4
Пазылу было около пятидесяти. Среднего роста, подвижный, скромный, радушный, он никак не походил на вольнодумца, однако власти считали его таковым, и не без основания. Три года тому назад его выслали из Кульджи в Турфан. Чтобы скрыться, он переменил имя (на самом деле его звали Шукри), отпустил усы и бороду, перебрался в Хамийский (Кумульский) округ. Будучи немного сведущ в медицине, он легко прижился среди горцев. А когда вылечил от тифа единственного сына Ходжанияза, последний стал его близким другом и тем укрепил авторитет Пазыла среди населения. Пазыл понимал, какой популярностью в народе пользовался Ходжанияз, и не упускал малейшей возможности для того чтобы еще сильнее разжечь ненависть своего друга к гоминьдановским колонизаторам и их режиму. Старания его не прошли даром. Теперь нужно было искорку бунта, вспыхнувшего в Араторуке, разжечь в пожар всенародного восстания, которое свергнет гоминьдановское господство и обеспечит свободу родине. Так понимал и так стремился направить ход событий Пазыл. Мыслил он глубже, чем остальные, поэтому тяжесть пропагандистской и в какой-то мере организаторской работы пала на него…
Сейчас надо было подготовить обращение к народу от имени Ходжанияза и найти для него такие слова, которые зажгли бы сердца людей. Он сидел и писал. Обращение начиналось с истории независимости уйгуров, в нем рассказывалось о захвате их земель маньчжуро-китайцами, о злодеяниях захватчиков в течение двухсот лет…
"…Терпению пришел конец, - писал Пазыл. - Все, кому дорога родина, кто не хочет рабства, пусть поднимутся на борьбу с врагом!
Если мы не будем сами бороться за свободу, за освобождение, никто и никогда не позаботится о нас, братья! До каких пор можно терпеть обиды чужеземных хозяев, сидящих на нашей шее? Над нами издеваются, над нашей честью глумятся - как можно сносить все это? Где наше человеческое достоинство? Где наши гордость, честь? Нет, братья! Чем жить в неволе тысячу лет, лучше один день дышать воздухом свободы!
За нашу свободу и счастье - на бой против врага, соотечественники!"
- Салам алейкум! - проговорил вошедший дехканин, но, увидев, что Пазыл занят, собрался выйти.
- Проходите, садитесь! - пригласил Пазыл.
- Спасибо.
- Подождите, да ведь это вы собирались сохой бить врагов, а?
- Зря тогда не пошел с вами. Такого представления не увидел…
- Еще успеете. Впереди большие представления. А если все броситесь в бой, кто же хлебопашеством займется? Кто кормить нас будет?
- Я из тех, кто рвется в бой, афандим. И сейчас пришел не с пустыми руками.
- Не с пустыми?
- Да. Пригнал, как барана, одного из подлецов, что хотел разжиреть на наших хлебах…
Пазыл сразу все понял. Услышав о первой победе, народ всколыхнулся. Дехкане либо убивали, либо связывали и доставляли к повстанцам правительственных чиновников и сборщиков налогов. Эти действия показывали, насколько сильна была ненависть народа к угнетателям, но такая неорганизованная война приводила к беспорядкам и грозила свести освободительную борьбу к разгулу, к отдельным убийствам из личной мести и по другим поводам. Пазыл прилагал много сил к тому, чтобы предотвратить нежелательное развитие событий.
- Вы нехорошо поступили, - сказал Пазыл после недолгого молчания.
- А что тут плохого? - побледнел дехканин. - Если таких подлецов не убивать, к чему тогда священная борьба?
- Мы поднялись, - сказал Пазыл, глядя дехканину прямо в глаза, - не для того, чтобы убивать каждого. Наши враги - гоминьдановские правители. Не вообще китайский народ, поймите.
- Мм… Мм… - Дехканин вытер выступивший на лбу пот.
- Если вы смелый, направьте кулак на вооруженного врага, ака. А где ваш пленник?
- Отдал Палтахуну…
- Отпустите его невредимым и после этого вставайте в наши ряды.
Дехканин глубоко вздохнул, потупился.
- Поймите - ведь мы сами испытали гнет, как же можем допустить, чтобы лилась невинная кровь? Но своих злейших врагов мы не пощадим, ака!
- Да я…
- Нет, не говорите так, - прервал его Пазыл. - Вы допустили ошибку. Нельзя, чтобы это повторилось.
Вошли Сопахун и Палтахун.
- Я допустил ошибку, окям, - обратился к Палтахуну дехканин. - Отдайте моего китайца.
- Мы отпустили его, он оказался из простых, - сказал Палтахун.
Дехканин улыбнулся.
- Пропали мои старания! Пока тащил его, сил потерял как за год…
Слова эти вызвали дружный смех. А дехканин сказал:
- Своей добычи я лишился, так возьмите теперь меня к себе!
- Хорошо, ака.
- Вот это дело! Спасибо, афанди, бог даст, вы оцените силу этого мускулистого кулака!
Дехканин ушел.
- Гнев народа беспределен, - сказал Пазыл. - Однако немало тех, кто и друзей, и врагов мерит одной меркой. Им нужно разъяснять… Ну, как дела, Сопахун?
- Все построились.
- Пойдемте.
В бою было добыто более ста сабель и винтовок. Вместе с ружьями охотников у повстанцев стало до ста пятидесяти единиц оружия. А число людей в отряде превысило триста. Из них сформировали три сотни под началом Сопахуна, Палтахуна и Самсакнияза.
Строй джигитов походил на воинскую часть. Взгляды всех были устремлены на Ходжанияза. "С такими орлами не стыдно ли жить в рабстве?" - прошептал Пазыл, любуясь джигитами.
- Дети мои! - заговорил Ходжанияз. - Еще вчера вы были рабами. А сегодня поднимаете меч. Мы восстали. Отступать теперь позорно… Если вы мужчины, будьте в первых рядах…
- Не отступим!
- Пожертвуем собой! - громом пронеслись голоса.
- Братья! - поднял руку Пазыл. - Земля, на которой мы стоим, дорога нам так же, как дорого материнское молоко. Но родную нашу землю захватили чужеземцы и измываются над нами. Доколе мы будем терпеть это?
- Нет сил терпеть!
- Изгоним разбойников!
- Налоги мы платили, землей, водой поделились, - продолжал Пазыл, когда утихли голоса, - но ненасытные гоминьдановцы не довольствуются этим. Они попирают народ и хотят уничтожить нас до последнего. Мы начали священную войну. И пока не прогоним врагов, не освободим родину, наши руки не расстанутся с оружием!
- Клянемся!
- Не расстанемся с оружием!
Вперед выступил джигит-казах и, спросив разрешения у Ходжанияза, держа в руках островерхий тымак - шапку, - сказал:
- Наши предки были рабами. И мы рабы. А если будем и дальше терпеть, то и дети будут рабами…
- Молодец казах!
- Говори, казахский джигит!
Но Асылкан не сумел справиться с волнением и неожиданно замолк. Тогда заговорил прямо с лошади здоровенный монгол Бато:
- Я монгол. Раньше я ненавидел уйгуров, казахов… А ведь врагами нас сделали гоминьдановцы…
- Верно, верно!
- Семь лет я сидел в тюрьме, - продолжал Бато, - и понял, кто наши настоящие враги. И если мы, уйгурские, казахские, монгольские и… китайские труженики, объединимся, то победим угнетателей…
Голоса звенели до вечера - люди изливали свое горе, копившееся годами.
Ходжанияз, держа в руках знамя со звездой и полумесяцем, сказал:
- Пусть, это знамя будет порукой освобождения! - и, приложив полотнище к лицу, укрепил древко в земле.
Весь отряд прошел под развевающимся знаменем…
Глава пятая
1
Ночью в особняке молодого дунганского генерала Ма Чжунина долго горел свет. Генерал беседовал с низкорослым большеголовым человеком, и беседа эта для обоих была сложной и запутанной. Очень молод был Ма Чжунин, ему не хватало жизненного опыта, однако природный острый ум, смелость и решительность давали Га-сылину - так уважительно называли юного генерала окружающие - возможность быть на равных с опытнейшим, хитроумным собеседником из страны, стремившейся выступать от имени всей Азии.
- Мы стараемся, - внушал большеголовый, - не причинять никакого вреда исламскому миру, Га-сылин.
- Это покажет будущее, - парировал Ма.
- Я предложил бы рассмотреть вопрос не узко, а в широком масштабе. - Большеголовый сделал упор на последние слова. - Наша общая борьба направлена против коммунистической чумы. И это, безусловно, имеет непосредственное отношение к религиозным убеждениям и частной собственности.
- А я хочу объединить подлинных мусульман, а дальше…
- А дальше сделать шаг к исламскому миру, не так ли? Большой шаг, благородная цель, ха-ха-ха! - Смех большеголового, кажется, обидел Га-сылина, ибо глаза его сверкнули. Большеголовый уловил эту вспышку гнева, так свойственную дунганам, и заговорил вкрадчиво: - Цель у нас одна, и поэтому мы легко можем понять ваши заветные мечты, Га-сылин.
- Не будем пока касаться этой стороны, господин Сато, - предложил юный командующий.
- Знаете, почему мы остановили свой выбор на вас?
- Разве я лошадь на базаре, чтобы выбирать меня?
- Ну-ну! - поднял руку большеголовый. - Давайте не менять русло нашей беседы. Мы остановили выбор на человеке, который способен стать лидером, вождем, господином!
- Слишком преувеличиваете, господин Сато, - заскромничал Ма Чжунин, но слово "вождь" нашло отзвук в его тщеславном сердце.
- Дунгане не оценили вас по достоинству, а мы знаем, кто вы. - Большеголовый раскурил сигарету и, выпустив дым из расплющенных ноздрей, добавил: - Нас привлекло то, что вы мусульманин, а также такие качества, как ум, отвага, бесстрашие…
- Я прошу не втягивать меня в политику. Я военный, и мне ближе оружие.
- Без политической подготовки нельзя быть современным командующим, - возразил большеголовый с притворной улыбкой. - Возвысив как политического и военного деятеля Востока, мы хотим противопоставить вас коммунизму.