Какие еще деньги сюда можно ввести? Я же не могу отдать тебе свою долю?
– Так отдай чужую! – Поручик отодвинул бутылку, – уговори Ромку продать мне Женькину долю – и я в долгу не останусь.
– Ты не понимаешь, – терпеливо объяснял Владимир, – женькина доля не досталась Ромке. Она делится на всех нас: на Леню, Рому, Альперовича и меня. У нас был такой уговор: если кто-то выходит из дела, то его доля делится между всеми.
– Значит, женькина доля распределилась между вами четырьмя? – спросил Поручик, – чушь какая-то!
– Собственно, это я настоял, – сказал Владимир, – вспомнил, как ты разводился с Натальей, и решил, чтобы родственники, что бы ни случилось, ничего бы не получали… никто, конечно, не мог ожидать, что все так повернется.
– Так надо встретиться с ребятами и поговорить…
– Понимаешь, я не могу ни с кем из них встречаться и говорить. Все время думаю: может, это кто-то из них принес ей эту отраву?
– Брось, – сказал Поручик, – не изображай из себя Шерлока Холмса.
– Я считаю, это Лерка, – продолжал Владимир, не слушая его, – она сама говорила, что в Англии пробовала наркотики. Вот она и привезла – и решила подсадить подругу. Тем более денег у нее нет, вот она и решила подторговать…
– Нуууу, – протянул Поручик.
– Ты только вспомни, какую чушь она несла вечером! Про то, как мужчины Женьке век заедают! Это Женьке-то, которая без Ромки вообще была бы сейчас никто и звать никак! Обычная прошмандовка в какой-нибудь конторе.
– Она, собственно, сейчас и так уже – никто, – резонно заметил Поручик.
Они выпили, не чокаясь.
– Я все равно не верю, что это Лерка, – сказал Боря, – какая из нее наркоманка.
– Много ты видел наркоманов? – возразил Владимир, – вот то-то!
– Не знаю даже, – сказал Поручик задумчиво, – я ей тут денег собирался дать, по старой дружбе… но теперь, пожалуй, не буду, коли так.
Он взял бутылку и разлил остатки по рюмкам.
– Но ты все равно поговори с ребятами, – сказал он.
Только через неделю Антон выбрался встретиться с Шиповским. Он вполне верил Горскому на слово, но в какой-то момент ему захотелось почитать что-нибудь психоделическое – и он решил, что история изобретения и распространения ЛСД будет в самый раз. В его жизни настала очередная полоса затишья: полученных от Владимира денег должно было хватить еще на какое-то время, и он снова жил в том тягуче-дремотном режиме, который так любил. Лето было в самом разгаре, и по утрам он выносил кресло на балкон, где, разложив на маленьком столике все необходимое, подолгу смотрел в безоблачное небо, греясь на солнце и воображая себя где-нибудь на Ямайке или в других теплых странах, – их названия напоминали о далеком детстве, романах Жюль Верна и мире, в который иногда так хотелось вернуться. Знакомые звали ехать в Крым, где прошлым летом все было удивительно дешево, но Антон был тяжел на подъем.
Шиповский сказал, что лучше всего будет зайти в редакцию, и Антон без труда нашел сталинский дом рядом с кинотеатром «Прогресс», ставшим после повсеместного внедрения видео таким же ненужным, как и большинство других кинотеатров. Редакция располагалась в небольшой трехкомнатной квартире на первом этаже. Какой-то смутно знакомый молодой человек встретил Антона в прихожей, спросил:
– Вы к кому?
– К Игорю, – ответил Антон, и собеседник указал на дверь в левую комнату.
Там, обложенный журналами, сидел за компьютером Шиповский. В руках он держал свежий номер The Face. Антон даже облизнулся на такую роскошь: более красивых и, как уже начинали говорить в Москве, «стильных», фотографий он нигде не видел.
– Привет, – сказал он, – я Антон, от Юлика Горского.
– А, – сказал Шиповский, – садись.
Антон никогда не встречался с Шиповским, хотя слышал о нем.