Солдаты, прибывшие с чиновником, явно были голодны, и я ощутила необыкновенное злорадное удовольствие при мысли, что ничего им не дам. Если им желательно взять самим, пускай жрут сырой картофель из погреба. Это все, что они могли взять. Даже гречневые лепешки Франсина благоразумно унесла от греха подальше.
Чиновник вернулся и, не спрашивая моего разрешения, прошел в дом. Там сел за стол и принялся что-то писать. Мы столпились вокруг него, предчувствуя недоброе. Жанно смотрел на республиканца откровенно ненавидящим взглядом.
Чиновник закончил писать и, подняв на меня глаза, помахал исписанным листом в воздухе.
– Вот, гражданка! Это акт о задолженности. Вы должны выкупить его в муниципалитете департамента до 1 ноября сего года.
– Выкупить? Но за какую сумму?
– С учетом трех прошедших лет и пени сумма составляет девятнадцать тысяч сто двадцать пять ливров.
На мгновение я подумала, уж не сошел ли он с ума. Невероятно было даже предположить, что эти разоренные недавним набегом земли действительно столько стоят. Если бы это было так, я бы, ей Богу, от них избавилась. Но это было не так. На рынке никто бы мне столько не дал, разве что сумасшедший. А для меня подобная сумма вообще была недосягаема. Девятнадцать тысяч или девятнадцать миллиардов – это было для меня абсолютно все равно. У меня было только четыреста ливров, и ни одним су больше.
– Вы, вероятно, шутите? – спросила я холодно.
– Нисколько!
И он ткнул мне в лицо бумагу, где черным по белому стояло: 19 ТЫСЯЧ.
Меня разозлило и такое обращение, и такой ответ.
– Я не стану слушать такие глупости! У меня нет таких денег, и я, разумеется, не стану платить!
Чиновник, казалось, был крайне доволен тем, что привел меня в отчаяние.
– Как угодно, гражданка, как угодно. Можете поразмыслить. Впрочем, у вас есть срок – до 1 ноября.
– Почему это только до 1 ноября?
– Потому что тогда найдется человек, который выплатит вашу задолженность и, разумеется, на законном основании завладеет вашими землями.
– Вы что, посмеете меня выгнать?!
– Именно так, гражданка. Конечно, в том случае, если наше решение об уплате будет отрицательным.
Он очень довольно и аккуратно складывал свои письменные принадлежности.
"Найдется человек, – повторила я про себя. – Есть мерзавец, зарящийся на Сент-Элуа! На остатки нашего родового замка!"
– Кто этот человек? – вскричала я возмущенно. – Как его имя?
С торжествующим видом чиновник охотно ответил:
– Его имя – Бельвинь, гражданка!
Меня бросило в жар, щеки запылали. Я смотрела на чиновника с такой яростью, что он заметно изменился в лице и слегка попятился.
– Прощайте, гражданка! – пробормотал он в замешательстве.
– Черт побери! – сказала я в бешенстве. – Вы сказали "девятнадцать тысяч"! А сто двадцать пять ливров за что?!
Он пошевелил губами и степенно ответил:
– Двадцать – за кучера, пять ливров – за бумагу, а сто ливров – мне, за то, что я приехал сюда!
И, полагая, что я должна быть довольна таким обстоятельным ответом, он с достоинством покинул наш дом.
"Вот и новая напасть, – подумала я в отчаянии. – Беды сыплются на меня, как шишки. Хоть бы за мной поскорее приехали!"
Деньги надо было собрать, это я понимала совершенно ясно. Я скорее умерла бы, чем позволила мерзавцу мельнику считать себя хозяином этих пусть и разрушенных, но древних стен. Нет, никогда! Я бы не смогла жить после такого унижения, не смогла бы посмотреть в глаза Жанно. Пусть у меня не останется ничего, но эти стены будут принадлежать де ла Тремуйлям во что бы то ни стало.
Девятнадцать тысяч. Деньги, обещанные графом, сейчас были нужны мне, как воздух.
3
Дорога пошла под уклон, за ней устремились сосны, чуть ниже к ним примкнули ели, а на самой крутизне навстречу мне вдруг поднялись еще совсем зеленые березы и осины, красновато-коричневые, отливающие золотом вязы, угрюмые дубы с шоколадными и лиловыми листьями, и, наконец, яркими огнями вспыхнули клены.
Осень в этом году выставила свои цвета внезапно, ярко и смело. Было только начало сентября, но в ярко-зеленом одеянии леса уже всюду мелькали медные и рыжие пятна. Я шла, неся за собой тяжелую корзину, полную лесных ягод и орехов. Где-то вдалеке аукала Аврора, перекликаясь с Жанно. Но вообще-то в лесу царила полная, оглушающая тишина.
На фоне алого, шафранового, розового леса вырисовывался золотистый подлесок с вкрапленными в него черными и ржавыми пятнами колючего кустарника; оттуда тянуло жаром, пахло медом и ежевикой. Я присела у мшистого холмика, возле бьющего из-под земли родника, и, сняв тяжелые сабо, поставила усталые ноги на землю.
Человек от графа д'Артуа не приезжал.
Строго говоря, я ожидала его появления еще десять дней назад. Ожидания были напрасны. Но если тогда можно было все это объяснить какими-то непредвиденными осложнениями или просто опозданием, то теперь я уже терялась в догадках.
Я не могла думать ни о чем, кроме этого.
До тех пор, пока мне не стало ясно, что отсутствие эмиссара – не просто опоздание, я не задумывалась серьезно о моем положении и жила только своей будущей жизнью, которую собиралась начать в Эдинбурге. Но уже дня четыре назад меня охватила паника. Мне показалось, я сошла с ума, раз сижу сложа руки и жду у моря погоды. Синие уничтожили все наше хозяйство, у нас не было ничего, кроме овощей, и представлялось затруднительным даже пережить зиму. С тех пор, как я осознала это, занятия мальчиков у отца Медара были временно прекращены: с самого утра все обитатели Сент-Элуа, исключая Жака, отправлялись в лес собирать грибы, ягоды, орехи, коренья. Мы с Маргаритой потом целыми вечерами нанизывали их на нитки и привешивали к балкам на потолке, для сушки.
Сейчас, когда день клонился к закату, я чувствовала себя смертельно уставшей. Особенно измучили меня не блуждания по лесу, а неотступная тревога о том, что будет завтра. В преддверии зимы я снова стала нищей. И, кроме того, поведение графа д'Артуа можно было счесть просто подлым.
Во мне мало-помалу закипал гнев – я понимала, что он бессилен, но удержаться от него не могла. Злые слезы готовы были брызнуть у меня из глаз. Чертов граф д'Артуа! Он, вероятно, уже и думать забыл об обещании, данном мне! Уж лучше бы я никогда его не встречала! И как я была глупа, согласившись поехать на остров Йе! Слушала там его разглагольствования, в то время как он наверняка в душе смеялся над моей легковерностью!
Я сжала пальцы. Нет, не следует отчаиваться, надо сохранить присутствие духа. Не умираю же я, в конце концов. А если удастся собрать заготовки на зиму, то мы доживем до весны и без помощи графа.
Но, Боже мой, как надоела такая жизнь! Не жизнь, а борьба за кусок хлеба, за пинту молока, за ягоду, за гриб. Все мое существование свелось именно к этому. И порой меня охватывало отчаяние. Конечно, как можно было вообразить, что женщина, подобная мне, может чего-то добиться, начав с нуля. Да еще с детьми на руках, да еще в этой страшной стране…
– Надо ждать, – прошептала я одними губами.
Да, надо было ждать, потому что, если зиму мы и были способны как-то прожить, то девятнадцать тысяч налога собрать никак невозможно. Продать что-нибудь? У меня из ценных вещей были только платья, подаренные графом, и нитка жемчуга – за нее, вероятно, не дадут больше тысячи. К тому же я, как последняя дура, оставила на Йе рубиновое ожерелье…
До 1 ноября, подумала я, горько усмехаясь, нам еще разрешат жить в башне. А потом мы лишимся и крыши над головой. Тогда, вероятно, отправимся просить милостыню. А что еще можно делать? Убить Бельвиня? Вместо него отыщется другой покупатель.
Я устало поднялась, взяла с земли тяжелую корзину. Ежевика очень сладко и соблазнительно пахла. Я вяло съела несколько ягод – их вкус неожиданно оказался превосходным. Они пахли дождем и влагой. У меня даже как будто стало легче на душе.
У часовни Святого-Бенедикта-что-в-Лесу я встретила отца Медара. Только неделя прошла с тех пор, как он вернулся, а я уже дважды приставала к нему с расспросами о графе д'Артуа.
Сегодня он успокоил меня, сказав:
– Мне достоверно известно, мадам, что эмиссар его высочества уже в пути. Я не знаю, почему он задерживается, но, думаю, его можно ожидать в ближайшие дни.
Я облегченно вздохнула.
– А как же Аврора, мадам? Ей уже пора принять первое причастие. Я подготовил ее. Что вы на это скажете?
Я покачала головой.
– Нет, отец Медар. По крайней мере, не в ближайшее время.
Для первого причастия нужно красивое белоснежное платье и вуаль. Аврора будет в отчаянии, если я не сошью ей их. А сейчас у нас ни на что нет средств – стало быть, надо подождать с причастием. Нельзя допустить, чтобы моя девочка выглядела хуже, чем девчонки из деревни.
Выйдя из леса, я поплелась по тропинке к обрыву над рекой, где, как я помнила, были густые заросли сливовых деревьев. Чтобы добраться до них, – а они росли под обрывом, в тени, – нужно было долго спускаться крутым склоном через колючий кустарник. Сливы будто улыбались мне – одни почти черные, другие желто-красные, а совсем еще не спелые и кислые были бледно-желтыми. Сквозь тоненькую кожицу просвечивали косточки. Я уже начала спускаться, как звук двух детских голосков насторожил меня. Я остановилась.
Внизу, под самыми сливами, весело болтали Жанно и Берта Бельвинь. Он ни на минуту не прекращал дружить с этой девчонкой, которую я слегка недолюбливала. Оба они, дурачась, навесили себе на уши, как сережки, маленькие золотистые ягоды. Я остановилась, наблюдая и прислушиваясь.