- Ты так думаешь? - подмигнув, сказал Глаз. Тёмный набросил на него сеточку, но она поймала только пустоту.
- Не получилось? - сочувственно спросил Глаз.
- Не получилось, - согласился Тёмный.
- Что будем делать? - спросил Глаз.
- Продолжим беседу, - предложил Тёмный.
- Ты считаешь, что для Блуждающего Нефа изоляция – суровое наказание? - спросил Глаз, внимательно уставившись на Тёмного.
- В соизмерении с его проступком, да, - ответил Тёмный.
- А ты понимаешь, что он занимался баловством, а не творением? - Глаз наклонился в сторону, рассматривая Тёмного со стороны. – Вот ты принял вид коня, потому что тебе понравился ход мыслей какой-то лошади, которую ты когда-то встретил. И это тоже баловство. Но оно не затрагивает жизнь других, и ты вправе делать с собой, что хочешь, - Глаз затрясся, захихикал и добавил, - в некоторой степени.
- Что вы имеете в виду? - не понял Тёмный.
- Разговор не о тебе. Блуждающий Неф создал новую расу людей и бросил их на произвол судьбы, - прищурился Глаз, - и тем самым чуть не погубил всех жителей этой планеты.
Они немного помолчали, а потом Глаз выразил новую мысль: - А ведь он её не создавал.
- Эту планету создали вы? – догадался Тёмный. Глаз несколько раз мигнул и ответил:
- Да… я причастен…
- А почему же вы сами не устранили проблему? - спросил Тёмный. Глаз отвёл взгляд в сторону и сказал: - Мы тоже… не можем… всё должно быть, как положено.
Глаз моргнул пару раз и пропал, не успев прочитать догадку Тёмного: "А ведь и Творцы не всегда вольны в своём выборе".
***
Маргина сидела возле дуба Балумута, держала на коленях кота Дормадора и смотрела вперёд на белые островки облаков, подсвеченных снизу лучами солнца, пытающегося спрятаться за чётко очерченной неровной линией горизонта. Внизу, на земле, уже наступила ночь, покрывшая всё непрозрачной серостью, и только кое-где пробивались блёклые огоньки окон.
Когда в доме много людей, невозможно побыть с собой и подумать о желаемом, тем более в такой пёстрой компании, как на Таинственном острове. Маргина оставалась как бы связующей верёвочкой, за которую дёргали персонажи её жизни, такие непохожие друг на друга, как Лотт и капитан Краббас, волшебник Монсдорф и медведь Балумут, Вета и Этиора, Гешек и хабиба Бата.
Их требовалось между собой мирить, как с детьми разбирать их ссоры, организовать работу на острове, чтобы имелось чем их кормить и быть нянькой, к которой они приходили, чтобы получить порцию ласки.
Маргина всю жизнь занималась такой работой, которая никогда не становилась ей в тягость, но что-то скоблило её изнутри, а желание бросить всё и убежать за край света, становилось отчётливым и непреодолимым.
Маргина списывала своё состояние на беременность, но умом понимала, что всё списать на неё никак нельзя. "Ах, милый Мо, мой мягкий и надёжный друг Мо, где тебя носит, негодяй ты мой, ненаглядный", - хлюпала носом Маргина, размазывая ладонью слёзы, и наслаждаясь воспоминаниями о рыжем безобразии, о коте, мягкая спина которого защищала от всех невзгод. Лежащий на коленях Дормадор сочувственно поднял морду и принялся вылизывать её мокрые руки. Маргина погладила и его, поделившись кусочком нежности к далёкому Мо.
- Мечтаешь? – спросил хабиба Бата, и Маргина вздрогнула – не от того, что он увидит её слезы, а от страха, что кто-то чужой вторгнется в её сокровенное.
- Чего тебе? - зло сказала она, не пытаясь смягчить тон, а Дормадор напрягся и зашипел.
- Я, кажется, помешал, - извиняясь, улыбнулся хабиба Бата, не понимая, что эта улыбочка в последнее время неимоверно злила Маргину.
- Забрала у меня кота, а вместе с ним и мою душу, - поглядывая на Дормадора, сказал он. Маргина молчала, а хабиба Бата, не ожидая ответа, продолжил:
- Я на него не обижаюсь, на его месте я бы тоже выбрал тебя, - он посмотрел на Маргину и промолвил:
- Я хочу тебя спросить.
- Спрашивай, - безразлично сказала Маргина. Хабиба Бата помолчал и сказал:
- Я не мальчик и много повидал в жизни, а вот такой женщины, как ты, встретить не довелось. Я признаюсь, при виде тебя у меня разгорелся охотничий пыл, который, меня не спрашивая, перерос такое чувство к тебе, что я потерял голову. Я могу сделать всё, что ты хочешь, стоит тебе только сказать. Ты, как я успел заметить, одна и я один, что нам мешает быть вместе?
- Я не буду с тобой никогда, - жёстко сказала Маргина, - я хочу, чтобы ты сиганул вниз и больше никогда об этом меня не спрашивал.
Она так резко поднялась, что кот Дормадор свалился в траву. Она пошла к дому Лотта, а кот торопливо следовал за ней, оглядываясь на хабиба Бата и злобно сверкая в темноте зелёными глазами. Хабиба Бата подошёл к краю острова и посмотрел вниз, в темноту, плюнул туда и, как Дормадор, злобно засветил глазами. Но никто этого не видел.
***
Если бы кто-нибудь назвал Бонасис Порфир красавицей, она обозвала бы его лгуном, так как с самого детства знала о своей непривлекательности, о чём ей неустанно напоминал ей отец. Нелюбовь отца к ней Бонасис могла объяснить – при её рождении мать умерла, погрузив своего мужа в глубокую скорбь. И все время, пока она росла, Бонасис чувствовала свою вину перед отцом, а вина человека не красит.
Когда она выросла, отец, так и не перенёсший потерю жены, скончался, оставив Бонасис совсем одну на всем белом свете, а вдобавок наследство: большой дом и небольшую толику денег. Так бы и жила Бонасис в столице, никому не нужная, если бы в один обычный день не нашла на крыльце ребёнка, совсем грудничка.
Осторожно расспросив соседей, Бонасис ничего не узнала, но убедилась, что ребёнка не ищут. Так и оставила себе, по-матерински взяв на себя все заботы о ребёнке.
Денег отца хватило ненадолго, и Бонасис, головой не обиженная, внимательно изучив спрос и предложения рынка, купила на последние деньги лошадь с кибиткой и занялась торговлей. Закупив в столице оптом нужный в провинции скарб, как-то: иголки, нитки, зеркала медные и серебряные, слюду, сладости и прочую мелочь, везла в провинцию, обменивая на продукты или торгуя за селты.
Привозила в город сельские продукты и здесь торговала сама, без посредников. Найденную дочь, названную в честь матери Альмавер, Бонасис брала в поездку с собой, что на первом этапе давалось тяжело, но подкупало сельских жителей, щедро расплачивающихся с одинокой матерью. Альмавер росла здоровенькой, общительной и скоро, несмотря на юный возраст, стала бойко помогать матери в торговле.
Так они и жили вдвоём, ни на кого не надеясь, потихоньку расширяя свою торговлю. Альмавер подросла и стала красивой девушкой, но всё свое время посвящала работе, по прежнему помогая матери во всём. Поездку за Мессаку Бонасис предприняла, чтобы расширить круг своей торговли. Разведка оказалась удачной и прибыльной, но уж больно далёкой, и Бонасис сомневалась, стоит ли ей в дальнейшем ездить так далеко.
К тому же обвал старой дороги на Мессаку говорил ей о том, что здесь может быть опасно, а подвергать свою дочь риску Бонасис совсем не хотела. Они ехали рядом со старой дорогой, превратившейся в размытый ров, поближе к деревьям, которые ничуть не поступались, а как бы нарочно сталкивали в грязь.
Альмавер сидела на передней лавке и подстёгивала лошадку, которую совсем не требовалось подгонять, а Бонасис, прислонившись к мешкам с провизией, закрыла глаза, чтобы немного прикорнуть.
- Осторожно, доченька, - предупредила она Альмавер, когда кибитка дёрнулась на очередном корне дерева.
- Ма-а, спи, не беспокойся, - блеснув чёрненькими глазками, успокоила её Альмавер, - я разбужу, когда мы подъедем к Мессаке.
Бонасис дремала и видела какой-то беспорядочный, дёрганый сон, когда Альмавер остановила лошадь и толкнула её: - Мама, что это?
Бонасис глянула туда, куда рукой указывала Альмавер и ничего не увидела.
- Альмавер, что ты выдумала? - Бонасис вздохнула, окончательно просыпаясь.
- Мам, дальше смотри, вон туда, где сосна, - настаивала Альмавер. Бонасис присмотрелась и с отвращением увидела что-то тёмно-красно-серое, лежащее под сосной.
- Фу, Альмавер, ты вечно находишь какую-то гадость, - отворачиваясь, сказала Бонасис. Дело в том, что Альмавер любила всякую живность и неожиданно найти в кибитке какую-нибудь жабку или отвратительного жука, считалось делом естественным. Бонасис, боявшаяся любого насекомого, увлечением дочери не восхищалась, и в этом вопросе у них возникала постоянная война.
- Мам, по-моему, там человек, - Альмавер слезла с лавки и пошагала к сосне.
- Альмавер! Немедленно возвращайся назад и не трогай эту мерзость, - бесполезно кричала Бонасис, застыв от ужаса. – Это какой-то зверь, вдруг он тебя укусит.
- Нет, мама, это человек, - спокойно сказала Альмавер, рассматривая покрытое пузырями лицо и тело, в тёмной корке обгоревшей плоти и ткани. Ворон, усевшись на вершину большой сосны, спросил у Альмавер:
- Ты думаешь, что это хорошая идея?
Альмавер, предполагая, что это спрашивает мама, ответила: - Да, мама, его нужно лечить.