Мистер Мэгсон понимающе кивнул и взялся за ручку двери для опоры. Другую руку он протянул мне, чтобы помочь подняться, и я, не подумав, подала ему больные пальцы. Но при первом же его прикосновении я с криком боли отдернула их назад.
- Я прищемила руку дверью, - объяснила я.
Он помог мне встать и придержал за локоть, потому что я зашаталась.
- Голова закружилась? - спросил он.
- Я стукнулась о ступеньки, - сообщила я ему еще одну новость и пощупала ушибленное место. Шишка выросла еще больше и стала очень мягкой на ощупь.
- Да уж, когда вы дуетесь, то делаете это на совесть! - с удивлением заметил он. - Вы что, в гневе бились головой о ступени?
- Конечно, нет, - отрезала я. - Это вышло случайно.
- А ваши пальцы?
- Это тоже вышло случайно, - невольно выдала себя я.
- Каким образом вы умудрились стукнуться затылком? - продолжал расспрашивать он.
Я чувствовала, что краснею до корней волос.
- Я уже сказала вам, что это была случайность, - упорствовала я. Ричард - мой будущий муж, и мой долг беречь его репутацию и свою гордость. Даже если он будет бить меня, я никому об этом не расскажу.
- Ричард дома?
- Нет, - быстро ответила я. - Это была случайность. - Мне пришлось опереться о стену, чтобы привести мысли в порядок. - Прошу прощения, мистер Мэгсон, я не совсем поняла вас. Конечно, Ричард дома, дома и мама, и дядя Джон. Могу ли я пригласить вас в гостиную?
Мистер Мэгсон кивнул. Он не поклонился мне, подобно джентльмену, но подал руку с грацией, которой мог бы позавидовать настоящий аристократ. Я с легкой улыбкой приняла ее, и мы вошли в дом.
В холле был один Страйд.
- Мисс Джулия! - тоном упрека сказал он. - Что это на вас нашло в гостиной? И что вы с собой сделали?
Я бледно улыбнулась, смущенная его тревогой обо мне.
- Я не очень хорошо себя чувствую, Страйд, - ответила я. - И пойду спать. Пожалуйста, извинитесь за меня перед мамой и дядей Джоном. Сегодня я больше не стану спускаться вниз. И пожалуйста, передайте дяде Джону, что к нему пришел мистер Мэгсон.
Страйд кивнул и провел мистера Мэгсона в библиотеку. А я медленно поплелась к себе в комнату.
Я скинула одежду и легла. Холодное полотно подушки приятно остужало голову, и мне сразу стало будто бы легче. Я лежала на спине, придерживая больные пальцы, ожидая, когда пройдет головная боль и когда перестанет страдать сердце. Мне было очень одиноко и очень грустно.
Затем я заснула.
Мне кажется, этот сон начался в ту же минугу, как я уснула.
Я знала, точно знала, что это был сон. Но некоторые моменты в жизни кажутся менее реальными, чем был он.
Широко раскрытыми глазами я следила за огнем в камине. Здесь, в этой комнате, я никогда не бывала раньше, но все здесь казалось знакомым до мелочей. За окном сгущались сумерки, небо было темным, и где-то громыхала гроза. Поблизости гремел гром, сверкали вспышки молний, но я не боялась, совсем не боялась. Будто бы я уже умерла и мне нечего больше бояться.
Вдруг послышался треск открываемого окна, и чья-то тень заслонила очередную вспышку молнии. Я неторопливо повернула в ту сторону голову, но не стала звать на помощь. Открыла рот, но не стала кричать. Вместо этого я замерла, продолжая следить за пламенем в камине и ожидая того, кто пришел ко мне.
Он медленно подошел ко мне и отодвинул стул, на который я опиралась, чтобы я могла свободно лечь на пол. Я дрожала от каждого его прикосновения, но не двигалась.
Этот странный знакомый незнакомец моего сна наклонился и поцеловал меня в ключицу. Он расстегнул на мне платье и поцеловал сначала одну грудь, ее темный, как смородина, сосок, потом стал целовать другую. Я застонала от наслаждения, совершенно незнакомого спящей в кровати девочке.
Во сне опытные руки женщины гладили его грудь, затем живот, пока она не ощутила тяжесть этого человека на себе. Но он отвел ее руку в сторону и стал целовать ее живот, опуская черноволосую голову все ниже и ниже и царапая ее нежную кожу колючей щетиной. Затем он стал ласкать ее языком.
Женщина во сне выгибала от наслаждения спину и стонала, а девочка металась головой по подушке и вскрикивала - она хотела позвать маму. Но этот сон никак не удавалось сбросить, и девочка была полна непонятного страха. Одеяла свалились на пол, этот приглушенный звук разбудил ее, и она села в кровати. В пустой комнате раздалось только одно слово.
- Ральф! - простонала она.
Это был голос Беатрис.
Улегшись снова, я отвернулась к стене и сразу заснула. Снов я больше не видела. Но утром я взглянула на потолок и стены моей спальни, как будто никогда не просыпалась здесь прежде. Сама не знаю почему, я ожидала увидеть над головой огромный балдахин. Я едва могла узнать свою комнату, я не узнавала себя.
Я знала, что видела ночью какой-то сон, но помнила только то, что мне совсем не было страшно. Ужас каким-то странным образом перешел в наслаждение. Я видела свою подушку на полу и сброшенное одеяло. Это означало, что я металась и беспокоилась во сне, но страха я не могла припомнить. И мне пришла в голову мысль, что страха не было потому, что я встретила человека по имени Каллер, человека с самой теплой на свете улыбкой и самыми добрыми глазами.
Я знала: что бы он ни сделал, он делал это с любовью.
Я подняла с пола подушку и засунула ее под голову. Раздался стук в дверь, и кухарка принесла мне утренний шоколад. Я медленно выпила его, глядя через окно на утреннее небо.
Вчерашний туман исчез, и вместо него по небу плыли легкие полосы светлых облаков. Солнце светило сквозь них ярко и весело. Наконец-то дядя Джон почувствует вкус любимого им английского лета, подумала я с радостью, но тут же скорчила легкую гримаску неудовольствия. Я вспомнила вчерашний вечер.
Должно быть, он сердится на меня из-за моей грубости. Я была невыносимо груба с мамой, Ричард обиделся на меня. И вся радость - от колышущихся верхушек деревьев, ровного свежего ветерка, высокого неба - померкла так же быстро, как растаял туман на солнце. Я встала с кровати и пощупала шишку на голове. Она была величиной с голубиное яйцо, и даже легкое прикосновение к ней заставило меня сморщиться от боли. Но я взяла себя в руки и осторожно причесалась, собрав волосы на затылке. Затем я накинула пеньюар, подошла к двери спальни и прислушалась.
Было очень рано. Прислуга уже работала на кухне, но мамин утренний шоколад еще стоял на подносе. Я спустилась по лестнице и подошла к двери на кухню. Не успев войти, я услышала голос миссис Гау, раскатывавшей тесто для булочек на посыпанном мукой столе.
- Я всегда говорила, что эта девочка очень своевольна, - она обращалась к Страйду, который, стоя рядом, полировал суконкой подносы и столовые приборы. - Она была так близка со своей мамой, и теперь, когда хозяин вернулся домой, она ревнует ее.
Тут я поняла, что они говорят обо мне.
- Но зато наш мальчуган - просто золото, - продолжала миссис Гау. - Вот будет славно, когда он войдет в возраст и станет сквайром. Наверняка он отстроит Холл заново, и вернутся прежние светлые денечки.
- Но он не Лейси, - отрезал Страйд. - И Холл - это дом мисс Джулии.
Я на цыпочках отошла назад и хлопнула дверью, чтобы они подумали, что я только что вошла. Я совсем не собиралась подслушивать, это получилось случайно. Быстро пройдя по коридору, я вошла на кухню.
- Доброе утро, - сдержанно поздоровалась со мной миссис Гау.
- Я хотела бы сама отнести маме ее поднос с шоколадом.
- Вот и хорошо, - улыбнулся мне Страйд. - Миссис Лейси не будет сердиться. Она уже вчера вечером не сердилась на вас.
Миссис Гау пробормотала что-то себе под нос и, отвернувшись к плите, попробовала пальцем, нагрелось ли молоко. Затем налила его в кувшинчик и поставила его рядом с шоколадом. Страйд критически оглядел поднос, проверяя, все ли на месте, и позволил мне взять его. Затем он открыл передо мной дверь и проследил, как я медленно поднимаюсь по лестнице и, удерживая поднос одной рукой, стучу к маме в дверь. Она уже проснулась и сидела в постели, глядя в окно на свежую листву, подступающую к самому стеклу, и яркое голубое небо.
- Джулия! - радостно сказала она. Но затем ее лицо омрачилось - она вспомнила, что я виновата.
- Доброе утро, мама! - я поставила поднос рядом с кроватью и наклонилась, чтобы поцеловать ее. - Я пришла сказать, что виновата перед тобой.
И сразу же она протянула мне руки для объятия.
- О, моя дорогая, - ласково сказала мама. - Я рада, что ты все поняла.
Ей больше не требовалось извинений. Моего искреннего раскаяния ей было довольно.
Я уселась в ногах кровати и стала следить, как она пьет шоколад.
- Что-нибудь тревожит тебя? - спросила мама. - Может быть, ты хочешь мне что-нибудь рассказать?
Мгновенно меня охватило желание во всем ей признаться: и в том, что мы встретили Денча, и в моей лжи, и в том, что мы поссорились с Ричардом. Теперь я была уверена, что Денч опять в безопасности, и чувствовала потребность объяснить все маме.
Но трех вещей я не могла бы рассказать ей. Ни слова о мистере Мэгсоне не должно было сорваться с моих губ. Эту тайну я должна была похоронить в себе навсегда, словно ее и не было.
Мне также не следовало рассказывать маме, что Ричард обвинил меня в том, будто я пытаюсь завоевать себе дешевую репутацию в Экре. Обвинение было столь грубым и несправедливым, что мне было противно говорить об этом. Я хотела забыть о нашей размолвке.
И я не могла рассказать маме, что Ричард ударил меня. Я считала, что будет лучше, если она никогда не узнает об этом.