- Рубашка, барыня, подойдет, а вот костюмчик - на такие плечи костюмчика не сыскать мне, разве что штаны на него найдутся. - Он забормотал про себя. - Вздумалось барыне поиграться, дворню в городское одевать, - и тут же, улыбнувшись во весь рот и низко кланяясь, залебезил:
- Пожалте-с, барыня, восемь рубчиков, штаны и рубашка. Вот туфли-с если хотите - как раз на вашего слугу - будет совсем городской! - Он ехидно рассмеялся.
Даша рассчиталась с продавцом и взглянула на Никиту. Тот, молча, сжав кулаки, наблюдал за происходящим, затем сквозь зубы процедил:
- Стесняетесь меня, барышня, одежда моя вам не по нраву. Зачем сюда привели?
- Нет, ну ты что? Это ж костюм! Маскарад, понимаешь?! Я с тобой везде хочу побывать, а в твоем тебя и в половину мест не пустят, смотри, в этом ты - чистый горожанин, никто и не догадается.
- Ну… коли так, - ладно.
- Пошли, в коляске переоденешься, только еще вот пройдемся здесь по рядам немного. Пытаясь протиснуться сквозь толпу к коляске, Никита вывел Дашу к проходу, который вел к небольшому деревянному сараю. Даша обратила внимание, что там собралась знать, и толпились деревенские.
- Пойдем, посмотрим, что там!
- Лучше вам барышня на это не глядеть.
- Это почему.
- Торговля там, крепостных продают.
- Погоди, так ведь запрещено ж на ярмарках людьми торговать! За это ж на каторгу можно.
- Так ведь они в открытую и не торгуют. Дворня в сарае, купец в конторе на площади, а показывать товар им никто не запретит.
- Никита! Они все равно торгуют людьми на ярмарке, это запрещено законом по всей России.
- Эх, кабы это в Москве или Петербурге было, а у нас тут городовой каждому кум и каждому сват, все шито да крыто.
- Ясно! Но этого так оставлять нельзя!
- Ничего не поделаешь, так уж тут устроено. Бунтовать себе дороже.
Переодевшись в коляске, Никита стал похож на других Задольских парней и отличался только, разве что, своей загорелой кожей и несвойственной для горожанина шириной плеч. А так его вполне можно было принять за мастера с суконной фабрики, нарядившегося в честь выходного дня и прогуливающего свою барышню. Даша вынула изумрудную заколку из волос, спрятала её и сунула Никите в карман кошелек, весело залившись смехом, она прощебетала:
- Ну вот! Теперь меня от горожанки не отличить, а ты меня везде води, и всем угощай! Мороженного хочу!
Часы летели незаметно. И в кофейне и на ярмарке, и в тени сквера, Никита не мог отвести глаз от чуда, которое, казалось, было так близко и на самом деле было так недосягаемо. Они тайком целовались в тени той самой плакучей ивы, и Никите казалось, что ему пятнадцать лет, так сладко ныло сердце, так пьянили его запахи летнего сквера и Дашины поцелуи. Услышав звон вечернего колокола, они стремглав бросились к коляске, вспомнив о заказах у портного. Едва успев к закрытию, Даша осмотрела готовый заказ и приказала обмерять Никиту. Заказав ему несколько костюмов и забрав готовый товар, они тронулись в обратную дорогу. Никите вновь пришлось переодеваться в коляске, чтоб деревенские не засмеяли "пана", как он выразился. Даша, взяв у него поводья, и делано отвернувшись, искоса подглядывала за процессом, и дух её захватывало от его широкой смуглой спины, крепких рук. Она удивлялась сама себе, - откуда у воспитанной барышни, которой прививали любовь к нежным избалованным маменькиным сыночкам с белой кожей и тонкой костью, такая страсть к крепкому мужскому телу, широким плечам и мускулам. Темнело, когда коляска подъехала к Зеленому хутору. Порфирий, уставший, с растрепанными седыми волосами, но вполне счастливый вышел их встречать.
- Ну, все, барышня, разрешились обе, двое жеребят у нас теперь еще. Таких арабов поискать и в самой Москве надо.
- Ну, слава богу, Порфирий, ну спасибо тебе - сегодня же батюшке отпишу, пошли кого-нибудь, попросить Марфу, пусть ужин подает, а мы с тобой пойдём. Посмотрим на них.
* * *
Ульяна дрожала как осиновый лист, пробираясь сквозь лесную чащу к заброшенной избушке. Скоро вечер, а места здесь опасные. Вон на барышню волк напал. И где эта избушка. Федор сказал прямо по тропинке вглубь леса от трех берез ходьбы меньше часа. Она шла, казалось, уже целую вечность, воздух сгущался в сумерках, словно чернила, ей было очень страшно.
- А вот и ты, красавица моя.
Ульяна вздрогнула, когда Федор вышел из-за дерева и подхватил её на руки.
- Ну что, синеглазая, испугалась, - тряхнув русыми кудрями он захохотал.
- Пусти, медведь, чуть душу богу не отдала!
- Ну не отдала ведь, ты сделала, как я просил?
- Все сделала, смотри, Федька, не обмани, ты сказал, что выкупишь меня.
- Выкуплю, красавица, вот барин приедет, и сразу выкуплю!
- А почему у барина, разве у барышни нельзя?
- Можно и у барышни, да только видно придется у барина, - он захохотал и закружил Ульяну на руках.
- Не пойму я тебя, Федечка, ну что ты делаешь, ну полно!
Федор, одной рукой зажав ей руки за спиной, а другой, развязав завязку на блузке, прижал её к огромному развесистому дубу, и принялся целовать в губы. Развязав блузу до пояса, он уложил девушку прямо на тропинку. Ульяна отдавалась ему, казалось, и телом и душой.
- Ах ты красавица моя, я такой горячей еще не видел, хорошо ли тебе со мной? - Федор с силой сжимал в объятиях хрупкую девушку, - вижу что хорошо! Моя, слышишь, только моя!
- Ох, Федечка, люблю тебя, хороший мой, люблю!
Федор перевернулся на спину. Он все-таки добился её! А какая неприступная была, и не смотрела в его сторону. А теперь стоит ему прикоснуться - мягче воска становится.
- Ну, красавица моя, отдышалась? - Федор с улыбкой смотрел в её глаза, - пойдем, надо дело закончить. Он поднял её с земли и оглядел её полуобнаженную фигуру.
- Красавица моя! Ну какая же ты у меня ладная!
Внезапно он помрачнел, в глазах сверкнула молния, он схватил её за косу, намотал её на руку и прижал Ульяну к дереву.
- Только попробуй на другого кого посмотреть! Убью! Слышишь?!
- Пусти, дурак, больно! Да с чего ты взял, что я на других буду смотреть?!
- Знаю я такую породу, на передок слабые, - любой слово ласковое шепнет, сразу хвостом вертеть начинаете, а уж если под юбку кто влезет - тут и ноги подкашиваются, и обмякла вся, готова с любым…
- Да бог с тобой, Федечка, любимый мой, мне кроме тебя не нужен никто!
Федор отпустил косу и поцеловал её в губы:
- Смотри, Улька, я за тебя любого жизни лишу, а тебя за измену, слышишь, и тебя и его и себя!
- Полно тебе, - Ульяна, раскрасневшаяся, была настолько хороша, что Федор не мог отвести от неё глаз, - Лучше расскажи, что за дело и зачем ты велел барышне ту корзинку отнести.
- Не надо тебе лишнего знать. Подарок, понимаешь, просто просили передать подарок. Мне за то большие деньги обещаны были, столько, что хватит и меня и тебя выкупить.
- Так ты со мной только из-за тех денег, - Ульяна делано отвернулась, надув губы.
- Полно тебе, красавица, - ради тебя все это, только ради тебя. Ты замуж за меня пойдешь? - он схватил её в охапку.
- А ты меня хорошенько попроси!
- Это еще как?
- На колени стань, - Ульяна засмеялась, - Как королеву попроси!
Федор отпустил её и встал перед ней на колени, развел руки:
- Ну вот, я на коленях перед тобой! Королева моя! Пойдешь замуж за меня?
Ульяна, горделиво повернувшись, пошла было по тропинке от него, потом развернулась, засмеявшись, подбежав, обняла его и поцеловала в губы:
- Пойду, дуралей, конечно, пойду, только у барышни разрешения надо попросить
- Теперь мне твоя барышня не указ.
- Ты меня пугаешь! Что ты задумал!
- Много будешь знать - скоро состаришься. Он потащил её за собой в глубь по тропинке.