- Да, тебе не хватает напора и решительности, чтобы получить от жизни то, чего ты хочешь.
- Это - твое жизненное кредо? - спросил лорд Роулок изменившимся тоном.
- Я всегда умел добиваться своей цели, - ответил герцог, - если даже для этого нужно было пойти на известный риск. - Он засмеялся: - Когда я лежу в постели Стэвертона с его любовницей и пью отличное шампанское Стэвертона, я повторяю про себя: "До чего же ты ловок, Рэнлэг!"
- Я тоже хочу выпить за это, - ответил лорд Роулок. - Ты подал мне мысль, и, если мне удастся ее осуществить, я буду тебе искренне благодарен.
- Ну что ж, я рад, что оказался тебе полезен.
Петрина слышала, как они чокнулись бокалами, потянувшись, наверное, через столик.
Невольно она подслушала разговор герцога Рэнлэга и лорда Роулока, которых ей было велено вычеркнуть из списка знакомых. Но самое неприятное было то, что они смеялись над графом, полагая, что он одурачен. Это рассердило Петрину.
У нее, однако, не было времени, чтобы поразмыслить над услышанным: вернулся виконт и сообщил, что начинается выступление Ивонны Вуврэ. И точно, едва он успел сесть на место, как распорядитель, о появлении которого возвестили звон металлических тарелок и барабанный бой, объявил о выходе примадонны:
- Дамы и господа! Сегодня мы имеем честь услышать пение одной из самых знаменитых примадонн во всей Европе. Гражданка Франции, она пела в известной парижской "Опера" и в миланском "Ла Скала". За удивительный по красоте голос эту женщину называют Соловьем. Мне выпало величайшее удовольствие предоставить вам возможность насладиться пением мадемуазель Ивонны Вуврэ.
Раздался шквал аплодисментов, и распорядитель вывел на балкон обладательницу знаменитого сопрано. Даже на расстоянии, с того места, где она сидела, Петрина не могла не заметить, насколько привлекательна француженка. У нее были огромные глаза, опушенные длинными ресницами, и красиво очерченные пурпурные губы. Бледность лица подчеркивали темные волосы - темнее, чем у леди Изольды, и казалось, что в них поблескивают голубые огоньки.
Одета она была в изящное длинное платье, усыпанное блестками, которые отражали свет многочисленных ламп и создавали впечатление, будто ткань платья соткана из лунного света.
Ивонна запела - и стало ясно, что она в полной мере заслуживала комплименты, в избытке расточаемые прессой.
Но, как все артисты, величайшей похвалой она считала то, что все ее слушали, замерев, в совершенном молчании. У нее был редкий тембр голоса, удивительно чистый и прозрачный, словно у мальчика из церковного хора. При этом Ивонна выглядела очень женственной и чрезвычайно соблазнительной. Фигура ее отличалась, пожалуй, чуть-чуть излишней полнотой, но длинная шея и округлые руки были прекрасны, как у юной богини.
Слушая ее, Петрина наслаждалась красотой и мощью ее голоса.
"Она прекрасна, талантлива, - думала Петрина, - и неудивительно, что он..." При этой мысли сердце девушки болезненно сжалось. Было слишком мучительно думать, что эта женщина с действительно соловьиным голосом принадлежит графу.
С минуту она недоумевала, почему сознание этого ранит ее и почему боль в сердце возрастает с каждой нотой, пропетой Ивонной Вуврэ. И когда она поняла, у нее едва не вырвался крик протеста. Увы, было поздно отрицать, что она, Петрина, ревнует - ревнует к любовнице графа, ревнует с мучительной болью в сердце!
Она ревновала, потому что любила.
Глава 5
- Я договорилась, что сегодня мы поедем в Девоншир-Хаус, - сказала вдовствующая герцогиня. - Сегодня наше присутствие дома нежелательно, потому что мой внук пригласил на обед гостей.
- Гостей? - удивилась Петрина, решив, что будут приглашены только мужчины.
Старая герцогиня улыбнулась:
- Принц-регент тоже будет, - сказала она. - И хотя Дервин пригласил немало красивых женщин, все внимание будет сосредоточено не на них.
Петрина вопросительно взглянула на герцогиню, и та пояснила:
- Дервин решил выиграть золотой кубок на Аскотских скачках, выпустив свою кобылу Беллу, а принц совершенно уверен, что приз выиграет его новый жеребец.
И Петрина поняла, что обеденный разговор между соперниками ожидается очень оживленный, тем более в присутствии других известных членов жокей-клуба. Все же ей было не очень приятно, что она не приглашена.
Словно угадав, о чем думает Петрина, вдовствующая герцогиня сказала:
- Принц-регент предпочитает общество более зрелых и умудренных житейским опытом женщин. Он, конечно, привезет с собой леди Хартфорд, и я уверена, что, так или иначе, леди Изольда тоже сумеет попасть в число приглашенных дам.
В голосе герцогини послышалась ледяная нотка, и Петрина знала почему - герцогиня не любила леди Изольду, однако не больше, чем сама Петрина. С тех самых пор, как она поняла, что любит графа и ревнует его к дамам, удостоенным его благосклонности, она потеряна душевный покой. Как ей хотелось быть такой же обаятельной и женственной, как Ивонна Вуврэ, и такой же уверенной и блестящей, как Изольда Герберт!
Если бы она знала, что графа все больше и больше раздражают настойчивые требования леди Изольды и что в ящике его стола растет стопка ее нераспечатанных надушенных писем...
Но Петрина видела лишь то, что на каждом балу, приеме или в собрании леди Изольда была неизменно в обществе графа, словно он притягивал ее как магнит, и что ежедневно грумы в ливрее дома Гербертов звонили в парадную дверь и оставляли послания для графа.
"Нет, я рада, что не присутствую на этом обеде", - подумала Петрина.
Она понимала, что ей было бы трудно уделять внимание джентльменам, сидящим по обе стороны от нее, в то время как ее взоры искали бы графа в сопровождении леди Изольды, целиком завладевшей его вниманием. Петрина была уверена, что граф безумно увлечен необыкновенной красотой своей постоянной спутницы и что их брак - только вопрос времени.
"Я люблю его!" - в который раз повторяла она, вспоминая широкие плечи, темноволосую голову, красивое, довольно насмешливое лицо графа.
Несколько дней тому назад он, как и обещал, отправился с ней к настоятелю Сент-Джеймсской церкви на Пиккадилли. Здесь Петрине пришлось выслушать рассказ о том, что церковь пытается делать для нежеланных детей в своих приходах - а этих детей подкидывали иногда даже в церковь. Петрина понимала, что усилия церкви были затруднены отсутствием средств, но все же ей казалось, что делалось недостаточно для того, чтобы предотвратить опасность соблазна для молодых деревенских девушек - вступить на стезю греховной жизни.
- Нельзя ли устроить так, - спросила Петрина, - чтобы на конечной остановке дилижансов, у гостиниц всегда присутствовал кто-нибудь из служителей церкви? Если в город приедет молодая девушка, беспомощная и испуганная, ее можно будет отвезти в безопасное место или в дом, где ей предложат место служанки?
- Это, конечно, хорошая мысль, мисс Линдон, - ответил священник, - но, если говорить совершенно откровенно, у меня достаточно таких помощников, и сомневаюсь, что большинство молодых девушек, прибывающих в Лондон, прислушаются к доброму совету.
Однако это, по мнению Петрины, была пораженческая позиция, и, покинув приход и оставшись наедине с графом, она стала настаивать на своем предложении, говоря, что уверена в возможности предотвратить беду.
- Я поговорю об этом в полицейском участке, - пообещал граф.
- Но деревенская девушка может испугаться полицейского! - возразила Петрина. - Нам нужна всего-навсего какая-нибудь пожилая, добрая, по-матерински участливая женщина, которая сможет добиться доверия со стороны таких девушек и заставить их понять, как они должны быть осторожны.
Граф не ответил - он-то знал, что, как правило, приезжих девушек подстерегают сутенерши, которые, обещая хорошую работу и высокое жалованье, заманивают своих жертв в позорные дома, откуда те уже не возвращаются.
- Обещаю, что я серьезно займусь этим делом, - ответил наконец граф. - Я уже обсуждал его с лордом Эшли, одним из наших главных реформаторов. Но вы должны знать, что результаты последуют не очень скоро, и проявить терпение.
- Но я нетерпелива! Каждый день, каждый час гибнут все новые молодые девушки, все больше несчастных, больных младенцев родится на свет!
В голосе ее звучало страстное участие, и граф растрогался.
Среди знакомых ему женщин не было ни одной, которая бы так глубоко печалилась о судьбе своих менее счастливых сестер.
И он стал смотреть другими глазами на лондонских проституток и с большим вниманием, чем прежде, читал сообщения в газетах о преступности. Многие его друзья чрезвычайно удивлялись, когда он заводил с ними серьезные разговоры на эту тему, цитируя целые абзацы из сообщений специальной комиссии.
- Мне кажется, Стэвертон, вам хватает женщин, чтобы заботиться еще об уличных пташках, - пошутил какой-то член парламента. Однако другие прислушивались к его словам, зная, что он пользуется авторитетом в палате лордов.
"Да, он, конечно, добр, - думала Петрина, - хотя ко мне не питает особого интереса. Да и с чего бы, если у него уже есть две такие соблазнительные, блестящие женщины!"
Влюбившись в графа, она думала только о нем, плохо спала и стала худеть. Эти перемены не укрылись от глаз вдовствующей герцогини.
- Наверное, хорошо, что светский сезон скоро закончится, - сказала она как-то. - Эти ночные бдения и бесконечные танцы лишат вас свежести, если не принять меры.
- Сезон скоро кончится, - повторила Петрина едва слышно.
Она недоумевала, что будет тогда делать и есть ли у графа какие-нибудь планы в отношении нее. Она боялась, что ее отвезут в деревню или даже в Харрогит, и не осмеливалась задавать вопросы.