– Да, я предпочла остаться в стороне. Но, Люк, ты должен помнить о том, что однажды уедешь отсюда. А я останусь. И мне придется одной, лицом к лицу, столкнуться с их унизительной жалостью. Неважно, сложится что-то между нами или нет, они будут думать, что было все.
"А я недостаточно хороша, чтобы ты мог остаться ради меня".
Снова воцарилось невыносимое молчание. Слова рвались нарушить его.
– Прости. Возможно, эгоистично, но я не уверена, что смогла бы с этим справиться.
Он опять ничего не ответил, и ее словно больно обожгло чем-то. Ощущение росло с каждой секундой молчания, пока, наконец, она не узнала в этом чувстве возмущение и гнев. Вот он, во всей своей красе, надулся, как избалованный мальчик, когда она всего лишь попыталась защититься, спасти себя и свою репутацию. Да как он посмел?
Наконец, дойдя до предела, Эйвери свернула на стоянку возле церкви, издала едва слышный звук, похожий на рычание.
– Я не могу говорить об этом и вести машину.
– Я могу.
Прошла секунда, другая, и вдруг точно яркий свет пролился на происходящее, и она все поняла. Так вот в чем проблема.
– Так это все из-за того, что ты не за рулем? Люк, ты не покалечен. То, что сейчас не водишь, всего лишь временная мера, чтобы защитить твое тело, а не признак того, что ты стал неполноценным или перестал быть самим собой. Ты снова сядешь за руль. Просто должно пройти какое-то время.
Сначала она подумала, что он продолжит терзать ее молчанием. Но он заговорил. Слова звучали резко, голос казался надорванным от избытка эмоций:
– Все не так, как должно быть. Я должен был сам заехать за тобой, припарковать машину и устроить так, чтобы тебе было удобно. Это я должен был защищать тебя, а не вынуждать защищаться самой. Все это неправильно. Я чувствую себя слабым, беспомощным. Каждый божий день. Но все меняется, когда я с тобой. Когда заигрываю с тобой, дразню тебя, целую, вся эта суета отступает на второй план. До тех пор, пока не начинаю думать о том, что хочу, чтобы ты была рядом со мной. – Он одним движением притянул ее к себе. – И зачем я нарываюсь на ссору, если есть гораздо более приятные способы напомнить себе, что я жив?
Какие бы мысли ни занимали ее в этот момент, они тотчас исчезли, смытые волной ощущений, едва он жадно приник к ее губам. Больше не было места смущению, неловкости или страху, что их увидят и осудят. Остались только они. И неистовая магия, которую она почувствовала благодаря нему.
Он обнял ее лицо и чуть повернул голову, чтобы их губы стали еще ближе и полностью слились. Язык настойчиво проникал между ее губ, не допуская сопротивления. От этого вторжения по ее телу пробежала дрожь, руки притянули его еще ближе. Он прикусил зубами ее нижнюю губу, втянул, оставляя легкую припухлость и шлейф ощущений. Потом озорные губы оставили горячие следы поцелуев вдоль скул, подбородка и нежного изгиба шеи. Мягкие прикосновения вдруг сменились более резким ощущением от его зубов, слегка царапавших кожу, и ее заполнила трепетная дрожь.
Эйвери, словно издалека, услышала собственный стон, когда Люк коснулся нежнейшей точки у самого основания шеи, там, где почти прозрачная кожа вздрагивала с каждым ударом сердца.
И вдруг раздался стук в окно.
Резко отпрянув, Эйвери увидела яркий луч света, ворвавшийся сквозь стекло в машину и падавший на Люка, и оттолкнула его:
– О господи, нет!
Люк стал осматриваться, ничего не понимая.
– Что происходит?
Раздался стук в окно.
– Сегодня меня определенно не оставят в покое.
Люк опустил стекло. Казалось, его совершенно не беспокоит, что за окном помощник шерифа, заставший их в весьма компрометирующей ситуации. Это более неловко и стыдно, чем, если бы их застали в автокинотеатре. Надо было Эйвери попасться именно на парковке возле церкви. Господи помилуй!
– Ребята, у вас все в порядке?
Ей показалось, или она услышала озорные нотки в голосе шерифа.
– О нет, далеко не в порядке.
– Люк, прекрати сейчас же. Все хорошо, сэр. Мы уже собираемся.
– Пожалуй, так будет лучше. Будьте внимательны за рулем, мисс Прескотт.
Эйвери вдруг осознала, что темной фигурой за окном был Дуглас Холоуэй – офицер, проходивший у нее реабилитацию. Едва он отошел, она начала панически обдумывать, сколько времени понадобится тому, чтобы раззвонить, что он видел их возле церкви в очень неоднозначной ситуации.
Глава 9
Эйвери замедлила шаг в конце лесной тропы, ведшей к ее дому. Она надеялась, что небольшая тренировка субботним утром хоть немного отвлечет от непоправимого провала, который они потерпели прошлой ночью. Тем не менее любопытный офицер никак не выходил из головы. Спустя двенадцать часов ее щеки все еще были красными, казалось, густой румянец уже не сойдет с лица.
Создавалось впечатление, что Люк втайне посмеивался над ней, потому в первую очередь она отвезла его домой. Ничего удивительного, и так похоже на него – высмеивать подобные ситуации. Ведь он не ходил на свидания, которые заканчивались смущением и неловкостью. Возможно, именно поэтому она так долго терпела обыденные отношения с Марком, ведь там, где нет влечения, не возникает нелепых ситуаций, не подкашиваются ноги, не падает из рук еда. Правда, нет и возбуждения, от которого учащенно бьется сердце, сводит мышцы и перехватывает дыхание.
Эйвери остановилась отдохнуть. Прошлой ночью она оставила Люка на дороге, и, казалось, от его возбуждения не осталось и следа.
Эйвери дошла до края леса с восточной стороны дома. Одной из причин, по которым ей не хотелось переезжать жить ближе к городу, была земля, окружавшая фамильный трехэтажный особняк, слишком большой для одинокой женщины. Зато тридцать акров земли полностью удовлетворяли ее потребность в личном пространстве, уединении и природе. В городе такого не сыщешь.
Выходя на яркое солнце, она прищурила глаза. К ее удивлению, неподалеку стоял черный "бентли", который Нолан отогнал еще вчера. Значит, сейчас ей предстояло показаться Люку запыхавшейся и потной, грязной и смущенной. Прекрасно.
Она направилась к парадной двери. Люк уже шел по ступеням, когда она подошла к крыльцу и жестом поприветствовала Нолана, улыбнувшись ему.
– Что ты тут делаешь в столь ранний час?
Быть может, если избегать его взгляда, удастся не запутаться в собственных ногах и не свалиться с крыльца собственного дома. Поездка в отделение скорой помощи не самое достойное завершение фееричной недели.
Тягостное молчание несколько долгих минут. Глухой стук трости. Люк направлялся к ней. Краем глаза Эйвери наблюдала, как он подошел совсем близко, протянул руку и коснулся пальцами ее подбородка. Небольшим усилием заставил ее поднять глаза. И лишь когда их взгляды встретились, заговорил:
– Думаю, я должен тебе хороший завтрак за мое вчерашнее поведение. Поедешь со мной?
И почему эти янтарные глаза выглядят так искренне?
– Не думаю, что это хорошая идея, Люк. Может быть, лучше оставить все как есть?
– Я не хочу отпускать тебя и вовсе не шутил, говоря, что только находясь с тобой рядом, чувствую себя живым, забываю обо всем плохом и ненужном.
– Это все, что ты хотел сказать?
– Нет, и ты знаешь, что не все. Я говорил, что мы должны повеселиться, нарушить границы. Неужели ты так быстро сдашься?
– Как ты понимаешь, список моих заслуг весьма сомнителен. Прошлая ночь стала настоящей катастрофой.
– Однако запомнится надолго, да?
– О да. Лицо офицера Холлоуэя преследовало меня все утро.
– А ты иначе – смотри на это, тебе удалось разнообразить его наверняка скучную смену. Только завтрак. Пожалуйста.
Нельзя соглашаться. Она не принадлежала к типу женщин, склонных к случайным кратковременным отношениям. А где-то глубоко внутри так хотелось получить еще хотя бы немного Люка, пусть даже ради этого придется пережить унижение. Эйвери вздохнула и небольшими осторожными шагами повела его в дом. Быстро приняв душ и переодевшись, встретила его в передней почти вызывающим выражением лица. Он появился в последнюю минуту. Она не стала тратить время на макияж и украшения. Ему придется мириться с джинсами и удобной футболкой.
Люк стоял возле камина, уставленного фотографиями ее отца, матери и Эйвери. Напоминания о семье вызывали у нее противоречивые чувства – радость и печаль одновременно. Но она старалась сосредоточиться на позитивном.
– Я готова.
Люк взял серебряную рамку с фотографией ее родителей, те улыбались, глядя в камеру, и обнимали друг друга.
– У тебя остались еще родственники?
– Нет. Мама и папа были единственными детьми в своих семьях. Я тоже единственный ребенок. Возможно, есть какие-нибудь дальние родственники, но из близких никого.
– Когда не стало моего отца, а мама попала в автокатастрофу, у меня остались братья. Мы можем обидеть друг друга, доставить неприятности, но всегда рядом, когда нужны друг другу, понимаешь?
– У меня есть друзья. – Семья значила для нее много, но даже задолго до смерти матери она знала, что однажды родителей не станет и она останется совсем одна. – Я не оторвана, активно участвую в жизни городской общественности.
– И тебе никогда не бывает одиноко?
– Конечно, бывает. Со всеми такое случается, разве нет? Но я целый день окружена людьми, о которых забочусь. Это важно.
– Хорошо.
Его одобрение не должно вызывать такой радости. Она сделала все возможное, чтобы счастье или близкие к нему ощущения ни в коей мере не зависели от вмешательства в ее жизнь других людей. И несмотря на то что очень хотелось иметь собственную семью, ее жизнь была полноценной и насыщенной и без этого.