- Через три месяца после рождения Анхесенпаатон?
У меня задрожали губы. На этот раз наверняка будет мальчик, о Небнефере все позабудут, и наша семья будет в безопасности. Так значит, Нефертити беременна четвертым ребенком. Четвертым.
- Ох, Мутноджмет! Не плачь…
Мать обняла меня.
- Я не плачу, - отозвалась я, но слезы потекли сильнее, и я уткнулась лицом ей в грудь. - Но ты не разочарована, мават? Не страдаешь оттого, что у тебя никогда не будет внука?
- Тсс! - Она погладила меня по голове. - Мне безразлично, сколько у тебя будет детей, один или десять.
- Но у меня нет ни одного! - вскрикнула я. - Разве Нахтмин не заслужил ребенка?
- Это в воле богов, - решительно произнесла мать. - И заслуги тут ни при чем.
Я вытерла слезы. Нахтмин с отцом вышли в сад; оба они были мрачны.
- Сегодня вечером мы встречаемся с бывшими жрецами Амона, - сообщил отец.
- У меня в доме?! - воскликнула я.
- Мутноджмет, Миттани сожжена дотла, - сказал Нахтмин.
Я в ужасе посмотрела на отца.
- Но не следует ли тебе, в таком случае, быть в Амарне? Царь Миттани будет просить солдат. Уж теперь-то наверняка…
- Нет. Сейчас мне лучше быть здесь и заняться планами, на которые в Амарне может не оказаться времени.
Я вздрогнула.
- А Нефертити знает, что ты делаешь?
- Она знает то, что хочет знать.
Следующим вечером, когда в небе висел тонкий серпик луны, слуги родителей перенесли длинный стол из кухни на середину крытой веранды. Ипу застелила его красивой скатертью и достала наше лучшее вино, развела огонь в жаровнях и бросила на угли палочки корицы. Я надела свой лучший парик и серьги, а Нахтмин отправился к подножию нашего холма, покараулить. Затем начали появляться люди в плащах с надвинутыми капюшонами и в позолоченных сандалиях: я с детства привыкла слышать имена этих людей, произносимые с величайшим почтением. Их лысые головы блестели в свете масляных ламп. Они бесшумно входили в дверь и обращались к Ипу с почтительным приветствием от имени Амона.
- Сколько будет мужчин? - спросила я у отца.
- Около пяти десятков, - ответил он.
- А женщин?
- Восемь-девять. Большинство наших сегодняшних гостей были прежде жрецами Амона. Они - влиятельные люди, - многозначительно произнес отец, - и они до сих пор поклоняются богу в тайных святилищах.
Никакого официального приветствия не было. Когда отец решил, что все в сборе, он выскользнул в темноту, за Нахтмином, потом вернулся. Он уселся на подушку, скрестив ноги, и объявил:
- Меня здесь знают все, я - визирь Эйе. Бывшего военачальника Нахтмина вы тоже знаете.
Мой муж коротко поклонился.
- Моя жена.
Мать мягко улыбнулась.
- И моя дочь, госпожа Мутноджмет.
Шестьдесят безмолвных лиц повернулись ко мне, глядя мне в глаза в трепещущем свете ламп. Я склонила голову, тяжелую и нескладную из-за парика. Я знала, что они сравнивают меня с Нефертити: мою темную кожу с ее светлой, мои простые черты с ее чеканными.
- Все мы знаем, что Миттани подверглась нападению, - продолжал тем временем отец. - Хетты перешли через Евфрат и захватили Халеб, Мукиш, Нию, Ахарати, Апину и Катну.
Присутствующие зашевелились.
- Но фараон Эхнатон уповает на договор, который он подписал с хеттским царем.
Веранду заполнили негодующие голоса.
- Вы говорили о мятеже, - обратился Нахтмин к людям, взирающим на моего отца с тревогой, - и визирь Эйе на нашей стороне. Он хочет сражаться с хеттами, он хочет освободить военачальника Хоремхеба из тюрьмы, он хочет вернуться к великому богу Амону - но сейчас не, время для мятежа.
Присутствующие неодобрительно загудели, гневно вскинув бритые головы.
- Я не желаю быть фараоном, а моя жена не желает быть царицей.
- Тогда возведите на трон Эйе! - громко заявил один из жрецов.
Отец встал.
- Моя дочь - царица Египта, - ответил он. - Народ Амарны поддерживает ее и желает, чтобы она владела посохом и цепом. Я тоже поддерживаю ее.
- А кто поддерживает фараона? - выкрикнул кто-то.
- Мы все должны это делать. Через него Египту будет дарован наследник. Царица, - объявил отец, - снова ждет дитя.
- Нам следует надеяться на рождение сына, - тихо добавил Нахтмин.
- Надежда никуда нас не привела! - перебил его мужчина с золотыми серьгами. Он встал, и стало видно, что на нем одежда из очень хорошего льна. - Во времена Старшего я был верховным жрецом Мемфиса. Когда Старший ушел в объятия Осириса, я надеялся вернуться в свой храм. Я надеялся, что мне не придется идти работать писцом, чтобы заработать на пропитание, но надежда ничего мне не дала. Мне повезло, что я был человеком бережливым, но не все могут сказать это о себе. - Он взмахнул рукой, унизанной браслетами. - Могли ли египтяне предвидеть, что произойдет после смерти Старшего? Новая религия, новая столица. Большинство из тех, кто собрался здесь, потеряли все. Визирь, мы не беспомощны, - предупредил он. - У нас сыновья в армии и дочери в позабытом фараоном гареме. Мы надеялись, что твоя дочь приведет Египет в чувство, но мы устали надеяться. Мы устали ждать.
Он сел, и мой отец заговорил, обращаясь к нему.
- Но вы должны ждать, - просто произнес он. - Наша встреча - это уже государственная измена, - отец понизил голос, - но предлагать свергнуть фараона - это еще опаснее. Свергнув фараона, мы подадим ужасный пример на будущее. Царица Египта заботится о своем народе.
- Ну да, в Амарне. А как насчет Фив? - сердито спросил бывший жрец.
- Дойдет черед и до Фив, - пообещал отец.
- Когда? - Какая-то старая женщина поднялась со своего места. - Когда я уйду в объятия Осириса? Но тогда будет слишком поздно!
Она оперлась на трость из черного дерева и посмотрела на отца.
- Ты знаешь, кто я?
Отец почтительно кивнул.
- Я была нянькой царевича Тутмоса. Я ухаживала за ним до самого его смертного ложа. И всем, кто пришел сюда, известна история о том, что я видела в ту ночь.
Присутствующие беспокойно заерзали.
- Простыни, на которых лежал царевич, - продолжала старуха, - были смяты и перепутаны, а на подушке остались следы зубов!
Я в ужасе посмотрела на отца. Тот дал старухе закончить повествование о братоубийстве.
- Эхнатон выгнал меня из Мальгатты сразу после похорон брата. Он мог бы убить и меня, но решил, что я стара и никчемна. И кто теперь возьмет меня на службу, няньку мертвого царевича?! - воскликнула она.
Старуха села, и на веранде воцарилось потрясенное молчание. Я затаила дыхание. Эта женщина только что обвинила фараона в убийстве.
- У всех нас есть какие-то деяния, что будут тяжелы на весах Осириса, и иные из них тяжелее других, - отозвался Нахтмин. - Всем нам причинили зло. Все мы вели борьбу с момента смерти Старшего, и всех нас созвали сюда, чтобы напомнить, что судьба в воле богов, а не бывших жрецов Амона. Мы должны ждать, пока у царицы родится царевич и визирь Эйе вырастит из него солдата, достойного Египта.
- Но это же еще пятнадцать лет! - хором воскликнули несколько человек.
- Возможно, - признал отец. - Но знайте, что я на вашей стороне, как и моя дочь, царица Нефернеферуатон-Нефертити. Амон не будет навечно потерян для Египта.
Он встал, давая понять, что встреча окончена.
Гости в плащах уважительно поклонились моей семье. Когда они ушли, я шепотом призналась Нахтмину:
- Что-то я не понимаю, как эта встреча может предотвратить мятеж.
- Теперь, зная, что Амон жив в сердце ближайшего советника Эхнатона, эти люди уже не будут настолько стремиться развязать войну против фараона, - ответил Нахтмин. - Египтяне, в конце концов, терпеливый народ. Худшее уже позади. Теперь им нужно только ждать перемен.
Нахтмин погладил меня по плечу.
- Не переживай, мив-шер. Твой отец знает, что делает. Он хотел успокоить их страхи, дать им знать, что будущее не настолько беспросветно, как кажется, - до тех пор, пока он на своем месте и придает ему форму. А кроме того, они увидели здесь тебя, его вторую дочь, вместе с бывшим военачальником, желающим сражаться против хеттов, и это сказало им о многом.
- О чем же?
- О том, что не все египтяне подпали под чары Амарны. Что надежда - в царской семье.
Родители пробыли у нас до конца пахона, а когда им пришло время уезжать, я закусила губу и пообещала себе не плакать, хотя и знала, что теперь они приедут не скоро.
23
1346 год до н. э.
Перет. Сезон роста
Вести о приближающихся родах Нефертити пришли в первом месяце перета, только на этот раз мне не было велено присутствовать. Если моя сестра умрет, меня даже не будет там, чтобы попрощаться.
Я отправилась к себе в лавку, Нахтмин последовал за мной. Он уселся на ярко-оранжевую подушку для посетителей и стал смотреть, как я сняла с полки ящичек с корицей, прогоняющей вшей и наполняющей дом благоуханием. Корица была для женщины, приходящей раз в десять дней, в одно и то же время; она была дочерью уважаемого писца, который мог позволить себе покупать подобные предметы роскоши из Пунта.
Нахтмин все смотрел на меня. Я обернулась к нему.
- Я редко вижу, как ты работаешь, - объяснил он. - Меня вечно нет дома.
Кожа его потемнела - он много занимался с местными солдатами, - и сочетание с цветом волос и глаз было просто потрясающее. Я была уверена, что мужчины красивее не существует. Нахтмин встал и обнял меня.