* * *
Алька проснулась чуть свет с одной мыслью - надо с чего-то начинать. Она сходила с ума оттого, что там, в темной сидит Григорий, который ни в чем не виноват, - в этом она не сомневалась. Человек не мог смотреть так искренне прямо в глаза и говорить неправду. Его поведение не выдавало ни волнения, ни беспокойства - он был уверен в своей правоте, полон достоинства и взгляд его был светлым и каким-то нежным. Это так не вязалось с его брутальной внешностью. Он очень ей нравился - надо было быть честной с самой собой. Она спрашивала себя, взялась ли бы она за это дело, если бы это оказался не двухметровый красавец Гришка Селиванов, а какой-нибудь обычный мужичок. Жестокость, с которой содержали подозреваемого, поражала её - если бы она не пришла вчера вечером и не ослабила цепь, он так и провисел бы под потолком, и, возможно, остался бы инвалидом на всю жизнь.
Алька умылась и позвала горничную Глашу:
- Тебе нужно приготовить мне дорожное платье - у меня сегодня очень много дел. Скажи, кто кормит тех, кто сидит в темной?
Горничная вытаращила глаза:
- Барыня, да ведь вы не хуже меня знаете, что их больше чем день там не держат - батюшка ваш сразу разбирался и наказывал тут же. А смертоубийств у нас лет двадцать как не было.
- Что же делать…вот что - ты собери там хлеба, молока, ну еще чего, чтобы отнести ему. Исправнику я его не сдам, пока не разберусь.
- Да разве можно, барыня, не дамское это дело! Данила Алексеевич приедет - беда будет, коль прознает.
- Делай, как я велю. Да, еще, собери мне соседей их к полудню, и всех, кто мало-мальски может пояснить про тот день что-то внятное. Только не тащи сюда тех, кто верещал про то что "Гришка - убивец". Я их достаточно наслушалась.
- Ох… не ко времени батюшка ваш уехал, ох не ко времени.
- Полно, ступай.
Через полчаса Алька в дорожной коляске вместе с Глашей, которую она усадила в коляску вместо кучера, подъехала к старому амбару. Григорий сидел в углу темницы на земле.
- Вот, - Алька поставила перед ним корзинку с провизией, - подкрепись.
- Благослови тебя бог, хозяйка. - Григорий щурился от яркого луча света, пробивавшегося сквозь открытую дверь.
- Потерпи, Григорий, я обязательно все узнаю. Потерпи, недолго осталось.
Григорий поднялся перед ней во весь рост:
- Добрая ты душа, барыня, нас с тобой в детстве водой не разлить было, а теперь, вишь как: меня Настасья моя присушила, - ты вон за Данилу-соседа замуж пошла, а счастья нет. Правду бабы врали, аль нет, что она меня присушивать к ведунье бегала, а только кроме Настасьи мне никто не нужен был, пока жива она была, а теперь, - будто отпустило. Даже слез нет. Будто и не было ничего.
Глаза его привыкли к свету, и он смотрел на Альку с какой-то детской непосредственностью:
- Как же хороша ты, матушка. Как хороша…
Алька опешила. Она глядела снизу вверх в его глаза и тонула в них. Она забыла о муже, о горничной, сидевшей в коляске снаружи. Она словно и вправду знала его всю жизнь, с самого детства. Смущаясь, Алька протянула свою руку и погладила его по колючей щетине щеки:
- Потерпи, Гриша, я постараюсь все узнать, ты ешь… - Она выскочила из темной, захлопнув за собой дверь. Горничная тут же провернула в замке ключ и спрятала его в лиф кофты:
- Куда теперь, барыня?
Алькино сердце колотилось. Она не понимала что происходит, ее, словно захлестывало давно забытое ощущение какой-то детской влюбленности. Она до этого момента совершенно не знала, что делать, и вдруг ей пришла в голову мысль:
- Где Настасью положили?
- В избе её родителей - обмыть надо, гроб справить, отпеть - все честь по чести - к обеду и схоронят уже!
- Гони туда! Опаздывать нельзя!
Глаша подернула вожжи, и коляска помчалась вглубь деревни. Они не проехали и двух домов, как из-за поворота навстречу показалась коляска доктора. Возница притормозил и доктор, остановившись как раз напротив Альки, укоризненно покачал головой:
- Вот, значит, как вы выполняете мои указания, милочка, Что я вашему супругу скажу, когда он приедет. Вам велено лежать.
- Доктор, сам бог вас послал. У нас в деревне несчастье - убита женщина. Я еду туда, вы не могли бы поехать со мной.
- Позвольте, чем же я могу помочь убитой?
- Не ей, а мне. Я хочу посмотреть на рану, есть у меня кой какие подозрения, - Алька вспомнила сразу все криминальные драмы, прочитанные за последнее время, а также все телепередачи и сериалы, просмотренные дома в ожидании Даниила с работы.
- Вам, голубушка, лежать надо, питаться по часам, да романы про любовь читать, а не на трупы смотреть. Я решительно настаиваю - домой в постель! Немедленно!
- Ну, как знаете! - Алька сердито дернула вожжи, и коляска покатилась дальше.
- Сумасшедшая девчонка, - доктор вздохнул и велел вознице поворачивать за ней.
В убогой избенке царил полумрак. Видимо родители Настасьи не нажили много добра, хотя их дочь была женою кузнеца - зажиточного по тем временам селянина. Несмотря на крепостное право, крестьяне имели свой скарб, зарабатывали, чем и как могли, и раз в году на Юрьев день могли даже выкупить у хозяина себя и свою семью. Однако это было редкостью - они просто не могли себе представить, как будут жить свободными. Зачем им эта пресловутая свобода вообще. В углу сидела старушка и горько плакала. Соседки утешали её как могли. Тихий плач порой переходил в подвывание, и на голову якобы убийцы Григория сыпались проклятия. Наталья уже убранная к похоронам лежала в гробу, поставленном на лавку посреди избы. Алька вошла внутрь. Увидевшие её бабы, враз кинулись ей в ноги и заголосили:
- Матушка, не погуби, государыня, накажи душегуба. Батюшка бы твой сию же минуту его вздернуть велел. Почто не казнишь ирода?!
- Так уж сразу и казнить. А почему вы решили, что именно он - убийца?
- Так ведь нож его!
- И что? Ведь кто угодно мог убить ее этим ножом!
- Так ведь ревновал он её, ругались они, и он кричал, что убьет её!
- Это еще не повод обвинять человека. Я здесь чтобы правду узнать и найти того, кто это совершил. А что если мы невинного накажем, а убийца будет на свободе гулять.
- Гришка убийца! - Мать Настасьи разрывалась в плаче, - Гришка!
- Вы самолично видели, как он её убивал?
- Некому больше!
В избу вошел доктор. Алька улыбнулась:
- Как хорошо, что вы все-таки пришли. - Она обернулась к матери Настасьи, - нам надо посмотреть её рану.
- Воля ваша, барыня, только убрали ведь её уже. Сейчас отпевать будут.
- Погодите с отпеванием. Доктор, посмотрите на это, - Алька подошла к Настасье и расстегнула и отвернула ворот блузы. На груди Настасьи зияла рана.
Доктор подошел и, поправив пенсне, внимательно стал осматривать рану.
- Я, признаться, удивлен вашим самообладанием, Алевтина Александровна, не далее как вчера утром вы были в глубоком обмороке, а сегодня вот так, не боясь, подходите к трупу.
- Мне просто очень нужно понять кое-что.
- И что же?
- Что вы можете сказать об этой ране?
Доктор внимательно смотрел, и, казалось, начинал понимать, к чему она клонит:
- По характеру ранения вы надеетесь определить убийцу?
- Хотя бы что-то, что его характеризует.
- Что ж, извольте. Ранение нанесено слева направо, сверху вниз, ранение наносили средней силы - вот, видите, лезвие ножа шло наискосок, а потом, попав в межреберное пространство, повернулось плашмя и вошло достаточно глубоко, чтобы причинить смерть.
- Но её можно было бы спасти - сердце наверняка не задето, рана слишком далеко, она просто истекла кровью. - Алька с любопытством смотрела на доктора.
- Возможно да, наложи мы сразу тугую повязку. Но тут уж что сделано - то сделано.
- Какой можно сделать вывод, доктор?
- Судя по направлению удара, били левой рукой
- Значит, человек был левша!
- Вполне может быть. Даже, скорее всего!
- Настасья была росту среднего, били слева направо и сверху вниз, а удар пришелся между ребрами. - Алька нервно прикусила губу и взглянула на доктора:
- Скажите, может ли человек росту под два метра так попасть?
- Исключено, моя дорогая, - он попал бы много выше, либо стал бить снизу вверх, чтобы так попасть.
Старухи замерли, раскрыв рот. Алька с торжествующим видом обернулась - Вот видите. Бил Настасью ножом человек невысокого роста, левша, не очень сильный, судя по характеру удара. Григорий не подходит - это не он! Слышите! Не он. Так доктор?
- Абсолютно так.
На площадке перед барской усадьбой собирался дворовый люд. Крестьяне судачили о том, что молодая барыня самолично труп Настасьи осматривала, в присутствии доктора, и что выяснилось, что Григорий не мог убить Настасью. Алька вот уже битых четыре часа беседовала с дворовым людом, вызывая всех по одному в усадьбу, она задавала вопросы о том, как начался тот день, какими были отношения у Настасьи с другими жителями деревни, не завидовали ей кто, не враждовал ли кто с ней. Удивительное дело - как только было доказано, что Григорий невиновен, мнение селян сразу изменилось. Гришку больше ни кто не проклинал, все только чесали затылки и думали - кто же тогда. Ах, как скор суд человеческий. Гришка из душегуба превратился в невинно осужденного страдальца, а Альку жутко стали уважать, за то, что выяснила все по справедливости.
Наконец все были опрошены, и Алька вышла было на крыльцо к народу. Занавеска у входа колыхнулась, и хрупкая фигура скользнула, встав прямо на Алькином пути:
- Ты, барыня, не сомневайся, Гриша не виноват. Совсем не виноват. Я знаю, кто убил.