- Я знаю, что вы отъявленный тиран, - парировала я, прерывая его, - что вы подлый и низкий человек, впрочем без этих качеств вас не посадили бы на этот трон, но позвольте заметить, что я отличаюсь не меньшей подлостью, за что вы меня и любите. Да, вы любите меня, Браски. Вам доставляет удовольствие видеть перед собой женщину с такой порочной душой, я - ваша игрушка, могущественный Браски, а вы будете моей игрушкой, маленький мой Браски, вы будете служить моим капризам.
- Ах, Жюльетта, - сказал мне Пий VI, заключая меня в объятия, - вы самая необыкновенная, самая гениальная и неотразимая женщина, и я буду вашим рабом; судя по вашему уму, от вас можно ожидать неземных наслаждений. Вот мои ключи, берите их и ступайте осматривать мое жилище, после чего вы услышите диссертацию, которую требуете от меня. Вы можете также рассчитывать на роскошный ужин, что же до осквернения святыни, которого так жаждет ваше сердце, оно случится нынче же ночью. Я отношусь ко всем этим духовным выкрутасам так же, как и вы, мой ангел, но положение меня обязывает… Я, как любой порядочный шарлатан, должен делать вид, что верю в свои фокусы, иначе никто не будет за них платить.
- Это лишний раз доказывает, что вы негодяй, - заметила я. - Будь вы честным человеком, вы предпочли бы сказать людям правду, нежели дурачить их; вы сорвали бы повязку с их глаз, вместо того, чтобы затягивать ее потуже.
- Разумеется, иначе я бы умер с голода.
- А какой смысл в том, что вы живете? Неужели ради вашего пищеварения стоит держать в невежестве пятьдесят миллионов людей?
- Никакого сомнения, ибо моя жизнь бесконечно дороже для меня, чем пятьдесят миллионов чужих жизней, ведь инстинкт самосохранения - главнейший закон Природы.
- Вот теперь я вижу ваше истинное лицо, дорогой первосвященник, и оно мне по сердцу. Поэтому давайте пожмем друг другу руки, как двое негодяев, стоящих друг друга, и больше не будем притворяться. Согласны?
- Прекрасно, - сказал папа, - пусть нас связывает только наслаждение.
- Очень хорошо, - добавила я, - тогда начнем с первого условия; дайте мне провожатого, я пойду осматривать вашу обитель.
- Я сам буду сопровождать вас. - Браски поднялся, и мы вышли из комнаты. - Этот великолепный дворец построен на месте древних садов, дорожки которых освещались по ночам живыми факелами - сжигаемыми заживо ранними христианами. Нерон приказал расставить столбы через определенное расстояние и обмазать их смолой.
- Да, друг мой, такое зрелище будто специально придумано для меня, женщины, которая так ненавидит вашу веру и ее адептов.
- Не забывайте, дерзкая девчонка, - добродушно проворчал, святой отец, - что вы говорите с главой этой религии.
- Однако этот глава уважает ее не более, чем я, - отвечала я, - потому что знает, чего она стоит, и уважает лишь прибыль, которую она ему приносит. Я знаю, друг мой, что будь ваша воля, вы бы поступали так же жестоко с врагами религии, за счет которой жиреете.
- Вы правы, Жюльетта: нетерпимость - это основополагающий принцип Церкви; без непререкаемой суровости ее храмы скоро пришли бы в запустение, и там, где не уважается закон, должен опуститься меч.
- О, жестокий Браски!
- А как иначе можно царствовать? Власть князей зиждется на общественном мнении, достаточно ему измениться, и с властителями будет покончено. Единственное их средство поддерживать порядок заключается в том, чтобы терроризировать народ, внушать страх и держать население в невежестве - только тогда пигмеи могут оказаться гигантами.
- Ах, Браски, я уже говорила вам, что люди начинают прозревать, дни тиранов сочтены, скипетры властителей и оковы, которые они надевают на людей, - все будет брошено на алтари Свободы, ведь даже могучий кедр падает под покровом северного ветра. Деспотизм слишком долго угнетал людей, поэтому они вот-вот должны проснуться и выпрямиться, и тогда по всей Европе будет бушевать всеобщая революция; все рухнет - и священные алтари и троны, - и в освободившемся пространстве появятся новые Бруты и новые Катоны.
Между тем мы продолжали идти по бесчисленным залам, и Браски начал объяснять:
- Осмотреть все это практически не представляется возможным; дворец содержит четыре тысячи четыреста двадцать две комнаты, двадцать два внутренних двора и огромные сады. Давайте пройдем сюда, - и папа провел меня на балкон, расположенный под прихожей базилики Святого Петра. - Вот отсюда я благословляю мир, здесь я отлучаю от церкви королей и объявляю недействительными вассальные обеты.
- Бедный мой лицедей, не очень-то надежна ваша сцена, которая покоится на абсурде, и очень скоро философия разрушит ваш театр.
Оттуда мы прошли в знаменитую художественную галерею. В целом мире нет более длинной залы - даже галерея Лувра не может сравниться с ней, - и ни одна не содержит такой богатой коллекции прекрасной живописи. Рассматривая полотно, на котором изображен Святой Петр с тремя ключами, я заметила его святейшеству:
- Это еще один памятник вашей гордыни?
- Это символ, - объяснил Браски, - символ неограниченной власти, которую вручили сами себе Григорий VII и Бонифаций VIII.
- Святой отец, - обратилась я к престарелому викарию, - откажитесь от этих символов, вложите в руку своему ключнику кнут, оголите свой досточтимый зад для порки и пригласите живописца - так, по крайней мере, вы прославитесь тем, что возвестите миру истину.
Осмотрев галерею, мы перешли в библиотеку, устроенную в виде буквы "Т", где я увидела великое множество шкафов, но в них, было на удивление мало книг.
- Все фальшиво в вашем доме, - заметила я, поворачиваясь к Браски, - каждые три из четырех книжных шкафов вы держите закрытыми, чтобы не была видна их пустота. И вообще, ваш девиз - обман и мошенничество.
На одной из полок я нашла редкий манускрипт Теренция, где перед текстом каждой пьесы были нарисованы маски, которые должны были надевать актеры. К немалому своему удовольствию я увидела также оригиналы писем Генриха VIII к Анне Болейн, этой блуднице, в которую он был влюблен и на которой женился несмотря на запрет папы, а случилось это в достопамятные времена английской Реформации.
Вслед за тем мы опустились в сады, где пышно расцветали апельсиновые и миртовые деревья и журчали фонтаны.
- В другой части дворца, где и завершится наша экскурсия, - сказал святой отец, - содержатся предметы сладострастия обоего пола; они живут за решетками, и некоторых мы увидим на ужине, который я вам обещал.
- Так вы держите их в клетках? - восхитилась я. - Мне кажется, у них не очень сладкая жизнь. Вы, наверное, и наказываете их?
- Человек неизбежно делается суровым, когда годами живет в таком окружении, - согласился добрейший Браски. - Для мужчины моего возраста нет слаще удовольствия, чем жестокость, и я признаю, что ставлю его превыше всех прочих.
- Если вы подвергаете их порке, так потому лишь, что вы жестокий человек; флагелляция для распутника - это отдушина для его жестокости: будь он более дерзким, он выражал бы ее другими способами.
- Иногда я бываю очень дерзким, Жюльетта, - обрадованно откликнулся святой отец, - и вы скоро, очень скоро убедитесь в этом.
- Друг мой, не забывайте, что я желаю осмотреть и сокровища. И они, должно быть, несметны, ведь о вашей алчности ходят легенды. Я тоже грешу этим пороком и с радостью погрузила бы руки в груду этих сверкающих, свежеотчеканенных монет, которые настолько приятны на вид и на ощупь.
- Мы недалеко от того места, где они хранятся, - сказал папа, увлекая меня в полутемный коридор. Мы подошли к маленькой железной двери, которую он открыл большим ключом. - Здесь все, чем владеет Святой Престол, - продолжал мой проводник, когда мы вошли в комнату с низким сводом, в центре которой стояли сундуки, содержащие луидоры и цехины - миллионов пятьдесят-шестьдесят, никак не меньше. - Боюсь, что я растратил больше, чем внес в сокровищницу. Кстати, ее основал Сикст V в назидание потомкам, как зримое свидетельство глупости христиан.
- Если ваша тиара не дает никакого наследства, - заметила я, - очень глупо с вашей стороны накапливать эти богатства; на вашем месте я бы давно их растранжирила. Раздавайте их своим друзьям, умножайте свои удовольствия, наслаждайтесь, пока есть возможность: ведь все это достанется победителям. Я всерьез предсказываю вам, святой отец, что один или несколько объединившихся свободолюбивых народов, уставших от монархического гнета, сметут вас с лица земли; как бы ни было неприятно вам слышать эти слова, знайте, что вы, судя по всему, последний папа Римской Церкви. - А что я могу взять себе отсюда?
- Тысячу цехинов.
- Тысячу цехинов! Бедняга! Я сейчас набью все свои карманы и выйду отсюда с золотом, которое будет весить в три раза больше, чем я. Или вы так дешево оцениваете женщину, обладающую столькими достоинствами?
С этими словами я запустила в золото обе руки.
- Погодите, дорогая, не стоит утруждать себя; лучше я дам вам документ на десять тысяч цехинов, которые вы получите у моего казначея.
- Такая щедрость совсем не вдохновляет меня, - надула я губы, - ведь вы имеете дело с самой Венерой.