- Ой, ви мою маму не знаете! Ее весь барак пугается. Как начнет кричать, даже соседская собака Дуська под стол прячется. А вообще, ви правы. Она у меня хорошая и добрая. Только переживает за меня. У нее ведь никого на всем свете кроме меня нету. Нет, есть, конечно, тетя Ева. Она нам не родня. Подруга мамина. Она нас к себе жить взяла, когда ее муж в реке утонул. Мы квартиру сдали и к ней в барак приехали. Есть еще дядя Фима. Не подумайте ничего плохого за мою маму. Дядя Фима с войны без рук обоих пришел, вот мама ему и помогает. А он нам свой участок земли за бараком отдал. Там у мамы хозяйство. В этом годе посадила картоху, моркошку и репу. Еще у нас есть курятник. Он небольшой. Мы его всем бараком держим. Правда, с едой для курей плохо, зато, если курку режим, варим на всех суп, а мама делает клецки. А ви любите клецки?
- А хрен ее знает, - пожал плечами Артем.
- Ой, надо вас обязательно на клецки пригласить! Ви же меня от бандюганов спасли, - улыбнулся ему Давил.
- Слушай, Давид, я всего на два-три года тебя старше. Давай со мной на "ты". Хорошо?
- Хорошо, - согласился Давид, - Ой, а может, ви… вернее, ты к нам пойдешь? Я тебя с мамой познакомлю. Она будет очень рада. Моя мама самая добрая на свете. Она тебе понравится.
- С удовольствием, - согласился Артем. - Тем более что идти мне больше некуда.
Огни города остались позади, и ребята вышли на песчаную дорогу, изрезанную колеей от колес. С правой стороны была деревня, а слева в большом овраге стоял длинный деревянный одноэтажный дом. Ребята свернули на узкую дорожку, ведущую через кусты. Она их вывела точно ко двору, на котором и стоял барак.
Посреди двора на деревянном столе стояло железное корыто. Невысокая полная женщина с седоватыми вьющимися волосами, завязанными в небрежный узел на затылке, с остервенением терла о доску белую рубашку. Женщина устало разогнулась, вытерла рукой мокрый лоб и посмотрела в сторону приближающихся ребят.
- Додик! Сынок! Живой! - женщина бросилась в сторону сына, все еще держа в руке мокрую тряпку. Она обняла Давида и уткнулась лицом ему в плечо. - А я все глаза выплакала уже, - тихо причитала женщина, гладя Давида мокрой рукой по спине. Потом она подняла голову, посмотрела на рваный рукав рубашки и на разбитый нос сына и несколько раз ударила его мокрой тряпкой по груди. - Иде тебя носило, шлимазл! Весь в отца пошел! - и тут же снова кинулась обнимать сына. - Додик! Родненький! Та как же я за тебя испугалась!
- Ну шо ви, мама? - Давид гладил женщину по седым волосам. - Перед другом меня вон смущаете, мама!
- Какой такой друг? - женщина снова подняла лицо и бросила недовольный взгляд в сторону Артема, - зачем ты привел к нам в дом этого гоя?
- Мама! Он меня от бандюганов спас. Он у нас переночует? А то ему идти некуда, - с надеждой в голосе спросил Давид мать.
- Нехай ночует, - женщина смотрела на Артема с нескрываемым недоверием, - тока чтоб завтра ноги этого гоя тут не было.
========== Глава 10 ==========
Это была она… Роза. Артем в этом уже не сомневался. Годы и невзгоды не пощадили ее. Уголки пухлых губ опустились вниз, волосы поседели, а фигура расплылась. Но взгляд ее больших карих глаз остался прежним: теплым и нежным.
Роза повела ребят в сторону двери барака, мягко покачивая широкими бедрами и незло ворча.
- Вот жи дал бог дите. Весь в отца. Вечно пропадает. Тока бы с дому сбежать.
- Мама, ну не позорьте меня перед другом! - Давид покорно шел за матерью. - Он меня таки спас, до дому довел, а ви недовольны.
В небольшом помещении прямо у входа располагалась общая кухня. Посреди нее стоял большой стол. На стенах висели самодельные полки с простой кухонной утварью: закопченными алюминиевыми мисками и кастрюлями. В углу на полу стояли два примуса, а на гвоздях висели тяжелые чугунные сковородки.
Роза поставила на большой стол тарелку с несколькими кусками черного хлеба с маслом и два граненых стакана, в которые налила жиденький чай из заварного чайника. Потрепав рукой пышные вьющиеся волосы сына и несильно хлопнув по спине Артема, она сказала:
- Ешьте. И рубахи свои симите. Зашью и постираю, - с этими словами она вышла из кухни.
Чай был именно таким, как в настоящем его заваривал старик. Хлеб был мягким и очень вкусным. Артем с аппетитом съел два куска, запив его чуть подслащенным чаем, и огляделся.
Под потолком висела обычная лампа, поверх который был каркас абажура, завернутый в газету. Стены были выкрашены зеленой краской прямо поверх досок. На абажуре висела лента с прилипшими к ней мухами.
- А откуда у тебя шрам? - спросил Давид, с интересом разглядывал своего нового друга. - Контузия?
- Нет. В аварию попал, когда мне десять было. Родители погибли. А я вот выжил, - ответил Артем.
- На самолете? - удивленно открыл рот Давид.
- Почему на самолете? На машине ехали, а нам на встречку козел пьяный на Фольксе выехал, - Артем решил не врать Давиду, хотя его так и подмывало придумать крутую историю про то, как он воевал на фронте.
- Брешешь! - не поверил ему Давид.
- Вот те крест, не брешу, - кивнул Артем и зачем-то перекрестился.
- А цифры на руке? - не унимался Давид. - У нас жил дед Яков, так у него на руке тоже цифры были. Ему их в лагере сделали, для военнопленных. Ты тоже был в лагере?
- Да нет, - пожал плечами Артем, - это я сам себе их выбил, чтобы не забыть.
- А что значит 1408? - Давид взял руку Артема в свою и стал разглядывать татуировку.
- Это дата. Четырнадцатое… Вот же странно… - Артем почесал затылок. Именно дату - четырнадцатое августа - называл старик. В этот день должна погибнуть Роза, и по странному стечению обстоятельств это была дата смерти Артема и его семьи.
- Шо странно? - Давид с удивлением посмотрел на друга.
- Да так… Неважно. Слушай, Давид, а давай спать будем, а то меня рубит не по-детски.
Комната, куда его отвел Давид, была старой кладовкой. В ней не было окон, и находилась она под лестницей, ведущей под крышу дома. Потолок кладовки был низкий, а сама комната - маленькой и узкой. Ее стены были обклеены старыми газетами. У одной стены стоял полуразвалившийся шкаф, а у другой - старый колченогий диван. Когда-то яркая красная обивка потерлась и местами прорвалась, а из дыр торчали куски соломы.
- Вот… - Давид зажег керосиновую лампу, стоящую на единственном стуле. - Этот диван принес дядя Слава. В городе после войны завалы разгребали, вот он его оттуда и вытащил. А потом исчо много чего хорошего приволок. Доски там разные, фанэру. Это он тут все полки и столы мастерил. Счас я кровать постелю, и мы спать будем.
Застелив диван старой, но чистой простыней, Давид кинул на него две худые подушки и огромное ватное одеяло. Артем упал лицом в пахнущую лавандой подушку и тут же уснул.
Проснулся он от громкого топота и криков в коридоре.
- Стой! Стой, шалава рыжая! Стой, говорю! - орал мужской голос.
- Сигизмунд, оставь ее! - визжал женский фальцет. - Зойка! Хавайся, пока я его держу!
- Зойка! Лярва! Поймаю - убью! - рычал мужчина. - Дочь боевого офицера - гуляшая девка! Позор на мою седую голову!
- Вай ме! Сигизмунд! Оставь девку в покое, - причитала женщина.
Дверь в кладовку распахнулась, и в шкаф юркнула маленькая рыжая девушка.
- Зойка! - сонный Давид приподнялся на локтях и посмотрел на захлопнувшуюся дверь шкафа. - Опять нашкодила?
- Тише, Додька! - раздался шепот из шкафа. - Счас отец на работу уйдет, и все успокоится.
- И шо-о-о тебя по ночам носит? - Давид зевнул и сладко потянулся.
- Шо, шо… - из шкафа вылез длинный веснушчатый нос. - Любовь у меня. Ох, Додя, така любовь, прям теку вся от этого.
- Фу, Зойка! - Давид смешно сморщился. - Говоришь как проститутка со Сретенки. Шо за парень-то?
- Котьку Сизого знаешь? - девушка прислушалась к звукам в коридоре и, осмелев, вылезла из шкафа. Она по-свойски залезла на диван, подобрав под себя тонкие босые ножки.
- Таки он страшенний, как волосатая спина дяди Паши, - засмеялся Давид.
- Вот шо б ты понимал в мужской красоте, дафук! - улыбнулась девушка и шлепнула ладошкой Давида по лбу.
- Ребят, а давайте еще пару часов поспим, а? - не выдержал Артем и вылез из-под сбившегося в ком одеяла.
- Ой, - Зойка с любопытством заглянула за спину Давида, - а хто это у тебя там? Какой хорошенький гой! Ты чей будешь, гой? - спросила у Артема девушка.
- Чо вы меня все гоем зовете? Никакой я не гой. Нормальный я. С Ростова приехал, к родичам. А они съехали куда-то, - проворчал Артем и снова улегся, накрывшись одеялом по самые уши.
- Гой - это чужак, - объяснил Давид. - Это таки не ругательство. Зойка, - бросил он девушке, - подь до мамки. Рубашки нам принеси, а то она их вчера в стирку отобрала.
Кухня была залита солнечным светом. Из черного диска приемника на стене бодрый мужской голос громко считал:
- И-и-и раз, и два. И раз, и два… - в такт его словам брямкало пианино. У распахнутого окна стоял худой мужчина в майке-алкоголичке и длинных черных семейных трусах. Он расставил в стороны обрубки рук и делал наклоны в стороны. На примусе в кастрюле фыркала каша, над которой колдовала Роза.
- Ой, дядя Фима, - сказал Давид, заходя на кухню, - вы прям как тот мужик, что в парке у нас стоит.
- Это тот, шо блюдо подмышкой держит? - обернулся к нему мужчина.
- Не мужик, а атлет. И не блюдо, а диск, - проворчал невыспавшийся Артем, садясь за стол.
- Это хто у нас такой вумный? - беззлобно спросил безрукий Фима.
- Да не умный я, - махнул рукой Артем. - Просто папка историком был. Много чего мне рассказывал.