- Поднимемся, будем мстить! - донеслось с улицы через открытые окна и двери - все не могли вместиться в маленькую комнатку.
- Если таково желание братьев, - сказал Ходжанияз, когда волнение слегка улеглось, - я готов отдать жизнь за вас!
- Илахи аминь! - этот традиционный возглас, выразивший в себе вековые стремления народа, вырвался одновременно из всех уст.
- Принесите Коран! - приказал аксакал.
Книгу принесли тотчас же. Жители во главе с аксакалом и Ходжаниязом прошли к воде, совершили обряд омовения и собрались в том месте, где обычно проводились поминки. Тут же между двумя деревьями устроили навес и положили на него Коран.
- Люди! - обратился старик к народу. - Кто приголубит нас, тот наш отец. С сегодняшнего дня Ходжанияз наш отец. И мы пойдем туда, куда он укажет.
- Пойдем! - раздались голоса.
- Начиная от предков и по сегодняшний день мы платим повинности сборщикам ван-ходжи, работаем на него, - продолжал, аксакал, - но когда на наши головы свалилась беда, никто из них не пришел к нам, не помог ничем…
- Напротив, - перебил аксакала Пазыл, - эти беки стали опорой режима и усилили гнет! Отнимают у народа имущество, скот, землю…
- Правильно, правильно… дело говоришь! - закричали дехкане.
- Кто хочет идти за Ходжаниязом сражаться с неверными, пусть пройдет под Кораном! - призвал аксакал и первым прошел под навесом. И все, кто был старше шестнадцати лет, последовали за ним.
В тот же день справили поминки по героям, прославившимся еще во времена дедов. В селении, где недавно господствовали плач и горе, все преобразилось, здесь царило теперь всеобщее возбуждение, способное снести прочь любую преграду.
Горячая молодежь была готова к походу в тот же день…
Наутро перед строем из семидесяти всадников выступил аксакал-весь в белом. Он сказал:
- За наших детей, с мольбой глядящих на вас, за стариков с согнутыми уже навечно спинами, за матерей с непросыхающими слезами - отомстите врагу! Аминь!
- Аминь! - высоко взметнувшись, этот крик потряс все кругом.
Стая кем-то пущенных голубей взмыла вверх, как бы стремясь охватить взглядом великий путь, начало которому было положено сейчас…
2
Дехкане спешили вспахать свои участки, чтобы не дать высохнуть скудной влаге в почве. Здесь и там можно было видеть людей, согнувшихся над сохой или подгонявших коней. Возле них летали скворцы, а проворные грачи бежали почти сразу за сохой, находя во вспаханной земле червяков и дружно набрасываясь на них. Поднялись в синь неба жаворонки и, словно подбадривая дехкан, пели свои песни. Бусинками по ниточке протянулись в небе журавли. Их серебристое оперение сверкало в лучах солнца, слепило глаза. Опьяненные свежим весенним воздухом, журавли сделали в небе несколько кругов и с протяжным "кру-кру" снова вытянулись в цепь и скрылись вдали, следуя за вожаком. Однако дехканам некогда было разглядывать все это…
Почти не смотрел по сторонам и человек, который вел по дороге осла с бочонками, он бормотал что-то себе под нос, то и дело подгоняя скотину: "Кхе, бездельник, кхе!"
У подножия холма он свернул с дороги и направился к дехканам. В его босую ногу попала заноза, он, сказав: "Тр-р, тр-р, бездельник!" - сел на землю и начал разглядывать пятку, напоминавшую кожуру дыни, испещренную извилинами; потом шилом вытащил занозу, стер появившуюся кровь, присыпал ранку землей и, захромав на одну ногу, повел осла дальше.
- А я-то думаю: кто это в такое время таскается по дорогам?.. Это, оказывается, ты. - Дехканин остановил впряженных в соху коня и бычка.
- Тр-р… тр-р… Ух, шайтан, чтоб ты пропал! Не остановишь где надо! - Путник хлестнул осла кнутом.
- Что в бочонках-то?
- Что может быть - водка!
- Водка? Ах ты сорняк! С каких пор занимаешься черным делом?
- Есть холодный чай? Дай напиться!
- Садись. - Дехканин выкопал зарытую в землю тыквянку и налил путнику чаю в деревянное блюдце. - Пьешь, будто после плова.
- Да-а! Плов ли ел, горя ли хлебнул - сейчас узнаешь. - Путник допил чай, глубоко вздохнул. - Вот мой плов! - он поднял на спине рубашку.
- О алла! - вскричал дехканин, увидев полосы кровоподтеков.
- Вот какие дела, окям…
- Кто это тебя так?
- Солдаты.
- Солдаты? Что же ты им сделал?
- В нашем селении на каждую семью наложили повинность: сдать два цзиня водки и пару кур. У меня ни того, ни другого не было, ну, и досталось…
- Вот подлецы! Вот разбойники!
- Эта водка куплена на деньги, собранные в селении. А меня заставили везти…
- И куда же?
- Куда? Этот капир сочжан устраивает свадьбу.
- Свадьбу?
- Да-а. Он увез дочь у Таира из Араторука…
- Да что ты говоришь? Какой позор!.. О алла, чем мы провинились? За что так издеваются над нами?..
С дороги, из-за холма, послышался стук копыт, и через минуту около говоривших остановились несколько вооруженных всадников.
- Бог в помощь, - с этими словами Ходжанияз и Пазыл спешились и подошли к дехканам.
Те, увидев вооруженных людей, так оторопели, что забыли о приветствии.
- Ты из какого селения?
- Из Ялгузтерека.
- Так ведь ваши пашни совсем не здесь!..
- Да, Ходжа-ака, - ответил дехканин, - были…
- Почему же перешли вы на эти камни?
- Эх, родной Ходжа-ака… Те земли у нас отняли и роздали китайцам…
- Кхм… значит, и до вас добрались уже эти быстроногие, - вздохнул Ходжанияз.
- Вы и раньше подпрягали к коню бычка? - спросил Пазыл.
- Эх, брат, если лошадей забрали для них, что остается нам, кроме бычков?
- Повсюду горе…
- Наступит ли день избавления от угнетателей?
- Если сильно захотеть избавиться, то можно, - ответил Пазыл.
- Так ведь дочерей у нас отнимают - до этого дошло!.. Теперь нечего прятать голову! - вскричал дехканин.
- Вот мы и восстали, чтобы не прятать головы…
- Неужто, родной Ходжа-ака?! - воскликнул дехканин. Он окинул потеплевшим взглядом вооруженных всадников. - И мы не лыком шиты, Ходжа-ака! Вот этой сохой я тоже буду уничтожать палачей!
Всадники от души рассмеялись.
- Я же говорил вам, Ходжа-ака, что народу подняться трудно, но если он поднимется, то ничто не остановит его.
- Я не буду отвечать на ваши слова, пусть вместо меня заговорит спина вот этого, - дехканин приподнял рубашку путника.
- О алла! - вскрикнули джигиты. - Изверги! Душегубы!
Ходжанияз начал расспрашивать путника.
- Удобный момент, - сказал Пазыл, когда они внимательно выслушали его. - Дело выйдет, Ходжа-ака.
- Как так? - спросил удивленно Ходжанияз.
Пазыл что-то прошептал ему на ухо.
- Ох… о-о… Афанди! - довольно проговорил Ходжанияз и вскочил в седло.
В полицейском участке свежевали баранов, потрошили гусей, уток, отовсюду сюда везли спиртное. Выслуживаясь перед сочжаном, старосты и прочие холуи старались ублаготворить его свадебными подарками, собранными с бедняков: гнали десятки лошадей, сотни овец, при этом, разумеется, и сами они не оставались с пустыми руками. Чжан-сочжан, казалось, не смотрел красными своими глазами на это летящее к нему, как листопад, богатство. Его мысли были заняты девушкой. Он не смог сломить волю этой уйгурки, хотя и кричал, и запугивал, и увещевал, и даже грозил смертью. Она не сдавалась. Пришлось прибегнуть к помощи.
- Уже два дня прошло, а я не могу дотронуться до нее. Что же делать? - спросил он у приглашенной в спальню сводни.
- Уйгурские девушки, - ответила опытная сводня, - выходя замуж даже за уйгуров, неделю плачут. Пусть сочжан успокоится: сегодня плачет, завтра будет в объятиях.
- У нее дурные намерения. Как бы не опозорила меня на свадьбе!
- Такой начальник, как вы, не справится разве даже с десятью девушками, а? - Сводня кокетливо ущипнула сочжана за нос с торчащими почти кверху ноздрями.
- Я хочу, чтобы на свадьбе она сидела рядом, улыбалась.
- Хорошо, сочжан. Я сделаю так. Когда на свадьбе вы будете пить, она будет подавать вам закуску, хе-хе-хе!
- Для того я торчал в этой голой степи! - Сочжан надел на мизинец сводни кольцо с рубиновым глазком.
- Будем считать это только началом…
Когда сводня незаметно, как кошка, вошла в комнату, Тажигуль, уткнувшись в подушку, горько плакала.
- Что вы делаете, ханум? - с поддельным удивлением спросила сводня. - Из-за вас взбудоражен мир, а вы плачете… Да такую шумную свадьбу сам ван-ходжа едва ли видел!.. Вставайте!
Она погладила Тажигуль. Девушке показалось, что змея скользнула по ее телу, и она, вздрогнув, совсем съежилась.
- Вставайте, ханум! Я так украшу вас нарядами, подаренными сочжаном, что ханские дочери позавидуют! Я хорошо знаю, какую одежду любят китайские чиновники…
Тажигуль бросила на нее гневный взгляд. Сводня умолкла. Задумалась, как теперь повернуть разговор.
- Что плохого в том, что он китаец? Его легко сделать мусульманином. Да и сам он ради тебя хочет примять ислам, - начала она лгать. - Не отпугивай птицу счастья! Эх, простушка, да чем выходить за дехканина, который с утра до ночи работает, как вол, и валяется в грязи, как осел, лучше выйти за такого почитаемого, как Чжан-сочжан, и наслаждаться его богатством… Эх, была бы я молода, сочжан моим стал бы, глупышка…
- Да от тебя, бесстыжая, и так несет вонью помоев десятков чжанов, ванов! - проговорила Тажигуль.