплюнул и пошел на тощего.
Тот улыбнулся, продолжая чиркать на бумаге.
Бурчихин тяжело подошел и взглянул на лист. Там была нарисована родная улица Кузьмина, а на ней… Бурчихин! Дома были зеленые, Витя – фиолетовый! Но самое страшное, – Бурчихин был вроде и не Бурчихин!
Нарисованный Бурчихин отличался от оригинала чистым выбритым лицом, веселыми глазами, доброй улыбкой. Держался он неестественно прямо, с вызывающей гордостью! Витину фигуру облегал прекрасно сшитый костюм. На лацкане краснел значок какого-то института. На ногах красные туфли, а на шее такой же галстук.
Словом, – пижон!
Большего оскорбления Бурчихин не помнил, хоть вспомнить было что.
– Так! – хрипло сказал Витя, поправив ворот мятой рубахи. – Мазюкаем? А кто тебе позволил над людьми надругиваться?! Не умеешь рисовать, – сиди, пиво пей!
Кто вот это, ну кто, кто? Разве я?! Да еще в галстуке! Тьфу!
– Это вы, – улыбнулся художник. – Конечно, вы. Только я позволил себе представить, каким бы вы могли быть! Ведь как художник я имею право на вымысел?
Бурчихин задумался, уставившись на бумагу.
– Как художник имеешь. А из кармана что торчит?
– Да это же платочек!
– Скажешь тоже, платочек! – Витя высморкался. – А глаза зачем такие вымыслил? Причесал волосы, главное. Вот подбородок у тебя хорошо получился, узнаю. – Бурчихин, вздохнув, положил тяжелую руку тощему на плечо. – Слушай, друг, а может, ты прав? Я тебе ничего плохого не сделал.