Арий решил, что на сегодня суровых слов хватит. Размышляя о том, правильно ли он поступил, Арий передал Виксу половину каравая. Да, как жаль, что в эти минуты рядом с ними нет Теи! Оба принялись жевать хлеб: Викс с трудом, Арий - молча.
- Что нового слышно от матери? - наконец он нарушил молчание.
- Особенно ничего. Время от времени она посылает госпоже Флавии привет. По ее словам, кто-то читает ее письма.
Отец и сын откинули головы к стене и закрыли глаза. Оба сидели в одинаковой позе, сомкнув мозолистые от рукоятки меча руки вокруг покрытых шрамами загорелых колен.
- Мой тебе совет - не слушай этот голос, - произнес Арий, не открывая глаз. - Я про тот, что у тебя в голове. А еще я бы не советовал тебе так широко размахивать мечом.
Может, им все же не стоит прерывать занятия?
Рим
- Кстати, Афина, - произнес Домициан. Я сидела у его ног, и он как обычно гладил мне волосы. - Сказать тебе, что я сегодня выяснил?
- Как я могу воспрепятствовать тебе, цезарь?
- Ах, Афина, ты неисправима. Мне казалось, ты уже усвоила свои уроки.
- Ну хорошо, я их усвоила.
- Тогда сиди тихо, как хорошая девочка, и слушай. У меня в Иудее есть свой соглядатай. Похоже, он проявляет завидное усердие, ибо сумел разузнать нечто такое, что ускользнуло от внимания других моих шпионов.
- И что это?
- Твое происхождение. Моя дорогая, с чего это ты так побледнела? Может, хочешь вина? Могу предложить тебе выдержанное, из старых запасов. Я когда-то конфисковал его у Люция Эзерния, о котором поговаривали, будто он предатель. Не знаю так это или нет, но в вине Люций знал толк.
- И что же он сказал?
- Люций Эзерний?
- Твой соглядатай!
- А, он! Так вот, я уже почти полностью раскопал твою историю и теперь знаю про тебя почти все - и про Квинта Поллия, и про афинского торговца, который обучал тебя греческому, а заодно лишил тебя девственности, про твою слабость к гладиаторам. Но что было раньше? Чистая страница. Пустое место. Пока наконец не получил любопытный отчет из Иудеи от моего соглядатая. Крепость на горе, жаркая ночь, город, полный мертвых евреев, и лишь горстка тех, кому повезло остаться в живых. Мне продолжать?
- Нет.
- Скажи, Афина, ты знала, что кроме тебя в живых остались еще шестеро? Две старухи и четверо других детей, все из них мальчики? Я из любопытства проследил судьбы их всех. Тебе известно, где они сейчас? Те, кому тогда повезло выжить?
- И где же?
- Мертвы. Все до одного. Их лишили жизни за то, что они принесли несчастье в семьи, купившие их. Последние евреи Масады, которые несут с собой беды всему, к чему они прикоснутся. Похоже, ты последняя, кто до сих пор жив. Но ты никогда не приносила мне бед и несчастий. Что скажешь?
- Думаю, что нет.
- Между прочим, я помню Масаду. Тит плакал, он питал слабость к евреям. А вот я хохотал.
- Не сомневаюсь.
Внезапно Домициан схватил меня сзади за волосы.
- Прекрати, ты делаешь мне больно, слышишь!
- Ты говорила, будто ты богиня.
- Я и есть богиня.
- Неправда, ты лжешь! - Он стиснул мне голову руками, словно орех щипцами. - Ты появилась на свет из лона какой-то еврейки в пустыне, с криком и вся измазанная кровью, как и все смертные младенцы, и никакая ты не богиня. Из нас двоих божество это я, но не ты. В Риме лишь один бог. Я избавился от Ария Варвара, избавился от тебя.
- Но ведь ты от меня не избавился. Пока не избавился. Так что, вместо того, чтобы вести пустые разговоры, возьми и избавься.
- О, это я успею сделать, но сначала я хотел бы это услышать.
- Что именно?
- Сама знаешь что. Давай, говори.
- Что мне страшно? Это тебе страшно, цезарь. Я же всего лишь еврейка, которая появилась на это свет, надрываясь криком посреди пустыни…
- Прекрати насмехаться надо мной, слышишь!
- Я - Афина! - крикнула я и разразилась безумным хохотом, не обращая внимания на боль, которая грозила вот-вот расколоть мой череп надвое. - А до этого я была Тея, певичка, рабыня и любовница гладиаторов. А до того, я была Лия, дочь Вениамина и Рахили из Масады. Я такая же смертная, как и ты, ты обыкновенный человечек, - я нарочно выкрикнула эти слова во весь голос, чтобы их услышали рабы, которые наверняка подслушивали за дверью, чтобы их услышали приспешники императора, чтобы их услышал весь мир. - И я никого не боюсь!
Несколько секунд он смотрел на меня. А потом расхохотался.
С постели я встала лишь через восемь дней.
- Вот уж не рассчитывала увидеть тебя столь скоро, - сказала Юстина, глядя Павлину в глаза. В ее взгляде читались тепло и участие. - Но вот ты здесь, причем во всем своем великолепии.
- Через час я должен явиться во дворец к императору. - Павлин взял под мышку шлем с алым гребнем. Император устраивает официальный прием в честь своей племянницы и ее сыновей.
Они зашагали бок о бок по длинному мраморному коридору. Другие жрицы спешили мимо в развевающихся белых одеждах. Иногда им навстречу попадались римские матроны, которые пришли помолиться сюда перед Сатурналиями, праздником в честь завершения старого года, когда в каждом доме царили суета и неразбериха по случаю года наступающего. На весталку и ее гостя никто не обратил внимания. К тому же их не раз уже видели вместе - они тихо беседовали, склонив головы, в публичном зале. В любом случае, кому бы пришло в голову строить догадки по поводу отношений между жрицей Весты и правой рукой самого императора?
- Я сегодня кое-что сделал, - произнес Павлин, закладывая руки за спину - жест, который он позаимствовал у Домициана. - Лепида, она прислала мне в преторианские казармы записку. Она иногда так делает. "Сегодня вечером", вот и все, что в ней было написано. Я всегда поручаю моим центурионам заменить меня вечером. Но сегодня…
- Что сегодня?
- Я начал созывать их к себе, как вдруг… сам не знаю почему, но я перевернул записку, написал на чистой стороне "Я занят" и отослал обратно. - Павлин заглянул жрице в глаза. - Такого со мной еще не случалось.
- Но почему именно сейчас?
- Я подумал о том, что бы ты сказала мне, будь ты в ту минуту рядом. Или что бы ты подумала.
- А что, по-твоему, я подумала бы?
- Я подумал, что ты бы нашла для меня оправдание. Я же не хочу, чтобы ты нашла для меня оправдание. Я хочу, чтобы ты гордилась.
- А я и так горжусь.
- Мною?
- Тобой.
Павлин громко выдохнул.
- Могу я у тебя что-то спросить?
- Спрашивай.
- Сколько тебе лет?
Юстина растерянно заморгала.
- Двадцать девять.
- То есть тебе остается служить Весте еще десять лет, а потом ты станешь свободна?
- Да.
- Когда эти десять лет истекут, выходи за меня замуж.
Молчание.
Наконец Павлин осмелился поднять глаза. Юстина смотрела на него в упор, ошарашенная его предложением.
- Павлин.
- Что?
- Я… - Юстина отвернулась и нервно поерзала на скамье, чего раньше за ней никогда не водилось. - Считается, что женитьба на бывшей весталке приносит несчастья.
- Что ж, я готов сыграть в кости с фортуной.
- Павлин, тебе ждать еще целых десять лет. А до тех пор я обязана соблюдать обет, и я его не нарушу.
- Знаю. И я готов ждать.
- К тому времени мне уже будет тридцать девять. Я буду слишком стара, чтобы родить тебе детей.
- Мне не нужны твои дети, мне нужна ты, - он потянулся было, чтобы взять ее за руку, однако вспомнив о бесконечном потоке молящихся, довольствовался тем, что просто перешел на шепот. - Я знаю тебя целую вечность, Юстина. Я знал тебя задолго до того, как впервые тебя встретил. И потому готов ждать еще сколько угодно. Десять лет меня не страшат.
Юстина слегка отодвинулась от него. На мгновение их взгляды встретились, а затем они снова поспешили отвести глаза. Юстина нервно поправила покрывало.
- Я не могу… я не знаю, что сказать.
- Скажи, - может быть. Подумай хорошенько. У тебя ведь есть целых десять лет, чтобы принять окончательное решение.
- А как же Кальпурния?
- Она тоже не хочет за меня замуж. В течение этих лет каких только отговорок мы не придумывали, я и она, лишь бы только отсрочить дату бракосочетания. Сегодня я скажу императору, что разрываю мою помолвку с Кальпурнией. А поскольку она богатая наследница, то найти себе нового мужа ей не составит большого труда. Прошу тебя, скажи, что ты подумаешь над моим предложением, - взмолился Павлин. - Только это. Большего мне не нужно.
- Ну хорошо, - едва слышно, - я подумаю.
При этих ее словах душа Павлина возликовала.
- В таком случае, мне пора. Собственно, только за этим я сегодня и пришел сюда. О боги, чтобы собраться с духом, мне потребовался целый день. Честное слово, даже Сатурнин и германцы были не так страшны, как эта встреча с тобой! - воскликнул Павлин и рассмеялся. Ему хотелось петь и плясать от радости.
Юстина подняла на него удивленные глаза. Ее покрывало слегка колыхнулось, и он успел разглядеть рядом с ее ухом прядь светлых волос - наверно, выбилась из прически, когда Юстина поправляла покрывало. Светлые, как лен волосы, как он и предполагал. Он протянул руку и прикоснулся к ним.
- Они у тебя как лен или скифское золото, - произнес он и зашагал вон из храма.
Юстина же осталась стоять в центре огромного мраморного зала.