Затем я схватила отцовский охотничий нож, одним ударом разрезала нарядные вечерние брюки Гарри, и они лохмотьями повисли с пояса. Лезвие задело кожу на его бедре, и я, увидев выступающую каплю крови, нагнулась и высосала ее, как вампир. Если бы я могла выпить каждую унцию его мужского высокомерия, гордости и власти, клянусь, я бы сделала это. Он застонал и выпрямился, натягивая ремни так, будто хотел вырваться. Я отступила назад и коротким щелчком заставила длинный конец кнута изогнуться на полу у его ног. Затем я опять взмахнула им.
- Пойми меня хорошенько, Гарри, - сказала я, и мой голос зазвенел от ненависти. - Я никогда, во всю мою жизнь, не оставлю Вайдекр. И я никогда, во всю жизнь, не оставлю тебя. Мы навсегда вместе. Я буду с тобой до тех пор, пока будет с тобой твоя земля. Но ты не понял этого, и я собираюсь наказать тебя. Я накажу тебя так, что ты запомнишь это на всю жизнь и это станет тебе наукой.
Гарри всхлипнул, будто собираясь что-то сказать: то ли молить меня об этом наказании, то ли просить прощения.
Не заботясь о том, чтобы выслушать его, я взмахнула рукой и занесла кнут.
Папа научил меня обращаться с кнутом, когда мне было десять лет. Имея опыт и практику, вы можете с помощью кнута сорвать ягодку клубники, не повредив ее, но можете и живьем содрать шкуру с вола. Папиным кнутом я стегала Гарри под мышками и по бокам, по тяжело дышащей грудной клетке, и даже между его раздвинутых ног.
- Ступай к козлам, - приказала я. Он почти упал к моим ногам, когда я развязала его запястья. Но одним коротким движением я ткнула его под ребра и резко повторила: - Ступай!
Он упал на них, как на свою школьную кровать, и прижался щекой к их гладкому шерстяному боку. Я опять привязала его щиколотки и запястья и отстегала его спину, ягодицы и голени, меняя силу удара так, что первые прикосновения казались легкими поглаживаниями, следующие - создавали тревожное чувство грозящей опасности, а последовавшие затем удары уже оставили розовые рубцы на теле Гарри.
Я опять развязала его, и он обессиленный упал бесформенной кучей к моим ногам и умоляюще протянул руку к краю моей амазонки.
Я сбросила с себя юбку, его рука конвульсивно сжала мягкий бархат, и он зарылся в него лицом. Но сама я продолжала оставаться в коротком жакете и высоких кожаных ботинках.
- На спину, - безжалостно бросила я.
Гарри валялся на полу, как кит, выброшенный на берег, беспомощный и тяжелый. Я бросилась на него сверху, как ястреб-тетеревятник, и он вошел в меня с острым криком наслаждения. Его спина выгибалась и выгибалась подо мной, а кровоточащие плечи и ребра царапались о деревянный пол и грубую овечью шерсть. Я оставалась холодной и настороженной, но в самом уголке моего сознания созрел и лопнул маленький пузырек удовольствия. Каждым сокращением мускулов я вела и вела Гарри к границе его наслаждения болью и ощущала крупную дрожь его тела. Его толчки под моим контролем становились все чаще и сильнее, затем я увидела, как закатились его глаза, дрогнули залитые слезами щеки и рот открылся, чтобы издать стон удовольствия и облегчения. Но в эту самую секунду я резко вскочила с него. И изо всей силы хлопнула по нему ладонью, будто наказывая провинившуюся собаку. Гарри издал крик невообразимой боли, и я увидела, что одно из моих колец порезало нежную, напрягшуюся кожу. Фонтан семени и крови брызнул во все стороны, заливая его исполосованный кнутом живот, и он издал три громких рыдания облегчения и потери. Я наблюдала за тем, как он заливался кровью подобно девственнице, и мое лицо было твердым как мрамор.
На следующий день я едва могла подняться. Эмоциональный стресс, громадное сексуальное напряжение, животное обращение с Гарри совершенно измотали меня. Я поздно позавтракала у себя в комнате, сидя на моей широкой белой кровати, а остаток утра провела за письменным столом, предполагая закончить кое-какие дела. Но немного работы было сделано в тот день. По правде сказать, я большей частью бездумно сидела, глядя в окно, но перед моими глазами стояла картина агонии и экстаза Гарри.
В полдень горничная принесла мне в комнату серебряный поднос с тем великолепным кофе, который мы привезли из Франции. На нем стояла одна лишняя чашка, и следом за служанкой ко мне вошел Гарри. Признаться, он удивил меня. Я не ожидала, что он так скоро найдет в себе храбрость защищать себя. Его походка была довольно принужденной, но не настолько, чтобы это мог заметить кто-нибудь другой, кто не следил за ним глазом хорошо натренированного ястреба-тетеревятника.
Служанка разлила кофе и оставила нас. Я ничего не говорила. Моя усталость мгновенно испарилась, и я стала осторожной, как опытный браконьер, когда им одновременно движут жажда наживы и страх возмездия.
Гарри так резко поставил свою чашку, что она звякнула о блюдце.
- Беатрис, - сказал он, и в его голосе звучало изнеможение.
Я почувствовала себя так, будто в моем сердце зажглись свечи. Я победила его. Я опять победила его. Я больше никогда не буду бояться за свое место в Вайдекре. Я усмирила сквайра этой земли и буду всегда держать его в узде.
- Ты обращаешься со мной так, будто ты ненавидишь меня, но это ведь не так, Беатрис? - В его голосе прозвучали плаксивые нотки нищего попрошайки. Мне пришло в голову, что наверное, этот голос узнал бы мой умница Ральф. Это был голос школьника Гарри, которому обучил его герой Ставлей, когда принуждал свою маленькую банду попрошайничать, работать и сражаться за него. Этому голосу Гарри научился, выпрашивая для себя иногда пощечины, иногда награды. Если бы я была знакома со Ставлеем, или же со мной был Ральф, я бы лучше поняла, как мне поступить - то ли простить Гарри, то ли наказать его еще больше. Я предпочла выждать.
- Я виноват, я ужасно виноват перед тобой, - продолжал Гарри, напоминая мне высеченного щенка спаниеля. - Но не бей меня больше, Беатрис. Я стану лучше. Я больше так не буду.
Гарри, сквайр Вайдекра, как хнычущее слюнявое дитя, заставил мою кожу покрыться мурашками. Внезапно я ясно вспомнила отвращение в черных глазах Ральфа, когда он увидел Гарри распростертого на полу грязного сарая и обнимающего его босую ногу. Конечно, Ральф испытал облегчение от того, что мы так неожиданно избежали опасности, но он так смотрел на Гарри, будто перед ним была какая-то отвратительная ошибка природы, вроде трехголового теленка. Мысленным взором я увидела перед собой долгие годы третирования сквайра как неполноценного существа и вдруг затосковала по здоровым нормальным отношениям с Ральфом.
- Ты отвратителен мне, - сказала я, не в силах сдержаться.
Гарри захныкал и сполз со стула к моим ногам.
- Я знаю. Я знаю это, - жалобно проговорил он. - Но я ничего не могу с этим поделать. Мне кажется, я какой-то порченый. Всю мою жизнь я был не таким, как другие. Только ты можешь спасти меня, Беатрис, - хотя именно ты и насылаешь на меня эту порчу. Я попался в твою ловушку, и у меня нет сил бороться. Я умоляю тебя, ради самого Господа Бога, будь милосердна ко мне.
Я жестоко улыбнулась при мысли об этой новой роли Гарри.
- Ты - мой навсегда, Гарри, - произнесла я. - Дурацкие заигрывания с твоей маленькой женой, твоя дружба с мужчинами, любовь к мамочке и занятия землей - все это ничего не значащие пустяки. А твоя реальная жизнь будет проходить со мной, в той запертой комнате, наверху, о которой будем знать только ты и я. И ты сможешь войти туда только, когда я разрешу, поскольку ключ будет у меня. И там, в боли и плаче, ты будешь моим. И мы никогда, никогда не расстанемся, поскольку, если я не захочу туда пойти, - тут я улыбнулась его белому, запрокинутому лицу, - то ты умрешь без этого наслаждения.
Гарри издал рыдание и зарылся лицом в мои юбки. Я мягко положила руку ему на голову, так мягко, как, бывало, делала наша мама, его рыдания вызвали у меня прилив жалости. Затем я запрокинула его голову так, чтобы взглянуть прямо в его глаза.
- Ты мой слуга? - требовательно прошептала я.
- Да, - беззвучно ответил он. - Да.
- Ты мой раб?
- Да.
- Тогда уходи сейчас, ты мне надоел.
Я произнесла это очень жестко и отвернулась к своему столу. Он поднялся на ноги и медленно, обес-силенно направился к двери. Он уже почти открыл ее, когда я вдруг окликнула его, так, как обычно звала собаку:
- Гарри!
Мгновенно обернувшись, он доставил мне этим большое удовольствие.
- Ты будешь вести себя так, будто ничего не случилось, - медленно выговорила я. - Это тайна жизни и смерти, и если твое глупое, открытое лицо выдаст тебя, ты погиб. Следи за этим, Гарри.
Он кивнул, как бродяга у дверей работного дома, и опять собрался уходить.
- Еще одно, Гарри, - сказала я голосом, больше похожим на шепот.
Я видела, как по его спине пробежала дрожь, и он медленно повернулся.
- Сегодня я, пожалуй, не стану запирать двери своей секретной комнаты и ты можешь подняться ко мне в полночь, - мягко договорила я.
Он бросил на меня взгляд безмолвной благодарности. Затем я позволила ему уйти.