- Извините. - Едва поднявшись со стула, он опять повалился на него. Гарри пришел ему на помощь, поддерживая его с одной стороны, и махнул мне, чтобы я поддержала его с другой.
- Не прикасайтесь ко мне, вы, двое! - воскликнул Джон и вскочил со стула. Но это движение оказалось слишком резким для него, и его колени подогнулись. Он бы упал, если б его не подхватил Гарри, а я не поддержала бы его под другую руку. Мы почти волоком дотащили обвисшее тело Джона в его комнату и уложили в постель.
Я повернулась, чтобы выйти, но Джон с неожиданной силой сжал мое запястье.
- Ведь я сказал: четыре капли, - правда, Беатрис? - прошептал он. Его глаза неожиданно сверкнули. - Знаешь, я понял, о чем она говорила и что увидела, когда пошла за книгой. Беатрис и Гарри. И я сказал тебе четыре капли, но ты велела Селии дать ей целый пузырек, так ведь?
Я чувствовала, как тонкие кости моей руки начинают трещать, но не сделала ни одного движения, чтобы вырваться. Я была готова к этому, он мог сломать мою руку, но не мое упорство. Мне было так стыдно лгать единственному человеку, который честно полюбил меня, но я смотрела ему в глаза, и мой взгляд сверкал зеленым пламенем. Я боролась за Вайдекр. Против меня он был слишком слаб.
- Ты был пьян, - горько сказала я. - Так пьян, что даже не мог найти лекарство, твоя сумка упала на пол, и все рассыпалось. Селия видела это. Ты не понимал, что делаешь. Я поверила тебе, так как думала, что ты - великий врач. Но ты был так пьян, что даже не мог осмотреть маму. Если она умерла из-за этого, то тебя следует повесить потому, что ты - убийца.
Он выронил мою руку, будто обжегшись.
- Четыре капли, - снова повторил он. - Я не мог сказать тебе ничего другого.
- Ты ничего не помнишь, - убежденно проговорила я - но если возникнет хоть какое-нибудь сомнение, хоть тень вопроса о смерти моей матери, то одного моего слова будет достаточно, чтобы тебя повесили.
Его светлые глаза расширились от отвращения, и он откинулся на подушки так резко, будто от меня пахнуло серой.
- Ты ошибаешься, - прошептал он. - Я все помню. Я в этом уверен. Это было как в бреду, но я все хорошо помню.
- О, как напыщенно! - внезапно мое терпение иссякло. И я повернулась, чтобы уйти. - Я пришлю тебе другую бутылку виски, - брезгливо сказала я. - Похоже, тебе она понадобится.
А затем я заколебалась.
На протяжении всего времени, что я готовилась к маминым похоронам, звала гостей, устраивала церемонию, обсуждала обеденное меню с Селией и организовывала траурный эскорт слуг, меня одолевали сомнения. По меньшей мере раз в день я подходила к двери Джона. Я научилась любить его так недавно. Я все еще любила его каким-то крохотным уголком моего лживого сердца, и любила очень сильно.
Но затем я останавливалась и замирала, думая о том, что Джон знает обо мне. Я с ужасом представляла, что будет со мной, если его грязные домыслы дойдут до ушей Селии. Если они вместе начнут гадать, кто отец Джулии. И я уходила прочь с каменным лицом. Он видел меня насквозь. Я различала свое отражение в его глазах, а этого я перенести не могла. Он знал ту унизительную цену, которую я заплатила за Вайдекр, и перед ним я была беспомощна и уязвима.
При всей суете пышных вайдекрских похорон я не забывала приказывать Страйду посылать очередную бутылку виски наверх доктору Мак Эндрю в его кабинет или в спальню каждый полдень и к обеду. Глаза Страйда встречались с моими в безмолвном сочувствии. "Мужественна до мозга костей", - таков был вердикт, вынесенный мне на половине слуг, и хотя просьбы Джона о свежем стакане или теплой воде немедленно удовлетворялись, слуги начали презирать его.
Слухи о его некомпетентности, повлекшей мамину смерть, распространились из Вайдекра в Экр, и на мили вокруг. Они достигли ушей знати через болтающих горничных и лакеев. И если б Джон надумал вернуться в нормальный мир визитов, балов и обедов, он бы увидел, что все двери перед ним закрыты. Для него не было входа в этот единственный мир, который он знал, до тех пор, пока я не ввела бы его обратно туда с помощью своей власти и очарования.
К нему не обращались как к врачу даже семьи йоменов в Чичестере и Мидхерсте. Сплетни достигли ушей торговцев, и в каждой деревне на сотню миль вокруг все знали о его пьяной оплошности в случае с леди Лейси и о горе, которое он причинил мисс Беатрис, украшению всего графства.
В течение нескольких дней мое горе действительно было неподдельным. Но страх перед Джоном и боязнь позора сделали меня равнодушной к нему. Уже в день маминых похорон, всего через неделю после того как я пугала своего мужа виселицей, я знала, что ненавижу его и не успокоюсь, пока он не исчезнет из Вайдекра.
Я надеялась, что Джон напьется в день похорон, но, когда я садилась в карету, поддерживаемая Гарри, он вышел из дверей тщательно одетый, в аккуратном, хорошего покроя костюме и с черной траурной лентой. Он был бледен, очень бледен и мерз несмотря на солнце. Во всяком случае он задрожал, когда увидел меня. Но судя по выражению его глаз, он намеревался держать себя в руках. По сравнению с ним Гарри выглядел толстым, обрюзгшим и самодовольным. Джон ровным шагом подошел прямо к коляске, как некий ангел мщения, и сел напротив нас, не говоря ни слова. Я почувствовала укол страха в сердце. Пьяный Джон был публичным унижением мне, его жене. Но Джон трезвый и жаждущий мщения мог погубить меня. Он имел полное право приказать контролировать меня. Он имел законное право следить за каждым моим шагом и проверять, где я спала. Он мог войти в мою комнату, лечь в мою постель в любое время дня и ночи. Больше того - и это просто невыносимо, - я сцепила руки в черных перчатках, чтобы они не дрожали, - он мог уехать из Вайдекра и принудить меня к публичному разводу, если я откажусь следовать за ним.
Похитив его имя для моего ребенка, я лишила себя свободы. Мои дни и мои ночи должны принадлежать этому человеку, моему мужу, моему врагу. И если он захочет заключить меня в тюрьму, избить меня или увезти из дома - он сделает это с полного благословения закона. Я лишилась даже ограниченных прав моего девичества. Я была его женой, и если мой муж ненавидит меня, то меня ожидает жалкое будущее.
Джон наклонился вперед и коснулся руки Селии, лежащей поверх молитвенника.
- Не грустите так, - нежно сказал он. Его голос звучал хрипло от недосыпания и пьянства. - Она умерла легкой мирной смертью. А пока ваша мать была жива, она наслаждалась вашей любовью и любовью маленькой Джулии. Не надо так горевать. Каждый из нас может только надеяться прожить такую достойную жизнь и иметь такую легкую кончину.
Селия благодарно склонила голову.
- Да, вы правы, - ее голос был еле слышным от едва сдерживаемых слез. - Но для меня это большая потеря. Хотя она была всего лишь моей свекровью, я любила ее будто мою родную мать.
Я почувствовала на себе тяжелый ироничный взгляд Джона при этом безыскусном признании Селии. Мои щеки вспыхнули от гнева на него и на всю эту сентиментальную болтовню.
- Конечно, - согласился Джон, не сводя с меня глаз. - Я уверен, что Беатрис чувствует то же самое, не правда ли, Беатрис?
Я старалась найти тон, который скрывал бы гнев и страх, испытываемые мною от этой изощренной травли. Джон скользил как опытный конькобежец по тонкому льду. Он насмехался надо мной, он пугал меня. Но у меня тоже есть власть, и ему лучше не забывать об этом.
- Разумеется, - ровно произнесла я. - Мама всегда говорила, что она счастлива тем выбором, который сделали ее дети: такая любящая невестка и такой внимательный зять - врач.
Это задело Джона. Одно мое слово, и университет вычеркнет его имя из анналов. Одно мое слово, и петля будет готова для него, и острый ум не сможет спасти его. Ему следует помнить об этом, и если он доведет меня до крайности, меня не испугают скандал и сплетни, у меня хватит смелости обвинить его в маминой смерти. И никто не сумеет опровергнуть мои слова.
Джон сидел в коляске рядом с Гарри, стараясь даже краем одежды не коснуться его. И я видела, как кусает он губы, чтобы они не дрожали, и сжимает руки в кулаки.
Все четверо мы отрешенно смотрели в окна коляски, глядя на уносящиеся высокие деревья, нескончаемые поля и маленькие домики Экра. Послышался погребальный звон колокола, и я увидела, как работники, бывшие в поле, сняли шапки, выпрямились и остались так стоять, пока наша коляска не скрылась из виду. Тогда они сразу вернулись к работе, а я пожалела о тех временах, когда им давался оплаченный выходной, чтобы они могли почтить память ушедшего хозяина. Но все наши арендаторы, даже самые бедные, пришли в церковь, бросив утренние дела, чтобы проводить маму в последний путь.
Вместе с ней уходило в прошлое то, что еще было связано со старым сквайром. После ее неожиданной смерти земля и дом переходили в руки нового поколения. И в церкви, и на кладбище люди тихо говорили друг другу, что мамин уход означает прощание со старыми порядками и обычаями. Но большинство из них склонялось к мнению, что работникам в Вайдекре нет нужды страшиться перемен и неопределенного будущего, пока реальная власть принадлежит не сквайру, который, как и все хозяева, печется о нововведениях и прибылях, а его сестре, которая знает свою землю лучше, чем иная леди знает свою собственную гостиную, и чувствует себя в полях более уверенно, чем в бальной зале.