* * *
Алька уже битый час металась по комнате. Искушение увидеть вновь Григория боролось с имиджем знатной дамы, которой негоже бегать за крепостными кузнецами. Она вжилась в роль барыни и теперь с содроганием думала о том, как же на самом деле было тяжело настоящим знатным дамам в те годы, - ведь они себе не могли позволить даже половины тех вольностей, которые позволяет себе она. Дворня и так на нее искоса поглядывала, особенно после того, как она взяла на службу ворожею из соседнего села - та ничего не делала, только наблюдала за всеми вокруг. Но толк из этого все-таки вышел. Утром Ксана рассказала все, что услышала от местных сплетниц - Настасья, оказывается, была далеко не примерной женой, как минимум двое - Сидор и Федор - местные мужики, попали в омут её очарования. А ведь у обоих были семьи. Алька строила логическую цепочку - если кроме побегов на сторону грехов за Настасьей не было, значит, убить мог, либо ревнивый любовник, либо не менее ревнивая жена, уличившая мужа и подругу в измене. Все выстраивалось в логический ряд - невысокий рост, невеликая сила удара, левша…нужно было определить, кто из окружения Григория был левшой. Надо было поговорить с ним. Но как? Вызвать его к себе - разговоров не оберешься. Алька открыла окно - в лицо пахнуло цветочным ветерком. Красное марево заката предвещало близкие сумерки. Справа, откуда-то издали, видимо из кузни, раздавался звук молота. Значит, Григорий был там. Алька схватила темную шаль и, укутавшись, выбежала прочь из усадьбы. Она промелькнула по песочной садовой дорожке и скрылась за вековым дубом. Вслед ей глядели полные тревоги глаза Ксаны.
Кузница в деревне первое по необходимости заведение, и хороший кузнец никогда не останется без работы. Там ковали различную утварь, необходимую в сельском обиходе. И кузнец был важной персоной на селе. Он ставил подковы лошадям, ковал крепкие металлические засовы для дверей, делал простейшие замки и ключи к ним. Непременным атрибутом богатого деревенского дома был кованый сундук. Все металлическое обрамление сундука ковалось в кузнице. Топоры, скобы для строительства, ножницы для стрижки овец, серпы, косы - все мог изготовить деревенский кузнец. Даже такие мелочи, как рыболовные крючки, гвозди, дужки для ведер, обручи для бочек и кадок - все это изготавливалось в кузнице.
Быстро темнело и Алька, стараясь быть незамеченной, встала за большой ивой, наблюдая за происходящим. Несколько человек один за другим вошли и так же быстро вышли из кузни, сжимая в руках - кто новые подковы, для своей лошади, а кто еще какой скарб. Стало совсем темно, вокруг никого не было. В окнах приземистого здания кузни, затянутых бычьим пузырем, мелькали отблески огоньков. Стук молота был мерным и Алька, не удержавшись, приоткрыла обшарпанную деревянную, обитую кованым железом, дверь. Григорий стоял к ней спиной. В жарком, освещенном яркими сполохами огня печи, помещении кузницы он выглядел, словно сошедший с картин художников эпохи возрождения античный бог. От напряженной работы его мускулы - словно мячики играли под смуглой кожей, покрытой бисеринками пота. Черные как смоль волосы были заплетены в подобие косы, лоб перевязан красной тесьмой. Алька залюбовалась картиной, которую наяву нигде и никогда не смогла бы увидеть - не в её повседневности. Это было так по-настоящему!
Григорий опустил молот и обернулся. Его взгляд наполнился нежностью:
- А я думаю - кто это там смотрит за мной! Входи, матушка!
Алька, пойманная на месте преступления, виновато потупилась и вошла. Было нестерпимо жарко.
- Как ты выдерживаешь в такой жаре?
Григорий озорно подмигнул:
- Так ведь я с детства при этом деле, - он вытер лицо и грудь полотняным полотенцем и подошел к Альке. - Ведь это вам тяжело, барышням, а нам не привыкать.
Альке очень хотелось дотронуться до мускулистого плеча. От его тела веяло первобытной силой и это просто опьяняло её. Она собралась и пробормотала:
- Я пришла поговорить с тобой. Расскажи мне, с кем вы с Настасьей были дружны?
- Все не успокоишься, матушка, все допытываешься, кто лиходей?
- По закону я должна отдать под суд убийцу. Это ведь не мелкая кража, и не драка какая.
- Мне ведь особо не с кем дружбу водить - я в кузне с утра до ночи, работы, сама видишь, невпроворот, а Настасья с Машкой сухой дружила, Федькиной, да с Полиной, да мало ли еще с кем - я с рассветом ушел да затемно воротился - были бы щи…
- Погоди, погоди, а как ты говоришь, Машкой сухой? Почему такое прозвище?
- Барыня, Алевтина Александровна, да ты голубушка никак забыла! Мы ж её с детства так прозывали - у нее ж рука сухая. И у отца её такая была и у бабки - по деревне все знают - порча на ней какая-то, на всей семье, на сорок колен вперед - от отца к дочери, от матери к сыну.
Алька замерла:
- А какая рука, правая или левая?
- Правая, она с детства левой управляется. Жалко бабу - красивая, а вот рука…
Алька сосредоточенно просчитывала ситуацию - все сходилось - левая рука, небольшая сила удара, невысокий рост…все точно - она вычислила убийцу!
- Мне пора, - она направилась к выходу. Можно прямо сейчас приказать доставить Машку в усадьбу и там устроить ей допрос. Можно просто свалиться к ним как снег на голову…
- Гриша, ты осторожен будь. Мне сказывают, что не все в селе поверили моим словам - говорят, что я по старой детской дружбе лиходея прикрываю.
- Не беспокойся, матушка, ты посмотри на меня - нечто меня голыми руками взять можно - кабы не веревки те да не горе мое безутешное - и тогда бы не взяли.
- Боязно мне за тебя, Гриша, пока чашу из монастыря не привезут, схорониться бы тебе где-нибудь.
- Да ты, Алевтина Александровна, никак и вправду боишься за меня? - Сильные руки подхватили её, как пушинку и закружили в тесном помещении кузницы. Сердце зашлось, она едва дотронулась до щеки Григория и заглянула в его глаза. Там была пучина страсти и растерянности одновременно. Он опустил её на пол и, обвив её руки своими, поднял их вверх, словно заковав в живые цепи, прижал к стене. Его лицо было совсем близко, Алька закрыла глаза, их губы слились в страстном поцелуе. Она забыла обо всем. Реальная жизнь, Данька, супружество - все осталось где-то далеко, и отдалялось все дальше и дальше с каждым поцелуем, обжигавшим губы, шею, грудь, с теми объятиями, в которых она тонула. Из сильных рук было не вырваться, да она и не хотела этого - больше всего на свете она хотела сейчас быть с ним.
- Как же я слеп был, - он шептал ей на ухо, - как мог забыть наши ночи юные, как мог позволить отдать тебя за барина соседского, как мог любить Настасью…. Моя, ты звездочка моя…
Не было больше ни дня, ни ночи, ни земли, ни неба. Алька провалилась в огненную пучину страсти, захватившей её целиком.
* * *
Мне показалось, что тысячи иголок впиваются мне в пятую точку и ноги. Я открыл глаза - вокруг была лесная чащоба. Я вскочил и осмотрелся - сотни муравьев ползали по моему телу - я провел ночь на муравейнике. Все тело горело, я сорвал с себя одежду и принялся отряхивать насекомых, утешая себя, что муравьиная кислота в небольших количествах полезна для организма. Проклятые муравьи - почему они активизировались только утром, ведь я всю ночь провел на крыше их дома. Приведя себя в порядок, как мог, я принялся вспоминать все изученное мной о природе тех времен, в которых я оказался. К сожалению здесь не действовали навигационные системы, и подкожный спутниковый радиомаяк не поможет службам спасения отследить мое местоположение, по той простой причине, что их здесь просто не существует. Почему-то вспомнились слова ворожеи: "а ты здесь сгинешь, будешь бродить, как призрак, пока как дым не истаешь, и ждет тебя смерть неминучая, лютая смерть, барин". Стало страшно, ноги просто подкашивались, а в ушах звенел низкий утробный голос: "…и сроку тебе, барин, до первого снега, а коли вернуться хочешь, постараться надобно, потому, что если здесь сгинешь - и там умрешь…"
Утренний угрюмый лес не собирался мне помогать. Я почему-то вспомнил уроки веселой молоденькой практикантки, рассказывавшей в школе о наших предках, которые ориентировались в лесу по мху, наросшему на стволах деревьев с северной стороны, по муравейникам, течению ручья, звездам… все это было в наличии, однако я не имел понятия куда идти - на север, юг, запад или восток. Один Анисим знал дорогу. Я даже не мог настрелять себе дичи и разжечь костер - огниво и оружие осталось в шалаше на берегу озера. Кричать? Вдруг на крик соберутся дикие звери. Да! Что-то намудрили с моими приключениями в прошлом программисты "Сторакса"! Я побрел, как мне казалось, на север. Очень хотелось есть, но вокруг не было, ни ягод, ни шишек, - время года было неподходящее. Сколько я так бродил - трудно сказать, Солнце уже садилось, когда я стал ловить себя на мысли, что я здесь уже был. С ужасом я обнаружил под ногами полуразрушенный муравейник. Все! Это конец! Я был словно в аду, окруженный чащей, в полном одиночестве и в полном отчаянии. Не было веры, не было надежды, я сломал несколько сосновых веток и устроил себе что-то вроде лежанки. Звезды загорались на небе одна за другой, а я лежал и смотрел в темную бездну неба. Глаза закрывались, не смотря на страх и голод. Я проваливался в лабиринты сна.
- Барин…. - чьи-то пальцы прикоснулись к моим губам.
- Барин… - я почувствовал легкий цветочный аромат. В темноте кто-то прикоснулся ко мне щекой. Вздрогнув, я открыл глаза. Никого! Вдруг, чьи-то ладони закрыли мне глаза. Нежный шепот, словно дуновение лесного ветерка спросил:
- Заблудился, барин?
- Кто здесь?!
- Тише, барин, тише… - из темноты вынырнула Ксана, - зверя лесного накличешь, тише! Иди за мной!