Надо думать, в своем замке он настоящий король. "Его Светлость, граф де ла Таль, вызывает Д. Лосон в Шато-Гайар для реставрации картин". Так что же я, - Дэлис Лосон. Вы подразумевали Даниеля Лосона? Увы, он умер десять месяцев назад, а дело перешло в мои руки, то есть к его дочери, уже несколько лет помогавшей ему в работе.
В переписке с графом отец состоял около трех лет. Тот был наслышан о нем - как об авторитетном знатоке старинных зданий и полотен. Естественно, что с детства я с почтением относилась к его занятиям. Почтение переросло в увлечение. Отец поддерживал мой интерес. Мы провели не одну неделю во Флоренции, Риме и Париже, где я усердно изучала сокровища мировой культуры; когда мне выдавалась свободная минута в Лондоне, я тоже шла в галерею. Мама не опекала меня слишком строго, отца почти полностью поглощала работа, и я большей частью была предоставлена самой себе. Мы мало общались с другими людьми, у нас не было друзей, и мне до сих пор немного не по себе в незнакомой компании.
Я была не самой красивой девочкой, знала об этом и втайне страдала, но вела себя с напускным куражом. Это отталкивало людей, они считали меня гордячкой. И все же мне хотелось делиться с кем-нибудь впечатлениями, я нуждалась в друзьях. Чужая жизнь всегда интересовала меня. Мне казалось, что со мной ничего такого произойти не может. С каким восторгом я слушала разговоры, не предназначавшиеся для моих ушей! У нас было двое слуг - старый и молодой. Как я любила сидеть на кухне, когда они рассказывали друг другу - один, соответственно, о своих болезнях, а другой - о любовных похождениях! В магазине, куда мы ходили с мамой, я замирала, прислушиваясь к разговорам покупателей. Если к нам кто-нибудь приходил, меня часто заставали, по выражению отца, "под дверью". Мне здорово за это попадало.
Правда, когда я поступила в художественную школу, мне удалось немного пожить своей собственной жизнью. Но это понравилось отцу еще меньше, потому что я влюбилась в одного молоденького студента.
Порой во мне просыпаются печальные романтические воспоминания о тех весенних днях, когда мы гуляли по Сент-Джеймсу и Грин-парку, слушали ораторов у Марбл Арч, ходили по берегу Серпентина в Кенсингтон Гарденз. Впоследствии эти места стали слишком волновать меня, и я перестала навещать их. Отец возражал против нашего брака, потому что у Чарлза не было денег. К тому же, серьезно заболела мама, ей потребовалась моя помощь.
Но все обошлось без трагедий. Наш роман расцвел весной, а к осени завял.
Видимо, отец не хотел, чтобы мне представился случай связать свою жизнь с кем-нибудь еще. Он предложил мне бросить художественную школу и работать вместе с ним. Сказал, что даст мне больше, чем школа, и был, конечно, прав. Я многому у него научилась, но вместе с тем потеряла возможность общаться с молодыми людьми моего возраста и жить своей собственной жизнью. Я либо работала, либо ухаживала за мамой. Ее смерть надолго выбила меня из колеи. Немного оправившись от горя, я почувствовала, что юность прошла. К тому времени я убедила себя, что непривлекательна для мужчин, и мое нетерпеливое желание любить и выйти замуж переросло в страсть к картинам.
- Это занятие по тебе, - сказал мне как-то отец. - Ты реставратор по натуре. Я знала, что он имеет в виду. Из беззаботного Чарлза я хотела сделать великого художника (может, поэтому мы и расстались). В маме мне хотелось восстановить былые силы и интерес к жизни. Я старалась стряхнуть с нее усталость, но никогда не пыталась переделать отца. Это было невозможно. Я унаследовала его характер, но не силу.
Помню, как пришло первое письмо из Шато-Гайар. Там было написано, что у графа де ла Таль есть картины, которым требуется реставрация. Кроме того, он желал бы получить у моего отца консультацию относительно некоторых восстановительных работ в замке. Может ли господин Лосон приехать в Шато-Гайар и оценить объем работ, а в случае достижения взаимной договоренности остаться там до их завершения?
Отец был доволен.
- Если удастся, я вызову тебя, - сказал он. - В реставрации картин мне потребуется твоя помощь. Тебе там понравится. Пятнадцатый век! Думаю, в основном все сохранилось в подлинниках. Будет очень интересно.
Я была взволнована. Во-первых, потому что страстно желала провести несколько месяцев в настоящем французском chateau. Во-вторых, отец начинал признавать мое превосходство в том, что касалось живописи.
Однако, вскоре граф прислал еще одно письмо, и поездку пришлось отложить. "Обстоятельства сложились таким образом, что сейчас ваш визит невозможен", - писал он, не вдаваясь в подробности, но обещая, что сообщит о себе позже.
Прошло около двух лет. Отец скоропостижно скончался от сердечного приступа. Я вдруг оказалась одна - осиротевшая, одинокая, растерянная. К тому же, почти без денег. Что теперь будет? Люди признавали во мне отцовскую помощницу, но и только. Что они скажут о моем собственном деле?
Мы обсуждали это с Энни, нашей старой служанкой, которая прожила с нами многие годы, а теперь собиралась поселиться у своей замужней сестры. По ее мнению, у меня было лишь две возможности. Я могла наняться гувернанткой или компаньонкой.
- Мне не нравится ни то, ни другое, - сказала я.
- Нищие не выбирают, мисс Дэлис. Многие молодые леди, образованные не хуже вашего, вынуждены жить своим трудом, когда остаются одни.
- Я могу продолжить дело отца.
Она кивнула, но я-то знала, о чем она думает. Кто же для таких работ наймет молодую женщину?
Когда пришел вызов, Энни еще не уехала. Граф де ла Таль сообщал, что ожидает приезда господина Д. Лосона.
- В конце концов, я и есть Д. Лосон, - сказала я Энни. - Я умею реставрировать картины не хуже отца и не вижу препятствий для поездки к графу.
- Зато я вижу. - Нахмурилась Энни.
- Надо выбирать. Либо это, либо всю жизнь быть гувернанткой. Спасибо еще адвокатам отца, что мне пока нет нужды зарабатывать на жизнь. Но ты только представь себе! Учить детей рисовать, когда у них нет ни таланта, ни желания! Или, может быть, потратить жизнь на какую-нибудь старую мегеру, которая будет недовольна вся и всем?
- Надо принимать вещи такими, какие они есть, мисс Дэлис.
- Вот какие они есть! - показала я на письмо.
- Это нехорошо. Что люди скажут? Одно дело ездить с отцом и совсем другое, если вы поедете одна.
- Когда он умер, я доделывала за него работу… в Морнингтон-тауэрз, помнишь?
- Да, но начал ее он. А поехать во Францию… в чужую страну… и совсем …одной! Не забывайте, вы - молодая леди.
- Я не леди, а реставратор картин. Чувствуешь разницу, Энни?
- Не выдумывайте. Вы в первую очередь молодая леди, мисс Дэлис. Вам нельзя ехать, уж это я знаю. Себе же хуже сделаете.
- Хуже? В каком смысле?
- Сами подумайте! Какой мужчина женится на молодой леди, которая совсем одна ездила за границу?
- Энни, я ищу не мужа, а работу. Вот, что я тебе скажу: маме было столько же лет, сколько мне сейчас, когда они с сестрой приехали в Англию к тете. Они даже ходили одни в театр. Представь себе! А мама еще и не на такое отваживалась. Однажды она пошла на политический митинг - в какой-то подвал на Чансери-Лейн. Более того, именно там она познакомилась с папой. Не будь она такой отчаянной, так и не вышла бы замуж - по крайней мере, за него.
- Вы всегда поступали, как вам заблагорассудится. Я-то вас знаю. Но, помяните мое слово, нехорошо это. Я от своего мнения не отступлюсь.
Однако я была уверена, что не делаю ничего дурного, и после долгих колебаний решила принять приглашение графа.
Мы проехали по мосту. Глядя на старые, поросшие мхом и плющом стены, на мощные подпоры и круглые башни с остроконечными крышами, я мысленно молила Бога, чтобы меня не отправили обратно. Миновав арку, мы оказались на мощеном дворе. Кое-где среди камней пробивалась трава. Вокруг стояла поразительная тишина. В центре виднелась беседка с колодцем. Несколько ступеней у правого крыла замка вели на открытую веранду. Над дверью - увитая геральдическими королевскими лилиями надпись: "de la Talle".
Жозеф поставил у двери мои сумки и крикнул:
- Жанна!
Вышедшая на зов горничная окинула меня удивленным взглядом. Жозеф объяснил, что я мадемуазель Лосон, прибывшая по приглашению Его Светлости, велел проводить меня в библиотеку и доложить о моем приезде. С сумками разберутся потом.
Я очень волновалась и в глубине души ругала себя за легкомыслие. Жанна открыла тяжелую, обитую клепаным железом дверь, и мы вошли в просторный вестибюль. Каменные стены были украшены великолепными гобеленами и оружием. Мимоходом я заметила кое-какую мебель в стиле эпохи регентства - в частности, столик с тончайшей паутиной золотой инкрустации по французской моде начала XVIII века. Гобелены той же эпохи, выполненные в духе мануфактуры Бове, восхищали изысканной простотой пасторальных картин а 1а Буше. Какая роскошь! Я уже была готова побороть робость, остановиться и разглядеть все получше, но тут мы вышли из вестибюля и стали подниматься по лестнице.
Жанна отдернула тяжелую портьеру, и я - какое блаженство после хождения по каменным плитам! - ступила на толстый ковер. Мы были в коротком темном коридоре, в глубине которого виднелась дверь. За ней оказалась библиотека.
- Если мадемуазель угодно подождать…
Я кивнула. Дверь за моей спиной мягко затворилась, и я осталась одна.