После Цусимы наши молодые флотские офицеры - абсолютно ни в чём не виноватые - стрелялись, будучи не в силах вынести позора. Какого именно позора - не знаю, это только они сами знали. Может - позора поражения в бою. Может - позора для Отечества. Может - какого-то ещё. Важно, однако, в моём рассуждении не точное установление причины, а то, что даже будучи лично абсолютно ни в чём не виноватым, в некоторых ситуациях ответственности всё равно не избежать. Если, конечно, ты человек чести.
Да простит мне маршал Груши эту дурацкую фантазию. Он в реальной жизни никогда никого в бою не предавал. В битве при Нови, прикрывая отступление разбитых Суворовым французов, получил четырнадцать - четырнадцать! - ранений. При Ватерлоо до самого конца честно исполнял все приказы своего императора. Когда главное дело уже кончилось, и Наполеон бежал - Груши, не зная об этом, ещё несколько часов добивал прусский арьергард у Вавра. И добил, и увёл свой отряд в целости и сохранности в намюрскую крепость. А затем - собрал остатки разбитой армии, совершил организованный марш и занял оборонительную позицию перед Парижем. Хотя это и не могло уже ничего изменить.
Смысл этого аллегорически-романтического отступления был вот в чём. Во всех моих последующих рассказах не будет поиска лично виноватых - хотя бы потому, что их почти и нет (правда, в масштабах всего Человечества). Но мне тем не менее не хотелось бы, чтобы из-за этого сложилось впечатление, что, коли очевидно виноватых среди нас нет, то никто ни за что и не несёт ответственности. Потому что, как я только что попытался аллегорически продемонстрировать, ответственность есть всегда. Другое дело - осознаёшь ли ты её, какова мера твоих ума, профессионализма и чести.
На основе этого понимания и построен мой первый рассказ, который не только по всем своим внешним признакам, но и по сути - абсолютно макиавеллианский.
ВОТ как среднестатистический читатель это определение - макиавеллианский понимает? Как, вообще, все мы его обычно понимаем в целях и того, и другого перевода (иначе говоря, в процессе усвоения мысли)?
Ответ напрашивается сам собой, причём на любом языке во всём сегодняшнем образованном мире: это что-то коварное, что-то от нас скрытое, что-то явно не в наших интересах. Какой-то неблагожелательный происк какой-то злой силы, исповедующей один главный принцип: цель оправдывает средства, и для её достижения все они хороши.
Почти аксиома. Но если есть хоть малейшее сомнение, жёсткие правила перевода безоговорочно требуют проверки.
Поэтому беру словарь и смотрю, каково вполне устоявшееся, нормативное значение этого слова. Например, статья из английского толкового словаря после двух обычных притяжательных значений приводит ещё и третье:
Макиавеллианский…. 3. Отличающийся особой или беззастенчивой хитростью, лживостью или неискренностью (Random House Unabridged Dictionary).
Дальше ради достижения наибольшей правдоподобности затеянного эксперимента обращаюсь к самому доступному в мире и потому самому пользуемому на сегодня источнику справочной информации: просматриваю, что на сей счёт пишет "Википедия".
В русскоязычной статье о Макиавелли сказано:
Исторически его принято изображать тонким циником, считающим, что в основе политического поведения лежат выгода и сила… Впрочем, такие представления скорее следует отнести к исторически сформировавшемуся имиджу Макиавелли, чем к объективной реальности.
Во франко-язычной статье уже даже звучат страстные нотки, а аргумент всё тот же, но более обоснован:
Изначально, в благородном смысле макиавеллизм относится к концепциям Никколо́ Макиавелли, изложенным в его политических произведениях. При таком его понимании "макиавеллизм - это попытка выставить на всеобщее обозрение лицемерие общественной комедии, выявить те чувства, которые на самом деле подвигают людей на те или иные поступки, очертить истинные конфликты, образующие ткань исторической поступи, и изложить лишённый каких бы то ни было иллюзий взгляд на то, что же такое есть в реальности общество. "
А в англоязычной статье и вовсе заявлено прямо и недвусмысленно:
В современном языке определение макиавеллианский используется с уничижительным, негативным смыслом, по такое его приложение ошибочно…
И что же получается? Заблуждение?
РАЗОБРАТЬСЯ, откуда и почему возник такой дуализм во вроде бы нормативном толковании ("переводе") давно привычного и понятного "макиавеллизма", на самом деле не так уж и сложно.
Прежде всего надо вспомнить, что в своей главной, фундаментальной работе "Рассуждения о первой декаде Тита Ливия" Макиавелли написал вот такие довольно знаменитые строки:
Книга I, Глава XII. О том, сколь важно считаться с религией и как, пренебрегая этим, по вине римской Церкви Италия пришла в полный упадок
Государи или республики, желающие остаться неразвращенными, должны прежде всего уберечь от порчи обряды своей религии и непрестанно поддерживать к ним благоговение, ибо не может быть более очевидного признака гибели страны, нежели явное пренебрежение божественным культом….
Если бы князья христианской республики сохраняли религию в соответствии с предписаниями, установленными ее основателем, то христианские государства и республики были бы гораздо целостнее и намного счастливее, чем они оказались в наше время…. Тот, кто рассмотрит основы нашей религии и посмотрит, насколько отличны ее нынешние обычаи от стародавних, первоначальных, придет к выводу, что она, несомненно, близка либо к своей гибели, либо к мучительным испытаниям.
… дурные примеры папской курии лишили нашу страну всякого благочестия и всякой религии, что повлекло за собой бесчисленные неудобства и бесконечные беспорядки… мы, итальянцы, обязаны Церкви и священникам прежде всего тем, что остались без религии и погрязли во зле.
В этом рассуждении Макиавелли нужно для наших целей отметить, как главное, вот что: он в желательной с его точки зрения системе государственного устройства не осуждал и не отрицал религию. Наоборот, он развёрнуто и определённо указал на её крайнюю важность и потому обязательную необходимость. Но при этом недвусмысленно подразумевал подчинённость Церкви - т. е. культового административного учреждения - светским князьям (правителям государств).
А ведь практически во всей тогдашней - католической - Европе руководителем всего и вся считался и на практике являлся верховный церковный чиновник, папа римский. И потому этот Макиавеллиев тезис означал прямой вызов существовавшему повсеместно устройству государственной жизни. Всего несколько сухих и бесстрастных абзацев - но в них фактически изложены идейные основания, на которых тогда могла бы быть осуществлена форменная революция во всех европейских государствах.
ТЕПЕРЬ читаем коротенький отрывок из прекрасного очерка, который посвятил Макиавелли известный английский публицист и историк первой половины девятнадцатого века Томас Маколей:
Нет никаких оснований считать, что окружавшие его люди находили его произведения шокирующими или нелепыми. Напротив, сохранилось более, чем достаточно, доказательств того, что и к нему, и к его работам современники относились с большим уважением. Его книги были опубликованы под патронажем самого папы Климента VII, а неподобающим для христианина чтением их объявили только поколение спустя, на Тридентском соборе. Он, действительно, подвергся осуждению некоторых членов демократической партии (во Флоренции. -А. Б.), но только за то, что посвятил своего "Государя" покровителю, носившему непопулярную среди них фамилию Медичи; а вот по поводу его столь сурово с тех пор осуждённых аморальных доктрин никакого возмущения никто тогда, вроде, не выказал. Первые гневные возгласы против них зазвучали по сю сторону Альп, и в Италии их, кажется, восприняли с полным недоумением. А самым первым его гонителем был, насколько мы можем знать, кардинал Поул, наш соотечественник.
Это кажущееся противоречие - один папа издаёт труды Макиавелли, а его преемник предаёт автора анафеме, - объясняется просто.
Папа Климент VII - это Джулио Медичи, внебрачный сын одного из Медичи, племянник Лоренцо Великолепного и двоюродный брат папы Льва X. Во время, когда Макиавелли написал своего "Государя", Джулио Медичи был произведён в кардиналы (стал князем Церкви) и назначен архиепископом во Флоренцию - "столицу" дома Медичи и одновременно отчизну Макиавелли. Видимо, именно он, Джулио Медичи выступил непосредственным заказчиком "Государя", поскольку известно, что он слыл сторонником воссоединения бесконечно раздробленной в то время Италии.