– Не только. Хотя, честно говоря, именно это. Я уже ни в чем не уверена. Тот день, когда случилась трагедия с Беки и Рути, – тот день останется со мной навсегда. Это как травма, которая напоминает о себе каждый раз. Я уже перестала думать о том, что это "можно пережить", что "время лечит". Люди всегда будут воспринимать меня в связи с той трагедией. Мы здесь как будто друг у друга в кармане. Я не говорю о нашей дружбе. Все кажется таким маленьким. Таким незначительным. Я хочу в Нью-Йорк, стать актрисой.
– И доктором.
– Угу. И детективом!
– А я действительно собираюсь в Нью-Йорк, чтобы стать актрисой, – сказала Клэр.
Спустя десять лет я буду вспоминать об этом дне, когда две костлявые девчонки с едва наметившейся грудью сидели в купальниках на берегу. Я вспомню об этом дне, когда получу по почте два билета на мюзикл "Маленькие женщины", в котором Клэр, восходящая звезда Бродвея, будет играть Бет. Она не расскажет мне о том, как ее утвердили на роль, желая, чтобы это стало сюрпризом. Я не смогла бы удержаться, чтобы не рассказать о таком событии.
– Я могу рассчитывать на стипендию, – продолжала она. – Если буду много трудиться.
– Разве для этого не нужно... Я не хочу сказать, что у тебя не хватит таланта, ты великолепно поешь... Но разве для этого не надо получить профессиональное образование?
– Я все время экономила деньги, которые получала за то, что нянчила детей. Голос начинает развиваться в подростковом возрасте, если только ты не отмеченный Богом ребенок. Я накопила две тысячи долларов, Ронни.
– Иди ты!
– Правда. Шестьдесят долларов в день мне платили Сассинелли за то, что я прогуливала их собаку Йорки. Я нянчила маленьких Финнов. Мне помогали младшие братья.
– И ты собираешься воспользоваться этими деньгами...
– Чтобы брать уроки. Я нашла студию при доме одной леди. Раньше она пела в "Метрополитен". Я могу ездить туда на автобусе. Эта леди берет двадцать пять долларов за полчаса работы. Если я буду заниматься один раз в две недели, практикуясь каждый день, то смогу рассчитывать на хороший результат.
– Ты все распланировала.
– Я думала об этом с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать. В Нью-Йорке, напротив Линкольн-Центра, есть огромный храм Церкви Иисуса Христа святых последних дней.
Я напомнила ей о том, что говорил нам брат Тимоти о целеустремленности.
– Я восхищаюсь тобой, а сама себе просто противна. Я не такая умная, чтобы ждать стипендии, тем более для поступления и медицинский колледж. Я возьму ссуду в банке, которую буду возвращать до сорока лет. Родители могут помочь мне, но вряд ли они потянут всю сумму.
– Тогда тебе нужно выйти замуж за Дэвида Пратта, ведь он сын врача, – поддразнила меня Клэр.
– Если ты переедешь в Нью-Йорк, а я куда-нибудь на Гавайи, то мы никогда не увидимся.
– Но у нас ведь будут свои самолеты! – воскликнула Клэр.
– Я совсем забыла, – откликнулась я на шутку.
– И мы будем каждый день посылать друг другу электронные письма, – поддержала она.
– У нас еще много времени в запасе, – напомнила я ей.
– Но ты уедешь первой.
Не знаю, что заставило ее так думать, но, как оказалось, она была права.
Глава десятая
Следующей весной, когда мне исполнилось пятнадцать, случилось важное событие. Моя кузина, названная в честь моей мамы, вышла замуж.
За месяц до свадьбы Сеси (так все звали ее) приехала к нам со своей матерью Джульеттой (которая доводилась мне тетей) и женихом Патриком. Он был очень симпатичным, уже совершил миссионерскую поездку и работал ассистентом в университете Нью-Йорка. Мой отец тут же прокомментировал это событие: "Сеси попала в цель", за что мама наградила его недобрым взглядом. Я не до конца понимала, что имеет в виду папа, но знала, что Сеси может гордиться будущим союзом. Мужчины-миссионеры считались самыми завидными женихами. Во всяком случае, так говорили старшие девочки, такие, как Алора Тьерней. Алора ненавидела школу, но лезла из кожи, чтобы получить хорошие оценки. Ее целью было поступить в Бостонский университет, где можно было "поймать большую рыбу". Папу это приводило в бешенство, и он язвительно спрашивал, как может женщина не понимать экономику, если Отец Небесный наделил ее даром управлять домашним хозяйством, не знать философию, если она первый учитель для ребенка, и не быть психологом, если Господь даровал ей счастье материнства?
Патрик прибыл на обед. Он остановился в доме дядюшки Пирса, и Джульетта с Сеси жили у нас. Все ощущали некоторое опьянение от счастья и возбуждения. Сеси было двадцать, а "уважаемому профессору", как называл его папа в моем и мамином присутствии, исполнилось тридцать три. Он разговаривал со всеми покровительственным тоном, высказывал свое мнение по любому вопросу, особенно по поводу места женщины в обществе, нескромности поведения и приверженности материальным ценностям. Жених Сеси много говорил о том, чего ждет от будущей жены (список был достаточно внушительным). Он сказал, что "беседовал" с моей кузиной довольно долго и серьезно, как будто речь шла о приеме на работу. Но так как он был очень красивым и "проверенным", мои кузины и другие девочки охотно внимали его речам, согласно кивая. В моих глазах он выглядел как парень в картонном костюме: вроде бы все в порядке, пока он не выйдет на яркий свет и всем станет видно качество материала. Мама вежливо поинтересовалась, в какой области он работает.
Бедняжка признался, что занимается исследованием американской литературы.
Надо знать, что если в комнате находится мой папа, то вряд ли кому-то удастся избежать дискуссии на тему американской литературы.
Папа начал с "легких" вопросов: полагает ли Патрик, что следует включать в программу изучение произведений Эдгара По, с их темными образами? Или достаточно ограничиться, например, творениями Эмили Дикинсон и Теодора Драйзера, которые получили однозначно положительную оценку критиков? Я наблюдала со стороны – это было похоже на то, как если бы Патрик попал в лопасти гигантского вентилятора. Он, оказывается, считал, что произведения По и других, в том числе Френсиса Скотта Фитцджеральда, не стоит включать и программу.
– То есть вы полагаете, что вера студентов не настолько сильна, чтобы выдержать искушение чтением книг о страстях человеческих? – мягко спросил папа. – Или вы сомневаетесь в убедительности собственных аргументов?
– Думаю, мы должны учитывать, брат Свон, что у некоторых студентов вера и преданность вере еще не уравновесились. Кроме того, есть много других книг, хороших книг, которые заслуживают нашего внимания, если уж мы говорим о молодом неокрепшем уме. Не стоит забывать, что не всякий риск оправдан.
– Риск? – переспросил папа. – А разве принадлежность к Церкви Иисуса Христа святых последних дней уже сама по себе не является риском? Ведь в отстаивании истины мы должны быть готовы противостоять общепринятому. Разве студентов не следует учить принимать и другую точку зрения? Разве можно недооценивать важность любознательности? Ведь мы живем в мире, где она поощряется.
Честно говоря, мне было жалко Патрика, которого папа пригласил на прогулку. Не успели они дойти и до половины двора, как я заметила, что папа стучит кулаком по ладони, а жених Сеси выглядел так, словно хотел расправить крылья и улететь.
Тем не менее, мы, женщины, были рады остаться наедине. Сеси привезла с собой свадебное платье, которое надевала еще бабушка Бонхем, а потом тетя Джульетта. Все мои кузины примеряли его. Это было нечто: роскошный наряд из сатина цвета слоновой кости. На спине оно застегивалось на сотню крошечных обтянутых тканью пуговиц. Платье было очень маленького размера, как наряд на большую куклу. Но Сеси такой и казалась. Я не смогла натянуть платье выше колен, хотя не скажу, что я такая уж крупная. Клэр сумела влезть в него, но оно все равно было ей тесно. Я до сих пор считаю несправедливостью, что девушке нельзя иметь собственное свадебное платье. Как правило, это наряд, не слишком отличающийся от того, какой надевают на крещение. В этом платье надо фотографироваться и обмениваться кольцами, причем церемония проходит в красивом парке или где-то за пределами храма, иногда даже на его ступенях. На бракосочетании мормонов обычно не присутствуют даже члены семьи, потому что муж выполняет роль священника, совершая священный и тайный обряд. Длится он около трех часов, что было бы для меня достаточным основанием не присутствовать на нем, конечно, если бы речь не шла о моей собственной свадьбе.
Приезд гостей благотворно подействовал на маму.
Впервые после похорон она встретилась с сестрой, с которой была очень дружна. Каждую неделю они посылали друг другу письма. Я имею в виду не электронные письма, а настоящие почтовые послания. Они бы виделись чаще, если бы муж тети Джульетты, Артур, не боялся летать и не отказывался вести машину от самого Чикаго, где они жили еще с тех пор, как Сеси была в моем возрасте. Я полагаю, что он не стал бы возражать против того, чтобы жена отправилась на самолете без него, ведь если бы она погибла, то оставался бы еще один родитель, который мог взять на себя бремя заботы о младших братьях и сестрах Сеси, одну из которых звали Офелия. Мы называли ее Лили. Я понимаю, что людям нравятся шекспировские имена, но для меня назвать дочку Офелией или Джульеттой – все равно что дать ей имя Самоубийство. Не могу я этого понять.
Среди известных мне людей тетя была единственной, кто носил имя Джульетта.
В тот вечер, когда мама со своей сестрой спустились вниз, я села за компьютер и написала Клэр.
"Думаешь, он такой уж классный?" – спросила я.