- Эхнатона все равно не переубедишь.
Отец смерил ее пристальным взглядом.
- Ты не видела, что такое Черная смерть, - предостерегающе произнес он. - Не видела, как у человека чернеют конечности, как под кожей появляются опухоли и превращаются в огромные черные шары.
Сестра отпрянула, отец придвинулся ближе.
- Мы не знаем, что они принесут с севера. Есть болезни, которые проявляют себя лишь по прошествии какого-то времени. Их необходимо остановить!
- Уже слишком поздно.
- Никогда не поздно действовать! - заявил отец, а Нефертити крикнула в ответ:
- Он не передумает! Хетты приедут, а когда дурбар закончится, уберутся отсюда!
- И что оставят после себя?
Нефертити самодовольно улыбнулась:
- Свое золото.
Отец отправился к Эхнатону, но тот уперся, как и предсказывала Нефертити.
- С чего бы вдруг Атону дозволять, чтобы этого города коснулась чума? - возмутился фараон. - Это величайший город во всем Египте!
Отец отправился к своей сестре, и та посоветовала предпринять еще одну, последнюю попытку. Но Панахеси лишь рассмеялся.
- Чумы не видать и не слыхать уже пятнадцать лет! - с насмешкой заявил он.
- Но она есть на севере, - ровным тоном произнес отец. - Возле Кадеша умерли сотни матросов.
- В чем дело, визирь? Ты что, боишься, что хетты явятся сюда и увидят, насколько на самом деле беззащитен этот город? Что они увидят, насколько фараон нуждается в сильном сыне, чтобы тот возглавил его войско, - если, конечно, он желает этот город защитить? Никто из твоих девчонок не поведет мужчин в битву. Наследником будет Небнефер - это лишь вопрос времени.
- Значит, ты не знаешь Эхнатона, - сказал отец, и я задумалась: а может, это и есть та тайна, с которой носится Нефертити? Может, во время дурбара Меритатон провозгласят наследницей престола? - И если ты ради этого дозволил впустить хеттов в Амарну, значит, ты еще глупее, чем я думал.
Гости прибыли со всех краев земли: нубийцы, ассирийцы, вавилоняне, греки. Женщины, явившиеся из-за пределов далеких пустынь, закрывали лица покрывалами, а мы вообще были едва одеты, но зато накрасили груди и ступни хной и надели парики, мелодично звеневшие под теплым ветром с запада.
Слуги суетились вокруг моей сестры, словно мотыльки: приглаживали, подкрашивали и подправляли корону. Тутмос нарисовал ее, пока она сидела, привыкшая, что вокруг нее суетятся и над ней хлопочут, а Мерит трудилась над ней.
- Может, скажешь все-таки, что там у тебя за сюрприз? - поинтересовалась я. - Ты, часом, не забеременела снова?
- Конечно нет. Это больше, чем сын для Египта. Это и есть Египет, - возбужденно произнесла она.
Тутмос понимающе улыбнулся Нефертити, и я повернулась к скульптору.
- Ты что, знаешь? - Я снова перевела взгляд на Нефертити. - Ты сказала Тутмосу, а мне, своей сестре, не говоришь?
Нефертити вскинула голову:
- Тутмосу нужно это знать. Ему предстоит это все запечатлеть.
Запели трубы, и Мерит отступила. На Нефертити сверкали самые драгоценные украшения Египта. Даже ее дочь, унаследовавшая ее красоту, не могла с ней соперничать. Меритатон подошла к матери.
- А это будет хороший сюрприз, мават?
- Это будет и мое, и твое достояние, - пообещала Нефертити.
Она взяла дочь за руку и позвала меня. За нами двинулись Мекетатон и трехлетняя Анхесенпаатон.
- Где фараон?
- У Окна Появлений, - ответила она.
Я услышала радостные крики еще из внутреннего дворика дворца, а когда мы подошли к окну, где мои родители о чем-то оживленно переговаривались с Эхнатоном, я затаила дыхание. Внизу было воздвигнуто и увенчано миррисом две сотни алтарей. Вокруг них собрались тысячи жрецов, и на каждом алтаре забили и поднесли Атону по быку: две сотни жертвоприношений, дабы показать всем богатство и великолепие дворца Амарны. Для дурбара, которому предстояло войти в историю, не останавливались ни перед какими расходами. Повсюду - на шеях знатных женщин и на лодыжках писцов - блестели сердолик, лазурит и полевой шпат. Люди, устроившись в тени навесов, пили, пировали и смотрели вверх, надеясь узреть бога на земле, даровавшего им все это. Жрецы были все в золоте, от лодыжек до сверкающих ожерелий на шеях, а над ними, у самого высокого алтаря, возвышался Панахеси.
- Ну что, впечатляет? - поинтересовался подошедший Эхнатон.
Мне показалось странным, что его вдруг заинтересовало мое мнение. Я посмотрела вниз, прислушиваясь к смеху, музыке арф и песням, в которых люди восхваляли великого Атона, бога, сотворившего столько золота и вина. Запах жареного мяса и мирры поднимался к окнам дворца; а еще сильно пахло пивом.
- Это запомнят навеки, - ответила я.
- Да. Навеки.
Затем Эхнатон взял Нефертити за руку и подошел к Окну Появлений.
- Дурбар для величайших фараонов Египта! - провозгласил он, и люди встретили его радостными кличами. - Фараон Эхнатон и фараон Нефернеферуатон-Нефертити!
Я ахнула.
- А что это значит? - спросила Меритатон.
Нефертити с Эхнатоном так и остались стоять у окна, а люди подняли такой крик, что богам впору было оглохнуть.
- А что это значит? - повторила Меритатон, и ей ответил мой муж, поскольку я еще не отошла от потрясения:
- Это значит, что твоя мать стала тем, чем не бывала до нее ни одна царица. Она теперь фараон и соправитель Египта.
Это было немыслимо. Чтобы царица стала царем! Чтобы она была соправителем своего супруга! Даже моя тетя не сделала себя фараоном. Лицо отца было непроницаемо, но я знала, о чем он сейчас думает. Наша семья никогда еще не поднималась так высоко.
Я оглядела покои:
- А где Тийя?
- Принимает представителей Миттани, - ответил отец.
- А Панахеси? - спросил мой муж.
Отец кивком указал на Панахеси, багрового от ярости. Тот смотрел по сторонам, пытаясь найти, как бы ему выбраться со двора, заполненного жрецами и тысячами сановников, но выхода не было. Тогда он посмотрел на картину, которую являла собою наша семья - с Окном Появлений вместо рамы.
Я отошла в сторону. Стоявший рядом Нахтмин покачал головой; судя по блеску в глазах, он пытался прикинуть, что это будет означать для царицы, не имеющей сыновей. Но я уже знала, что это значит. Теперь никто - ни Кийя, ни Небнефер, ни Панахеси - не низвергнет нашу семью.
- Мутноджмет! Меритатон! Идите сюда! - позвала Нефертити.
Мы подошли.
- Где Нахтмин? - спросил Эхнатон. Он увидел моего мужа, стоящего в другом конце покоев. - И ты тоже иди сюда.
Отец быстро шагнул вперед.
- Чего вы хотите, ваше величество?
- Чтобы бывший военачальник встал рядом со мной. Он встанет здесь, и люди увидят, что даже Нахтмин склонился перед фараонами Египта.
У меня забилось сердце: я знала, что Нахтмин откажется. Я перехватила взгляд мужа. Но тут отец приблизился к нему и что-то прошептал на ухо.
Завидев в Окне Появлений Нахтмина, люди внизу, солдаты и простолюдины, подняли такой крик, что Эхнатон даже отшатнулся, как от удара.
- Возьми меня за руку! - приказал Эхнатон и поклялся: - Они будут любить меня так же, как любят тебя!
Он поднял руку Нахтмина, и казалось, будто весь Египет выкрикнул: "Эх-на-тон!" Слева от него был Нахтмин. Справа - Нефертити. Эхнатон повернулся к своей царице-фараону и воскликнул: "Мой народ!" - сияя от любви простолюдинов, купленной хлебом и вином.
- Фараон Нефернеферуатон-Нефертити!
Когда Нефертити взяла посох и цеп, наглядные знаки царского сана в Египте, крики сделались оглушительными. Я отступила назад, а Нефертити воскликнула:
- Добро пожаловать на величайший дурбар в истории!
- Они будут думать, что ты любишь его, - шепотом сказала я мужу, пока процессия двигалась к храму. - Солдаты подумают, что ты склонился перед Атоном!
- Ничего такого они не подумают. - Нахтмин придвинулся поближе. - Они не дураки. Они знают, что я верю в Амона и что я очутился рядом с фараоном только ради тебя.
Я посмотрела вперед, на людей в солдатских схенти, с воинскими поясами.
- Они также знают, что это из-за меня ты больше не военачальник.
- Хоремхеб в тюрьме, и я был бы там же, если бы ты не полюбила меня.
Мы остановились во дворе, полном колесниц. Они сверкали электром, бирюзой и медью. Затем вперед выступил Панахеси, дабы препроводить Нефертити к судьбе, которую она сама создала для себя, не имея ни сыновей, ни опоры в истории. На лице жреца сияла улыбка, как будто он только и мечтал, чтобы Нефертити взошла на трон Египта в обход его внука.
- Теперь ему остается либо стараться возвыситься, угождая ей, либо строить козни против двух фараонов сразу, - сказал мой муж.
- Даже за счет дочери и внука? - спросила я.
Нахтмин развел руками:
- Надо смотреть, кому угождать.
Мы нырнули в море колесниц, и нас пронесло через Двор празднеств к храму со статуями Нефертити и Эхнатона. Запели трубы, и дорога к воротам вдруг сделалась свободна.
- У тебя такой вид, будто ты наелась чего-то горького. - Нефертити, спустившись со своей колесницы, мелодично рассмеялась. - Ну что еще такое, Мутноджмет? Сегодня - наш величайший день. Мы бессмертны!
"Нет. Мы окружены ложью". Прежде чем жрецы увлекли Нефертити во внутреннее святилище храма, я громко произнесла:
- Эти люди счастливы, потому что даром получили хлеб и вино. Но здесь хетты. Здесь, в столице. Нефертити, почему ты так уверена, что они не принесли с собой чуму?
Сестра недоверчиво взглянула на Нахтмина, потом снова перевела взгляд на меня:
- Зачем ты говоришь это в момент моего величайшего торжества?