- Я предпочту пройти пешком. Мне хотелось бы вновь увидеть всех этих славных людей, - ответил генерал, по очереди приветствуя солдат, которые кричали от радости, что наконец-то дождались его возвращения, да так громко, что порой перекрывали даже грохот пушек.
И под барабанный бой и звуки флейты, в сопровождении идущих строем солдат, они двинулись по тропе, ведущей к форту.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Каждому по заслугам
Какая сила воли потребовалась Мари, чтобы не велеть оседлать свою лошадь и тут же помчаться в Сен-Пьер! Какую тревогу пережила она в тот день, казавшийся ей нескончаемым!
Вокруг Замка На Горе уже начали сгущаться тени. Негры, не работавшие в мастерских, при первых же ударах колокола скрылись у себя в бараке, и в поместье сразу воцарилась мертвая тишина.
Мари вышла из замка, подошла к пушкам и забралась на лафет. В стремительно опускавшейся ночи с каждой секундой становилось все темнее и темнее, в той ночи, что не знала сумерек, она видела, как в Сен-Пьере один за другим зажигались огни. Ей даже удалось разглядеть сигнальные огни фрегата как раз в тот самый момент, когда он, развернув паруса, стал медленно удаляться от Сен-Пьера. Особенно видны были красные и зеленые кормовые фонари, которые так ярко отражались в воде.
И тут сердце ее сжалось от дурного предчувствия. Она подумала, а вдруг там, в форте случилось что-нибудь непредвиденное, что-то плохое для нее, во всяком случае, какое-то событие, которое помешает Жаку явиться сюда, чтобы встретиться с нею.
И со слезами на глазах она покинула свой наблюдательный пост, чтобы вновь вернуться в дом. Она пыталась, как могла, умерить сердечную муку, прикинуться равнодушной, уговаривая себя, пусть он и не приедет к ней, она не должна корить его за это, ведь все равно теперь уже ей не придется ждать долгие-долгие часы, прежде чем она сможет с ним объясниться.
Вернувшись в спальню, она уже более не сдерживала рыданий.
Она думала про себя: "Неужели Лапьерьер все-таки рассказал?"
Но когда ночь окончательно сгустилась, ей все-таки удалось окончательно взять себя в руки. Эта слабость, эти рыдания, напомнила она себе, никак не к лицу той женщине, какой она желала отныне стать, женщине, которой удалось добиться освобождения Дюпарке. И, последним усилием воли осушив слезы, она позвала Жюли, веля ей накрывать к ужину.
И когда та появилась, Мари уже вполне овладела собой. Может, только лицо казалось чуть печальней, чуть жестче обычного, но глаза выражали непреклонную решимость.
- Давай-ка садиться за стол! - крикнула ей Мари.
Жюли уже зажигала последние свечи, расставленные по большому столу, но вдруг прервала свое занятие, увидев, что госпожа, насторожившись, прислушивается к какому-то доносившемуся со двора шуму.
- Мадам что-нибудь услышала? - поинтересовалась она.
- Должно быть, просто померещилось, - ответила Мари. - Мне показалось, будто я слышала лошадиное ржание, но, видно, ошиблась…
Однако на самом деле она вовсе не так уж была уверена, будто и вправду ошиблась. Сердце ее вдруг тревожно забилось, казалось бы, без всякой видимой причины. Какое-то предчувствие говорило ей, что вот-вот, с минуты на минуту, что-то должно произойти. Когда Жюли собралась было отойти, она удержала ее за плечо и спросила:
- Погоди, неужели мне и вправду мерещится? Разве ты не слышишь конского топота?
Мари уже придвинула себе кресло, совсем приготовившись сесть за стол, как вдруг ее словно подбросило вверх и она взволнованно закричала:
- Нет, нет, мне вовсе не мерещится! Я же не сумасшедшая! Сюда и вправду кто-то едет… Пойди взгляни, прошу тебя, Жюли… Да возьми фонарь…
Однако она не стала дожидаться услуг своей горничной, сама кинулась к двери, отворила ее и исчезла в ночной тьме.
Нет, она не ошиблась. Там, во дворе, действительно кто-то был, и, хотя человека этого полностью скрывала от нее завеса темноты, она вполне явственно слышала звуки, которые он издавал, привязывая у ворот своего коня.
Похоже, он нарочно старался поднимать как можно меньше шума, однако шпоры все-таки слегка стучали о камни мостовой, а конь, приплясывая, позвякивал стременами.
- Кто там? - крикнула Мари. - Кто там приехал?
Она не испытывала настоящего страха, разве что только какую-то смутную тревогу, хотя в этих вкрадчивых повадках незнакомца не было ничего успокаивающего…
- Эй, стража! - громко окликнула она. - Интересно, где они все?.. Куда подевались часовые! Так-то вы охраняете замок!..
- Тс-с!.. - услышала она голос, который показался ей незнакомым.
В тот же момент, скрипнув крюками, с шумом захлопнулись ворота и она, не в состоянии увидеть того, кто вдруг неожиданно кинулся прямо на нее, сразу оказалась в чьих-то крепких руках и почувствовала, что ноги ее оторвались от земли. Тьма с той стороны, где стоял незваный гость, была такой густой, что она даже не заметила его приближения. Ее же силуэт четко вырисовывался в ореоле света, вырывавшегося из полуоткрытой двери в дом.
Она почувствовала, как шелковистые усы нежно коснулись ее щек, а чувственные губы жадно приникли к ее губам. И прежде чем ответить на поцелуй, она прошептала:
- Жак! Наконец-то…
У нее перехватило дух. Конечно, он слишком уж крепко, изо всех сил сжимал ее в объятьях, но куда больше стесняло грудь охватившее ее нестерпимое волнение, от которого она вот-вот готова была лишиться чувств.
Она слышала, как Жак шептал ей в ухо ее имя, покрывая все лицо быстрыми, нежными поцелуями.
Она же, будто завороженная музыкой этого волшебного имени, без конца повторяла:
- Жак… Жак… Жак…
Все окружающее для них словно сразу же растворилось, исчезло как дым. Они еще не могли разглядеть лиц, но уже вновь обрели, узнали друг друга. Она приникла к его груди, со страстью стараясь прижаться к нему все тесней и тесней. Наконец проговорила:
- Я видела корабль. Я слышала выстрелы. Я знала, что ты там! Но Боже, Жак, как же долго я тебя ждала!
- Я тебе все объясню, - ответил он.
В тот момент в дверях показалась Жюли с фонарем в руке, который ей никак не удавалось зажечь.
- Мадам, вы где? - крикнула она.
- Здесь! - ответил ей радостный голос, но это был голос мужчины. - Мы здесь!..
- Генерал! - всхлипнула служанка от внезапно подступивших слез.
- Разве могло быть иначе, Жюли! - заметил Дюпарке. - И я непременно хочу, чтобы вы помогли нам как следует отпраздновать мое возвращение…
Он обнял Мари за плечи и, слегка отстранившись от нее, спросил:
- Надеюсь, вы еще не ужинали?
- Нет. Мы как раз собирались садиться за стол…
- Жюли! - позвал Жак. - Приведите-ка моего коня. Я нарочно привязал его у ворот, чтобы не производить шума, ведь я хотел сделать вам сюрприз… Там, в седельной сумке, вы найдете все, чтобы устроить настоящий пир. Приготовьте-ка нам ужин, да побыстрее…
Он повел Мари в дом. В его руках она весила не больше оцепеневшей от холода птички. Она словно парила над землей, и ей одновременно хотелось и плакать, и смеяться.
Тесно обнявшись, они переступили порог замка. Потом остановились у освещенного свечами стола. Жак окинул взглядом скудную трапезу, которую приготовила Жюли. И снова повернулся к Мари, впившись взглядом в эти карие, цвета лесного ореха, глаза, которые так сияли любовью. Обнял ее за шею и еще раз пылко поцеловал.
Им так много надо было сказать друг другу, но они были так влюблены, что не испытывали потребности говорить. Оба ощущали ту радость бытия, какая бывает у выздоравливающих после тяжкой болезни, когда они будто вновь возвращаются к жизни. Ни у одного не было сил произнести ни звука, кроме единственного слова - имени любимого…
Ужин уже подходил к концу. Жак потягивал французское вино, такое светлое, что всякий раз, поднося к губам бокал, он ясно видел сквозь прозрачную жидкость силуэт сидящей напротив Мари.
Они уже поговорили, сбивчиво, бессвязно, то и дело перескакивая с одного на другое. Мари думала, что сможет так на многое открыть глаза генералу. Однако с удивлением обнаружила, что он уже в курсе всех событий. У нее в голове не укладывалось, как можно было узнать обо всем за столь короткое время, и она призналась ему в этом; но он объяснил, что Лефор возвратился с Сен-Кристофа вместе с ним и ничего не упустил из того, что произошло здесь за год его отсутствия.
Потом они поговорили о Лефоре, об отце Фовеле, о Бофоре с его кликой, о капитане Байарделе и о Мерри Руле, но о последнем было упомянуто лишь вскользь. С уст Мари рвался один вопрос - Лапьерьер? Она ведь еще не знала, успел ли он оклеветать ее перед Дюпарке, и никак не решалась спросить генерала.
Но он заговорил об этом сам.
- Похоже, - заметил он, - мой адъютант, я имею в виду господина де Лапьерьера, вел себя в отношении вас отнюдь не с той учтивостью, какой мы были бы вправе от него ожидать.
Она боялась, как бы не выдать своего волнения, но посмотрела ему прямо в глаза.
- Кто вам об этом сказал? - спросила она.
- Ну, сначала Лефор, а потом и господин де Гурсела, - ответил он. - Если верить лейтенанту Мерри Рулу, я возвратился как раз вовремя, чтобы уберечь вас от многих огорчений. Лапьерьер задумал ни больше ни меньше как реквизировать этот замок, чтобы превратить его во второй форт; иными словами, он собирался выгнать вас отсюда, чтобы отправить один Бог знает, под какую крышу! Однако я также узнал, что лейтенант снова поставил здесь стражу. Кстати, что вы думаете об этом Руле?
- Думаю, этот человек верен вам, - заметила она.
- Я того же мнения! А поскольку каждый здесь должен получить от меня по заслугам, у меня есть большое желание назначить этого Мерри Рула майором Мартиники.