- Утром пришел, вначале попросил лекарство, потом заговорил о Пазыле. Я выгнал его, заявил, что не знаю никакого Пазыла.
- А как он выглядит? - побледнел Заман.
- Низенький, толстенький, глаза косые…
- Нет, не он! У меня был молодой, стройный джигит. Он показал условные знаки. Вот письмо, написанное самим Пазылом-ака.
- Выходит, гоминьдановские шпионы напали на мой след. Что же он пишет?
Заман изложил по-китайски содержание письма.
- Ма Чжунин рано или поздно должен был предать, - сказал Лопян. - Вопрос только - что за причина толкнула его на это теперь? Письмо Пазыла молчит об этом.
- Зато гоминьдановцы говорят: "Ма Чжунин бежал, и в ближайшие дни мы покончим с Ходжаниязом". - Заман рассказал о происшествии на базаре.
- Гоминьдановская пропаганда, конечно, не упустит такой случай.
- А мы будем сидеть сложа руки?
Лопян достал из шкафа написанную по-китайски листовку:
- Нужно перевести, размножить и распространить.
- До каких пор мы будем переписывать бумажки? Ведь Пазыл-ака приказывает немедленно подняться! - запротестовал Заман, беря листовку. - Или так и будем ждать, когда кумульцы придут в Кульджу? Пора браться за оружие!
- По-твоему, надо восставать сегодня же? Нет, Заман, мы еще не готовы. Ошибка Пазыла в том, что он не создал руководящий центр заблаговременно, перед восстанием. Поэтому не получилось согласованных действий, народные выступления разрозненны, не объединены в одно целое. Пока не поздно, необходимо исправить эту ошибку…
Заман вышел от Лопяна раздосадованный. Хотя у китайца была своя логика, горячее сердце Замана рвалось в бой. "Кажется, и Лопян любит только болтать и тянуть время… Может, уехать к Пазылу-ака?.. А если он спросит: "Что, в Кульдже ничего не смогли сделать?" - что я отвечу ему?.."
Весь во власти размышлений, Заман не заметил, как пришел к Касымджану, своему приятелю, жившему за счет выручки от продажи различной мелкой утвари деревенским баям.
Муэдзин самой большой в Кульдже Дян-мечети поднялся, пыхтя и отдуваясь, на минарет. За то ли, что его красная толстая шея напоминала бычью, или за то, что голос у него был как рев у быка, люди прозвали его "Муэдзин-бык". Едва он прокричал первый раз призыв к молитве, как вслед за ним, подобно петухам, закричали муэдзины других мечетей.
В это предрассветное время около мечетей и в мечетях сновали какие-то люди в чалмах, расклеивали на стенах листки, раскладывали их на мимбарах - кафедрах для проповедников - и на ковриках для молящихся. Потом эти люди исчезли. Вскоре, еще в предутреннем сумраке, мечети заполнились верующими.
По завершении утренней молитвы имам, поднявшись на мимбар, сказал:
- Люди, сегодня хадис шарипэ - священное предание - прочитано не будет. Вместо этого представитель его превосходительства огласит нам письмо господина губернатора.
- Имам-ахун, - спросил кто-то с места, - когда мы делали поклоны, наши лбы касались бумаги. Что означает это?
- Да, да, что это? - раздались голоса.
Сначала, пока в темноте светились всего две свечи у кафедры, листков никто не заметил. Теперь же, когда рассвело, все увидели их перед собой. Имам сам взял в руки листок с кафедры.
- Какой неверный мог сделать это?! - воскликнул он.
- Во время молитвы мы прикасались лбами к бумаге, написанной неверными! - ужаснулся Муэдзин-бык.
В мечети поднялся переполох.
- Давайте прочтем, что там написано! - крикнул кто-то.
Грамотные уже успели прочесть листовку и пересказывали кратко ее содержание неграмотным:
"Не будем сидеть сложа руки, братья! Скоро Гази-ходжа появится под небом Или. Громите гоминьдановцев!"
В мечети поднялся шум, порядок нарушился, ничего нельзя было разобрать. Представитель губернатора оказался в глупом положении. Он присоединился к имаму и муэдзину, собиравшим листовки. А народ, выйдя во двор, толпился у листков, наклеенных на стены…
Подобные картины наблюдались и в других мечетях, на базаре, всюду, где собирался народ.
Глава пятнадцатая
1
Громадный кирпичный дом под железной кровлей вместе с прилегающим к нему садом в городе называли "большим двором Юнуса-байваччи". Улицу перед этим великолепным зданием всегда чисто подметали и поливали водой. Однако прохожие обычно недоуменно пожимали плечами: дом, казалось, пустовал - его окна почти всегда были закрыты, и из-за них не доносилось на улицу никаких звуков.
Через калитку в воротах Заман вошел во двор.
- Вас просили пройти в контору, - сказал привратник и тут же запер ворота на большой замок.
Контора, большая комната, примыкавшая к жилым помещениям, освещалась висевшей под потолком пятидесятилинейной лампой. На столе, на видном месте, лежала записка, написанная рукой Юнуса:
"Немедленно отправь телеграммы!"
Телеграмм было четыре. Одна - приказчику в Шанхай, чтобы пока не отправлял в Синьцзян караваны с товаром. ("Значит, испугался кумульцев… А ведь вчера только хвастался!") Две другие - в Кашгар и Хотан, там приказчикам предписывалось закупать и хранить местные шелка, ткани и ковры. ("Вот навозный жук! Подгребает под себя товары, чтобы потом взвинтить цены на них…") Четвертая телеграмма была написана по-китайски и адресована Шэн Шицаю. Она особенно заинтересовала Замана. Отыскав в словаре значения незнакомых иероглифов, он несколько раз повторил про себя неожиданное ее содержание: "Дела идут хорошо". ("Странно. Что значат эти слова? Или этого шайтана и с Шэн Шицаем связывают торговые дела? Но тогда бы я знал об этом. Нет, здесь что-то другое…")
Собрав телеграммы, Заман хотел было выйти, но оказалось, что входная дверь закрыта снаружи.
- Кто там? Откройте дверь! - крикнул Заман.
- Хи-хи-хи…
- Кто там? Довольно! Я тороплюсь!
- Не открою. Сегодня вы мой пленник…
Заман понял, кто сыграл с ним шутку, и от удивления замер на месте. И лишь немного спустя сказал:
- Если я не исполню вовремя поручения вашего отца, будет нехорошо. Откройте же, Халидам…
- Выходите через боковую дверь!
- Боковую дверь?.. - Заман удивился: она вела в женскую половину дома.
- Не бойтесь. Дома никого нет, все в саду. А бабушка уснула. - Халидам, звеня украшениями, удалилась.
"Вдруг меня кто-то увидит? Позор… Или она разыгрывает меня?" Но делать было нечего, он приоткрыл боковую дверь, вошел и увидел через противоположную дверь в зеркале большой гостиной стройную девушку. Заман попятился.
- Стыдно… ой, стыдно, - раздался дразнящий голос Халидам, - джигит убегает от девушки! - Она вышила из гостиной к Заману.
Заман ничего не ответил - засмотрелся. Раньше ему приходилось видеть Халидам несколько раз мельком, но вот так, лицом к лицу, он столкнулся с ней впервые.
- Что ж вы молчите? Ну-ка, скажите, похожа я на шанхайских девушек?
Тонкими, стройными руками она уперлась в гибкий, нежный стан и быстро повернулась, отчего мелкие косички на мгновение разлетелись в стороны вокруг головы, напомнив Заману лепестки невиданного яркого цветка. Ее большие красивые глаза стали вдруг грустными, но она тут же звонко рассмеялась. От ее сияющего личика и затененных ресницами глаз, над которыми изгибались тонкие брови, веяло безмятежной радостью. Стройный стан, обтянутый черным бархатом, три ряда бус на белоснежной шее, серьги с рубиновыми искорками и тюбетейка, вышитая золочеными нитками… Заман окончательно растерялся:
- Не знаю, - что и сказать… Вы как…
- Ха-ха-ха! - Халидам подошла к Заману. - Мне говорили, что вы разговорчивый. Отчего же язык проглотили?
- Увидел вас…
- Что вы рассматриваете на полу? Или я вам не нравлюсь? - Она взяла его за руки.
Горячая кровь прихлынула к сердцу Замана, оно забилось быстро-быстро, - казалось, вот-вот вырвется. "Байские дочки любят пококетничать", - решил Заман, и волнение его улеглось.
- Заман! - Девушка взяла его за руки, заглянула в глаза. - Заберите меня отсюда.
- А если узнает ваш отец?..
- Кроме вас, никого мне не нужно…
- Я же нищий по сравнению с вами, Халидам.
- Пусть… Я не променяю вас даже на шаха…
- Подумайте хорошенько, Халидам. Вы девушка… Как бы не…
- Я ведь говорю - не боюсь ничего. Или я вам не нравлюсь?
- Как можете вы не нравиться?..
- Заман мой… - Девушка приникла к нему, обняв за шею.
Опьяненный ароматом ее волос и каким-то неведомым, непонятным ощущением, Заман не смог сдерживать свои чувства…