Но чувствую – он и убил.
– А кто это – он?
Роман внимательно посмотрел на Антона
– Если бы я знал – я б заказал его давно. И уж сейчас – точно.
– Даже если это был кто-то из своих?
– Нету у меня своих. Женька одна и была. А остальные – чужие они мне. И сейчас чужие, и в школе были. Они же презирали меня. Я же выслуживался! Я же был комсоргом! Мне характеристика была нужна для института! Я же первый деньги начал зарабатывать! Мне же больше всех всегда нужно было! А сейчас – мне уже достаточно, я уже остановился! А им все завидно! Да любой из них убил бы Женьку просто чтобы мне насолить! Кому она была нужна, сама по себе? Таких можно – за рубль десяток, за доллар – две дюжины.
И он еще раз отпил из горлышка, предоставив Анотону самому решать, каков должен быть курс валюты при такой неожиданной арифметике.
Дима Зубов уважал новых русских. В глубине души он считал, что они с ним – коллеги. Полагая, что сегодняшний коммерсант – это вчерашний советский фарцовщик (что вообще-то было неправдой), Дима думал, что делает то же, что делали нынешние деловые десять лет назад. Он нелегально торговал – тем, что на обычном рынке не было никакой возможности купить. Если в России объявят лигалайз – даже частичный, как в Голландии, – он сразу становится легальным бизнесменом. А что лигалайз могут объявить, Зубов не сомневался – на его памяти все, о чем говорили в школе, перевернулось с ног на голову, и он не видел ничего удивительного в том, что рано или поздно портрет Альберта Хофманна будет висеть в каждом классе, как нынче висят портреты Менделеева, придумавшего рецепт русской водки. Тогда Зубов и его клиенты вместе напишут мемуары, о том, как они боролись за лучшую жизнь для всех. И даже, наверное, попадут в Думу или получат персональные пенсии. У них будут роскошные машины и большие квартиры, как у бизнесменов теперь. Зубов даже вывел формулу: «Драгдилер сегодня – это новый русский завтра». Поэтому ему нравилась его работа, и поэтому он уважал крутых коммерсантов.
Уважение его, в частности, проявлялось в том, что цены им он назначал ровно в два раза больше, чем обычным клиентам. Как коммерсанты они должны были понимать, что цена зависит не столько от товара, сколько от платежеспособности покупателя и, значит, никаких обид. Впрочем, богатых клиентов у него было не так уж много – один, может быть – два человека. Вероятно, сравнительная неудача Зубова на этом рынке объяснялась тем, что он не торговал кокаином – не из каких-либо принципиальных соображений, а просто потому, что никак не мог выйти на оптовых распространителей. Впрочем, со временем Зубов надеялся наладить нужные контакты, и тогда бизнес должен был круто пойти в гору, потому что – он это знал – торговать жесткими наркотиками гораздо выгодней, чем травой, психоделиками и экстази.
Впрочем, несколько клиентов подобного рода у него все-таки было – и потому, получив от одного из них сообщение на пейджер с просьбой о встрече, Зубов обрадовался и сразу отложил все остальные дела.
Сначала Олег приготовил алтарь. Мелом на поверхности исцарапанного полированного стола он нарисовал круг и разметил его семью несимметричными трезубцами, сгруппированными в правой части. Потом зажег свечи, положил в центр хрустальный шар и разложил подношения: два пера, несколько очищенных бананов, привезенные из Крыма ракушки, блюдечко с благовониями Абра-Мелина, таблетку «экстази» и череп. Череп был кошачий, хотя, конечно, лучше был бы настоящий, человеческий. Когда он на Пасху ходил с родителями на кладбище к деду, он даже присматривал могилу, которую было бы сподручней раскопать – но вот так и не собрался, а теперь было не до того.