Последующие недели оказались самым тяжелым испытанием для меня. Я сгорала от нетерпения, ужасно боялась, как бы чего не случилось с бриллиантами - я не сомневалась, что это были они. С не меньшим, чем Эдвард, пылом я считала оставшиеся до прихода корабля дни. Даже мои страхи, что письмо Редверса попало в руки Щуки или Моник, отодвинулись на задний план.
Все домочадцы уже знали, что мы решили вернуться в Сидней. Моник устроила непристойную сцену, потребовав у меня отчета о моих дальнейших намерениях. Ее удалось утихомирить только благодаря Шантели: после происшествия во время огненного танца Шантель сделалась непререкаемым авторитетом. Я не раз замечала уставленные на нее благоговейные глаза Щуки и Перо. Когда мы выходили из дома, люди по-новому смотрели на нее. Европейцы немедленно узнавали, останавливали, спрашивали, почему не видели раньше. В доме Карреман мы жили отшельниками. Я заметила, что Шантели льстило быть в центре внимания. "Из нее выйдет замечательная хозяйка Замка", - невольно подумала я. Я даже сказала ей, что к старости, когда она сравняется летами с леди Кредитон, она сделается такой же грозной. Это ее позабавило. Однажды я призналась:
- Шантель, какая-то мистика получается с письмом. Никаких последствий.
- Добрый знак. Может, его вовсе и не похищали. Что если нечаянно попало в мусорное ведро и затерялось? Возможно, его давно уже нет.
- Но я уверена, кто-то был в моей комнате.
- Это в тебе говорит нечистая совесть, Анна.
Я возмутилась:
- Мне нечего…
Она чмокнула меня в нос и сказала:
- Я все же склонна думать, что ты немного виновата, Анна. Так оно даже лучше: выходит, и тебе не чуждо человеческое. Однако прекрати переживать о письме. Оно потерялось.
Я закончила опись и подсчитала, что в доме имелось сокровищ на несколько тысяч фунтов. Я обещала мадам оповестить об этом торговцев и не сомневалась, что мои сведения не останутся без отклика. Она была в восторге: каждый раз оживлялась, заводя речь о предстоящем обогащении.
Однажды вечером Моник устроила очередную сцену, и я заподозрила, что она все же заполучила письмо, но из каких-то соображений придерживала его до поры до времени.
Она тоже возвращается обратно с "Невозмутимой леди", объявила она. Не намерена здесь оставаться, раз мы отбываем. И Эдварда заберет с собой.
Пришлось звать врача: они совместными с Шантелью усилиями утихомирили ее.
Эдвард думал, что отплывает вместе с нами.
- А что мадам Лауде? - поинтересовалась я у Шантели. - Она ведь не захочет, чтобы Моник уехала?
- Мадам не желает ни о чем другом думать, кроме как об обещанном тобой богатстве. Эдвард в восторге от перспективы вернуться. Представляю его разочарование, когда узнает, что остается. Что ему здесь делать с истеричкой мамой, скупердяйкой бабкой да старой ведьмой Щукой.
- Можно ли все так быстро перерешить? Я думала, Моник вернулась на родину из-за того, что здесь более подходящий климат.
- Ее не устроит никакой климат. Она никогда не будет счастлива. В этом вся ее беда. Слишком многое не задалось в ее жизни. Теперь вот взбудоражена предстоящим возвращением капитана. Она ему не даст просто так уплыть с тобой, Анна. У нее что-то на уме. Я тебе не говорила, не хотела расстраивать, но ты да капитан не сходите у нее с языка.
- Значит, письмо у нее.
- Вряд ли: непременно бы проговорилась. К тому ж я все обыскала. Она даже стала спокойнее обычного, будто что-то вынашивает, обдумывает.
- Ах, Шантель, это ужасно.
- Она не сомневается, что вы с капитаном любовники. Договорилась до того, что вы будто задумали убить ее, чтобы не стояла на дороге.
- Ума не приложу, что мне делать, Шантель. Вдобавок Щука не спускает с меня глаз, будто подозревает, что я причиню вред ее Моник. Даже Перо и та настороже. Против меня что-то затевается. Должно быть, за всем этим стоит Моник.
- Она любительница театра и, естественно, предпочитает быть на главных ролях, но во всем этом больше блефа.
- Что если драма зайдет слишком далеко?
- Интересно, как?
- Предположим, покончит с собой и представит, будто это сделала я… или капитан?
- Нет! Что за радость от спектакля, если ты мертва?
- Шантель, если бы до "Невозмутимой леди" сюда зашло другое судно, мне кажется, нам лучше уплыть на нем. Добраться до Сиднея, попробовать найти место…
- Не так просто получить каюту на корабле. К тому же другого судна не будет. Довольствуйся тем, что есть, Анна.
- Да. Я чувствую себя словно в западне.
- Не ты ли мечтала дождаться капитана, чтобы рассказать, как спасла его доброе имя?
- Да, мечтала, но теперь мне страшно, Шантель. Над нами сгущаются тучи.
- Взбесившаяся от страсти и истерик женщина, гуляка-муж и его возлюбленная. Вот так ситуация! Кто бы мог подумать, что в нее вляпаешься ты, уравновешенная, практичная дорогуша Анна!
- Прошу тебя, не надо так шутить. Все это слишком серьезно.
- Еще бы не было серьезно, - согласилась Шантель. - Но не бойся. Как и прежде, я с тобой, Анна. Или это тебя не утешает?
- Очень! - с пылом воскликнула я.
Состояние Моник снова ухудшилось. Приступы участились, следовали один за другим. Шантель успокаивала меня, что атаки не были слишком серьезными, однако и она тревожилась за жизнь пациентки. Не отходила от нее, а когда дело было совсем худо, оставалась у постели даже на ночь. Она была замечательная сиделка.
Она поделилась со мной, что и Щука сидела с ней в спальне, не спуская с нее огромных печальных глаз.
- Я бы выставила ее за дверь, но не хочу расстраивать Моник. Старуха ни за что не смирится с потерей своей "мисси". По-моему, она винит тебя. Я подслушала ее бормотания. Думает, если бы не было тебя, то Моник не ревновала бы и легче смирилась с предстоящей разлукой с мужем. Как бы она не подсыпала тебе что-нибудь в мятный чай. Не сомневаюсь, у старой ведьмы имеются яды, неразличимые на вкус, если подмешать в гали, кофе или тот же чай. Отсутствие вкуса и запаха - два непременных качества ядов. - Я вся содрогнулась, и она поспешила успокоить: - Это была шутка, Анна. Что с тобой? Ты воспринимаешь жизнь чересчур серьезно.
- По-моему, она в самом деле серьезна.
- "Жизнь реальна, жизнь серьезна", - процитировала Шантель.
- "…И могила ее цель", - тотчас, пожалев, докончила я стих. Даже упоминание о смерти страшило меня.
- Не переживай, - сказала Шантель. - Скоро мы с тобой будем в Сиднее.
Эдвард был словно на крыльях. Он искренно верил, что мы отбудем на "Невозмутимой леди". Сколько еще оставалось дней до красного дня? Мы вместе вели отсчет: четырнадцать, тринадцать… десять…
Просыпаясь, я каждое утро гадала, что несет мне новый день. Открывая дверь, первым делом выглядывала в коридор. Иногда до меня доносились ее выкрики, в которых упоминалось и мое имя. В других случаях было гробовое молчание.
Я не уставала повторять по памяти бесценное письмо, которого лишилась, то и дело возвращалась мыслями в комнату с носовой фигурой "Роковой женщины" и камнями, которые я твердо считала бриллиантами Филлимора.
Почему так медленно тянулись дни? Мне не терпелось дожить до минуты, когда увижу в бухте "Невозмутимую леди". Дальше этого дня мои мысли не простирались. Мне просто хотелось уплыть с острова и, добравшись до Сиднея, найти какое-то место, постараться сызнова начать жизнь.
Напряжение все нарастало. Я мечтала поскорее рассказать о своем открытии капитану, заранее гордилась и ликовала, предвосхищая подтверждение своей находки бриллиантов. Я с нетерпением ждала и вместе с тем боялась его возвращения.
Моник подозрительно притихла. Место безрассудных выходок занял хитрый расчет, что еще больше настораживало. Меня неотвязно преследовало чувство, что мы двигались к страшной развязке. Наши западные нравы только слегка коснулись этого острова. Под тонкой лакировкой таилось вековая дикость. Эти люди поклонялись странным божествам, скала была в их представлении живым существом. Заговоры и проклятия считались обычным делом. Я не сомневалась, что Щука прокляла меня как врага, признав разлучницей Моник и ее мужа.
Не было ни одной души, которой я могла бы излить свои тайные опасения и тревоги: Шантель над моими страхами смеялась, категорически отказывалась принимать их всерьез. Вдобавок я подозревала, что в мыслях она была уже далеко отсюда, в Сиднее, где ее ждал Рекс. Даже обнаружение бриллиантов, столь важных для восстановления репутации Редверса, казалось, не трогало ее. Она вовсе не упоминала его имени, когда мы загадывали о будущем. Так глубоко в ней укоренилось недоверие к нему. На мой счет у нее были свои планы. Милая Шантель! Как близко к сердцу она принимала мою будущность. Распланировала наперед, как введет меня в общество, составит мне великолепную партию. Она не хотела, чтобы у меня было что-то общее с Редверсом. Эта мысль сквозила в каждом ее высказывании, и, хоть больно задевала меня, в душе я понимала, что она проистекала от ее беспокойства за меня. Шантель искренне считала меня вроде своей подопечной и с привычной для нее решительностью задумала взять на себя заботу обо мне.
Я не заглядывала в будущее. Ждала только одного: возвращения "Невозмутимой леди". Так тянулись бесконечные тягостные дни, пока в один прекрасный день после полудня, когда нестерпимая духота загоняла все живое по домам за плотно запахнутые ставни, я встала и, раскрыв окно, вдруг разглядела посреди бухты - сверкающий белизной корабль.
Подхватившись, я кинулась в комнату Эдварда.
- Эдвард, - крикнула я, не помня себя, - она вернулась! "Невозмутимая леди" в бухте!