Та увидела, что лед в его глазах растаял. Они сияли каким-то особенным блеском. Она просто ответила:
- Да.
- Перенестись вдруг из прекрасного большого города на одинокую гору посреди тихого леса! Слишком резкая перемена. Вы были, вероятно, в отчаянии, когда узнали о предстоящем переезде?
- Я сочла это незаслуженным счастьем, - последовал спокойный ответ.
- Что? Удивительно! Я думаю, что никто не станет срывать репейник, когда может иметь розу. Это общепринятый взгляд.
- Да, но очень односторонний.
- Сомневаюсь, что хоть кто-нибудь из ваших друзей разделял ваши взгляды… Но все-таки предполагаю, что вам нелегко было расстаться с друзьями.
- Даже очень легко, потому что у меня их не было.
- Не может быть! - воскликнула Елена. - У вас не было даже хороших знакомых?
- Были - те, кто мне платил.
- Вы давали уроки?
- Да.
- Разве у вас никогда не было потребности иметь друга?
- Никогда, потому что у меня есть мать, - с глубоким чувством ответила Елизавета.
- Счастливая! - пробормотала Елена, опуская голову.
Елизавета поняла, что задела рану в сердце Елены. Она очень пожалела об этом, и ей захотелось загладить неприятное впечатление. Фон Вальде, казалось, прочел эту мысль девушки по ее лицу и, не обращая внимания на печаль в голосе Елены, спросил:
- И вы пожелали жить именно в Тюрингене?
- Да.
- А почему?
- Потому что мне с раннего детства рассказывали, что мы родом из Тюрингии.
- А, вы, верно, из рода Гнадевицев?
- Это девичья фамилия моей матери, а я Фербер.
- Вы сказали это таким тоном, будто благодарите Бога за то, что не носите этой фамилии.
- Да, я очень рада этому.
- Гм… Это имя было в свое время очень громким.
- Да, но слава его не всегда была безупречной.
- Э, да и что с того! Зато это имя имело при многих дворах цену чистого золота, потому что было очень древним, и его носителей осыпали различными милостями.
- Простите, но я совершенно не могу понять, как возможно, что… - начала было Елизавета, но, покраснев, замолчала.
- Ну-с? Вы начали фразу, и я настаиваю на том, чтобы вы ее закончили.
- …что грехи награждаются потому, что стары, - неуверенно проговорила Елизавета.
- Прекрасно! Но многие предки Гнадевицев проявили истинное мужество и отвагу.
- Возможно, но, по-моему, несправедливо, что их заслугами в течение стольких столетий пользуются те, кому вовсе не присущи эти качества.
- Да разве великие дела не должны жить вечно?
- Конечно, но если мы не считаем их для себя примером, то недостойны пользоваться славой совершивших их, - решительно ответила Елизавета.
В это время во двор въехал экипаж. Фон Вальде наморщил лоб и провел рукой по глазам, как бы внезапно просыпаясь от сна. Вскоре дверь отворилась и вошла баронесса. На ней и Бэлле были шляпки и накидки.
- Вот и мы! Какой сегодня отвратительный воздух! Я очень сожалею, что решила выехать. Мне, вероятно, придется поплатиться насморком за свою материнскую заботу. Бэлла хотела узнать, как ты себя чувствуешь, Елена, а потому я и привела ее сюда.
Девочка направилась прямо к кушетке и, казалось, не замечала Елизавету, сидевшую около нее. Наклонившись, чтобы поцеловать руку Елены, она задела Елизавету, пуговица ее накидки зацепилась за отделку платья гостьи и разорвала ее. Девочка подняла голову, искоса взглянула на дыру и, развернувшись, направилась к фон Вальде, чтобы поздороваться с ним.
- Ну-с, - проговорил тот, не подавая ей руки, - почему же ты не извинишься за свою неловкость?
Бэлла не сказала ни слова в ответ и ретировалась к мамаше, на щеках которой вспыхнули яркие пятна. Взгляд, который она бросила на Елизавету, ясно говорил, что ее недовольство было направлено на последнюю.
- Разве ты не умеешь говорить? - спросил фон Вальде, вставая.
- Госпожа Фербер сидела так близко, - проговорила вместо упорно молчавшей девочки баронесса.
- Действительно, мне надо было отодвинуться, да и беда вовсе не так велика, - сказала Елизавета с приветливой улыбкой, протягивая руку Бэлле.
Девочка сделала вид, что не заметила этого жеста и спрятала обе руки под пелерину. Фон Вальде, не говоря ни слова, подошел к ней, взял за руку, подвел к двери, открыл ее и приказал девочке:
- Иди сейчас же в свою комнату и не показывайся мне на глаза, пока я этого не пожелаю.
Баронесса была вне себя, но что она могла сделать? Она не имела оружия для борьбы с "варварством и насилием этого человека", который являлся хозяином дома. Наконец рассудок взял верх над чувствами.
- Надеюсь, милый Рудольф, ты простишь Бэлле маленький каприз, - проговорила она дрожащим голосом. - Прошу тебя принять во внимание то обстоятельство, что ее гувернантка ужасно бестолковая.
- Мисс Мертенс? Сомневаюсь, чтобы она при своем врожденном такте воспитала Бэллу такой, какой она себя только что показала.
Лицо баронессы снова вспыхнуло, но она овладела собой.
- Ах! - воскликнула она, намереваясь сменить тему разговора. - С этими глупыми историями я совсем забыла сказать, что Эмиль вернулся из Оденбурга. Он прибыл верхом и совсем промок, так что теперь переодевается. Он сейчас будет здесь. Может он засвидетельствовать тебе свое почтение?
Яркая краска залила щеки Елены, но она опустила голову, не сказав ни слова.
- Без сомнения, - ответил фон Вальде. - Долго он думает пробыть здесь?
- Несколько дней, если позволишь.
- Конечно, и мы увидимся с ним, когда придем к тебе пить кофе.
- Он будет очень рад. Если угодно, мы можем сейчас же перейти в мою комнату. Камеристка доложила мне, когда я выходила из кареты, что все готово к приему гостей.
При этих словах Елизавета поднялась, собираясь уйти; фон Вальде, заметив это, устремил на баронессу вопросительный взгляд. Он, конечно же, ожидал, что она пригласит гостью присоединиться к ним. Баронесса в этот момент переключилась на цветочный стол в оконной нише и нашла, что садовник очаровательно убрал его. Она погрузилась в рассматривание группы азалий, повернувшись спиной к девушке.
Елизавета поклонилась. Елена неуверенным голосом, но сердечно поблагодарила ее за доставленное удовольствие. В коридоре девушка увидела Гольфельда, шедшего ей навстречу. Заметив ее, он ускорил шаг, а затем, убедившись, что вокруг никого нет, схватил руку Елизаветы, страстно поцеловал и прошептал:
- Как я счастлив, что снова вижу вас!
Елизавета была так ошеломлена, что не смогла произнести ни слова. Она только быстро отдернула руку. В эту минуту дверь, ведущая в комнату Елены, отворилась и оттуда вышел фон Вальде. Гольфельд, сделав вид, будто только что заметил Елизавету, слегка приподнял шляпу и подошел к родственнику.
Елизавета была вне себя. Для нее такое поведение молодого человека было оскорбительным. Она сердилась на себя за то, что сразу не осадила его за дерзость. При мысли о том, что мужчина посмел коснуться ее, она сильно покраснела. Девушке казалось, что место, к которому Гольфельд приложил свои горячие губы, еще горит у нее на руке, и она подставила ее под струю фонтана, как бы желая смыть воображаемое пятно.
Елизавета вернулась домой в возбужденном состоянии и пожаловалась матери на наглость молодого человека.
- Ты теперь знаешь, что за тип этот Гольфельд, - сказала та. - Поэтому тебе нужно избегать встреч с ним, а при назойливости осадить. Ни на минуту не забывай, как должна себя вести. Иди своей дорогой. Пока я не советую тебе прекращать занятий в замке Линдгоф.
- О, конечно, я этого не сделаю! - воскликнула Эльза. - Что сказал бы дядя, если бы узнал, что цыпленок действительно прячется под родное крылышко! - добавила она, улыбаясь сквозь слезы. - Было бы очень печально, если бы у меня не хватило сил дать такой отпор этому навязчивому молодому человеку, чтобы у него навсегда пропало желание лезть ко мне с поцелуями.
Она немного успокоилась, вспомнив свой сегодняшний разговор с фон Вальде, и решила, что держалась мужественно, потому что перед этим проницательным взором и строгим лицом было нелегко высказать свои убеждения относительно почитания предков. Она ежеминутно ждала, что его взгляд снова сделается ледяным, как при разговоре с баронессой, но этого не случилось. Ей даже показалось, что его губы несколько раз дрогнули в едва заметной улыбке.
"Вероятно, ему вздумалось сегодня сыграть роль льва, забавляющегося с мышонком. Он терпеливо сносил попытку маленькой девочки открыть ему свои наивные взгляды", - подумала она.
Елизавета сама не знала, как ей пришла в голову мысль, что ей было бы очень больно, если бы фон Вальде выказал высокомерие по отношению к ней, а потому решила, что следует быть особенно осторожной с фон Вальде и не принимать простую вежливость за нечто большее.