- Раскладай чемодан, Агаша! - скомандовал Стратилат, развязывая узелок и вынимая из него свою единственную запасную пару белья. - Фраки наши еще, того гляди, помнутся: у генерал-губернатора в Москве кофей пить не в чем будет!
- А теперь айда ко мне: Мавра с обедом, поди, давно уж ждет! - сказал Шилин. - Только с нынешнего дня, други мои, - ау - не в горнице, а на кухне обедать будем!
- Еще бы нам в горнице? - воскликнул Стратилат, выходя вслед за Шилиным из своего помещения. - Разве мы Леониде Николаевне компания?!
Около полудня того же дня в гусарский "монастырь" заехало несколько знакомых, и между Возницыным и Заводчиковым затеялся спор. Николай Николаевич, только что вернувшийся из Москвы, куда ездил на несколько дней, с пафосом повествовал о Белокаменной.
Захлебываясь от удовольствия, рассказал он между прочим о только что прибывшем туда из Гамбурга знаменитом паноптикуме, посмотреть который съезжалась вся Москва. Помимо восковых фигур, изображавших разных королей и других известных персон, в нем показывалось множество древних и необычайных по своей редкости предметов. Были в их числе огромный зуб допотопного слона, разные вещи и кирпичи с надписями Вавилона, Ассирии и тому подобное.
Возницын слушал с пренебрежительным видом.
- Все это обман и жульничество! - заявил он, когда Заводчиков окончил свое повествование.
- Жульничество? - воскликнул тот. - Приехал из Гамбурга, всесветная знаменитость, имеет отовсюду медали, и вы говорите: обман?
- А вы видели медали? - спросил Возницын.
- О них напечатано в афишах, значит, они есть! - начиная кипятиться, сказал Николай Николаевич.
- Э! - Возницын махнул рукой. - Знаю я паноптикумы, видал тоже! Такую чушь и покажут и напечатают, что глаза на лоб вылезут!
- Не может этого быть! Всеми знатоками паноптикум одобрен! Я понимаю мало, но тоже скажу: прекрасное собрание! На глаз, знаете ли, видно. Чего там нет? Не то, что не соберешь, а и не выдумаешь ничего подобного!
- Сколько хотите - и соберу, и выдумаю! - отозвался Возницын.
- Выдумаете?
- Я выдумаю.
- А ну-ка, попробуйте!
- Пари, господа, держите пари! - подхватило несколько голосов.
- Извольте! - ответил Возницын и посчитал глазами присутствовавших. - Нас здесь ровно десять человек; по три бутылки на брата - это выйдет три дюжины.
- Тридцать бутылок… - поправил Заводчиков.
- Хорош! - строго возразил Возницын. - Шампанское, оно ведь летучее - газу из него одного сколько выйдет? Три дюжины шампанского угодно? И через полчаса я покажу всей госпоже публикум паноптикум не хуже московского!
- Идет! - в восторге воскликнул Заводчиков, заранее предвкушая даровую выпивку. - Ровно через полчаса - не больше, не меньше! Но, позвольте, кто же будет решать - лучше он или хуже московского?
- Господа! - обратился Возницын ко всем. - Вы все слышали описание паноптикума Николая Николаевича?
- Слышали… - отозвался хор.
- Теперь увидите мой! Вы и решите, кому платить за шампанское!
Под общий смех и одобрительные возгласы Возницын поднялся и зашагал из залы на своих ходулях.
- Придется отцу благочинному карман растрясти! - сказал Курденко.
- Кому растрястись - все единственно, сыне, - проговорил Костиц. - Абы уничтожен был зеленый змий в самом зародыше!
Он позвонил и приказал явившемуся вестовому принести три дюжины шампанского и, не раскупоривая, поставить на столе, а сам вынул часы и стал следить за движением стрелки.
Ровно через двадцать минут в дверях залы показалось шествие: впереди, важно закинув голову назад, журавлиным шагом выступал Возницын; за ним следовал его вестовой с корзинкой, наполненной разными предметами, последним был Гаврило Васильевич, несший в левой руке мешок с каким-то ворочавшимся в нем живым существом; на правом плече у него висела часть давно сгнившей лестницы, валявшейся на дворе.
Против середины большого общего стола поставили маленький, и Возницын встал за ним.
- Каспада публикум! - возгласил он, подражая выговору и жестам немцев - содержателей разных заведений. - Имей честь представить вам мой знаменитый, единственный во всем мире и в средней Америк паноптикум. Имею за него медали от короля Патагонского, королевы иерихонской и Дон Кихота Ламанчского. Одобрен учеными, особливо покойными и всеми коновалами. Один ученый застрелился из-за него от зависти, два отравились и семь с ума сошло…
Смех обежал зрителей: Возницын сразу сумел заинтересовать всех.
- Начинаю показывать! - Он нагнулся и стал рыться в корзине, стоявшей у его ног.
- Кирпич из Вавилонской башни! - выкрикнул он, подымая кусок кирпича, только что вывороченный им из фундамента дома. - С самой верхушки: был на третьем небе!
- Часть древа познания добра и зла! - Он поднял над головой под общий смех березовое полено. - Пятна на нем от слюнок Евы, которые текли, когда змий соблазнял ее!
- Вода всемирного потопа! - продолжал он, выливая на пол воду из стакана. - Плескалась об Арарат, когда к нему подъезжал Ной!
- Фиговый листок Евы до грехопадения! - Зрители увидали свежий березовый листок. - Он же после грехопадения! - Над головой Возницына показался огромный лопух.
Хохот и топанье ног прервали на несколько мгновений слова Возницына. Он ждал с планшеткой из дамского платья в руке, отысканной в куче мусора около дома.
- Ус кита, проглотившего Иону! - все так же невозмутимо серьезно произнес он, как только все угомонились. - Сам кит сдох, усы завещал нашему паноптикуму. Документы о том хранятся у римского папы!
- Плешь Ноя в натуральную величину! - Он неожиданно ухватил стоявшего сбоку и ухмылявшегося Гаврилу Васильевича, подтащил к себе и нагнул ему голову так, что лысина его предстала перед публикой во всей красе.
- Часть лестницы, которую Иаков видел во сне! Остальная сгрызена паломниками для избавления от зубной боли! - Возницын водрузил на столике обломок с двумя ступеньками. - На нижней ступеньке стоял ангел, на верхней два архангела. Трубы лежали на третьей, но Илья-пророк захватил ее с собой на небо: дерево в пустыне дорого.
- Частицы жены Лота! - он широкой струйкой пустил белую соль из сжатого кулака, затем поднял над головой огромный, потемневший коренной зуб лошади.
- Зуб Ксантиппы, который она имела против Сократа!
Публика уже не хохотала, а ревела, катаясь на стульях; Возницын кричал в свою очередь.
Из корзины появилось наполовину откушенное антоновское яблоко.
- Яблоко Париса, недоеденное Венерой!
- Камни преткновения, упоминаемые в Священном Писании! - Он показал пару здоровенных булыжин. - Об один споткнулся Наполеон под Москвой, об другой Пугачев на Яике!
Возницын с помощью Гаврилы Васильевича вытащил из мешка за шиворот эскадронного любимца - черного кота.
- Черная кошка, пробежавшая между Жозефиной и Наполеоном!
Он разжал руку, и кот стремглав кинулся удирать из залы.
- Внимание: особо редкая реликвия, каспада! - торжественно заявил Возницын, показывая медную песочницу и вытряхивая из нее содержимое. - Песок из Мафусаила в последние годы его жизни!… Паноптикум закрывается до следующий раз!
Возницын раскланялся, как балетная танцовщица, и послал аплодировавшей, топавшей и кричавшей "фора" публике воздушный поцелуй.
- Но, позвольте, это же балаган?! - вопил в истошный голос Заводчиков.
- Плати, плати! - кричали с разных сторон голоса. - Фора Возницын! Дрянь гамбургский паноптикум против его!
Костиц встал и замахал рукой.
- Отцы и братия, кому платить? - спросил он, крутя ус, когда шум несколько стих.
- Заводчикову! Заводчикову! - дружно ответили все.
Костиц подозвал вестовых и указал на бутылки. Захлопали в потолок пробки и, несмотря на протесты и возмущение Николая Николаевича, Гавриле Васильевичу было приказано счет за шампанское подать ему.
- Извольте, что же, я подчиняюсь, я заплачу! - чуть не плача, говорил скупой Заводчиков. - Но ведь это же неправильно?… Что он такое показывал? Зуб лошади, а говорит, что Ксантиппы?…
- Сыне! - прервал его Костиц. - Древом быть можешь, но расписываться в том не следует!
В зал вошел радостный, что весеннее утро, Светицкий.
Его сейчас же посвятили во все происходившее и вручили стакан шампанского.
- Что вы какой-то странный? - спросил, приглядываясь к нему, Курденко.
- Женюсь… - шепнул ему на ухо Светицкий.
- Да ну?! На ком?
- На Леониде Николаевне…
- Это вы вправду?
- В самую настоящую!
- Сыны, шептаться за столом нельзя: несть тайн в монастыре! - во всеуслышание заявил Костиц.
- Можно сказать? - спросил Курденко.
- Можно!
- Господа… Позвольте предложить тост! - произнес, поднявшись, Курденко. - За здоровье жениха и невесты - Дмитрия Назаровича и Леониды Николаевны… Ура!
Отзыва не было; весь стол словно оцепенел на одно мгновенье, затем все вскочили и окружили Светицкого.
- Правда? Шутка или нет? - послышались вопросы.
- Правда… - ответил всем сразу Светицкий; ему было неприятно, что товарищи так странно встретили весть о его женитьбе и не поздравляли, а будто бы в глубине души удивлялись ей.
Первым почувствовал неловкость положения и спохватился Радугин.
- Кому ваша женитьба радость, а нам нет! - сказал он. - Мы теряем товарища. Вечная память отцу-звонарю! - Он поднял стакан с грустным видом.
- И да здравствует новый Светицкий! - подхватил Возницын.
Дружное "ура" загремело в зале; руки со стаканами потянулись чокаться к Светицкому.