Возможно, если не случится чуда, Мерседес так и останется их единственным ребенком. Поэтому-то он так и разозлился, когда Джерард Массагуэр подкатил к ней. Поэтому-то он так и рвется внушить девочке свои политические взгляды, сделать из нее свое подобие.
А может, потому, что Мерседес – не его плоть и кровь.
Кончита положила в глиняную кастрюлю кролика, добавила лука, приправ и пол-литра красного вина и поставила все это в печь, затем сняла фартук и выглянула в окно. Кругом были каменные стены Сан-Люка. Каменная деревня. С немощеными улицами и выцветшими деревянными дверями домов. А над черепичными крышами – чистое голубое небо.
Она взглянула на висящие на стене часы. Скоро Мерседес вернется из школы.
Мерседес следила, как по тропинке гуськом спускаются несколько ребятишек. Ее пальцы непроизвольно сжали камень. Зубы крепко стиснулись. Пот застилал глаза. Болезненно поморщившись, она часто заморгала. Хуан уже давно прошел. И Фина, болтая своими косичками, тоже.
И тут у нее замерло сердце. Вниз по тропинке шагал Леонард – сумка на плече, глаза смотрят под ноги. Он был один. Мерседес почувствовала, как откуда-то из глубины по ее телу разлилась дрожь. Нет, сомнений у нее не осталось. Она чуть приподнялась и позвала:
– Леонард!
Сначала она подумала, что он не услышал ее. Но затем мальчишка остановился и озадаченно уставился на заросли кустарника.
– Леонард! – снова крикнула Мерседес, крепче сжав в руке камень.
– Кто это? – настороженно проговорил Леонард.
– Иди сюда! У меня для тебя кое-что есть!
Она видела, как его хитрые карие глазки забегали по зелени кустов.
– Да кто это? – снова спросил Леонард. – Мерседес Эдуард? Ты?
– Ну иди же!
– А че ты хочешь? Еще раз по роже получить?
– У меня кое-что есть.
– Да? – подозрительно произнес Леонард. Он все еще не видел ее.
– Кое-что необычное!
– Ну так тащи сюда.
– Не могу.
Мимо пробежала стайка ребятни, и Мерседес на некоторое время затаилась.
– Ну? – закричал Леонард, когда дети скрылись из виду. – Что там у тебя для меня, Мерседес Эдуард?
– Я могу пососать твою сосиску.
Физиономия Леонарда мгновенно изменилась. Последнее время ни одна девчонка не соглашалась делать это. С тех пор как там, внизу, у него начали расти волосы и его член приобрел специфический запах, они стали говорить, что он воняет, как тухлая рыба. Облизывая языком губы, Леонард явно колебался.
– Я буду сосать столько, сколько ты захочешь! Раздумывая, он почесал ногу. Очень уж это было заманчиво.
– Ладно, – наконец сказал он и нырнул в кусты. – Только, чур – чтобы все было как надо, а то прибью. Да где ты? Мерседес?
– Сюда!
Глядя из своего укрытия, как Леонард продирается через заросли, Мерседес затаила дыхание. Она полностью отдавала отчет своим действиям.
Колючки царапали мальчишке ноги, цепляли его за носки.
– А-а, черт! – выругался он. – Да где ты, мать твою так!
– Здесь. Около большого дерева.
– А получше места не могла выбрать? – Он уже начал расстегивать ширинку, его миндалевидные глазки рыскали в поисках Мерседес. Так и не заметив ее, он, поглаживая свой член, прошел в двух ярдах от девочки.
Мерседес встала и сделала шаг в направлении Леонарда. В поднятой над головой руке зажат камень. Замах. Его загнутый, словно клюв сокола, край устремлен в висок Леонарда Корнадо. Удар.
Послышался отвратительный приглушенный хруст, который, как бы пробежав по руке Мерседес, проник в самые отдаленные закутки ее души. Потряс ее.
Ноги Леонарда подломились, словно стебли кукурузы. Без единого звука он стал оседать на землю. Из раны на голове хлынула кровь. Как-то странно задергавшись, мальчишка завалился на спину.
И затих.
* * *
В дверь постучали. Кончита услышала зовущий ее снизу голос отца.
– Я на кухне, папа, – откликнулась она. Отдуваясь и стуча по ступеням тростью, Баррантес поднялся наверх. Кончита поцеловала его в раскрасневшуюся щеку. От него пахло вином, что последнее время случалось с ним довольно часто.
– Одна?
Она кивнула.
– Не знаю, где Мерседес. Она сильно опаздывает. Еще час назад должна была прийти из школы. Где-то задержалась по дороге.
– Гм-м-м. – Марсель указал тростью на стоящий на лавке кувшин с вином. – Можно?
– Если тебе хочется выпить в такое время дня… – Она улыбнулась.
– При чем тут время? – проворчал он. Сунув под мышку трость, Баррантес поднял кувшин и сделал несколько больших глотков. Его усы стали уже почти совсем белыми, и от вина на них осталась красная полоса.
– Может, присядешь? – предложила Кончита.
– Я ненадолго. – Он сделал еще глоток и поставил кувшин на место. Тяжело оперевшись на трость, Баррантес принялся большими пальцами нервно постукивать по ее отполированной рукоятке. – Послушай, – неожиданно сказал он, – я пришел поговорить с тобой.
– О чем? – улыбнулась Кончита.
– О девочке.
– О Мерседес? – встрепенулась она. Под безразличным выражением его лица угадывалось волнение. – В чем дело? – мягко спросила Кончита.
– Я хочу забрать ее.
– Куда забрать?
– Я хочу, чтобы вы обе переехали жить ко мне. И к твоим тетушкам. Подальше от Эдуарда.
От удивления она рассмеялась.
– Папа, не глупи. Франческ мой муж. Он ведь отец Мерседес.
– Он ей не отец.
– Ну, конечно же, он ее отец.
– Нет. И не думай, что мне неизвестно, как Франческ относится к девочке. Он забивает ее детскую головку опасными идеями, Кончита. Он отравляет ее сознание. Хочет сделать из девочки маленькую анархистку. Внушает ей, что бросать бомбы и сжигать фабрики – это совершенно нормально. – Он пронзил дочь свирепым взглядом. – Как можешь ты позволять ему такое? Ты что, хочешь, чтобы она тоже стала такой, полной злобы и ненависти?
Кончита поджала губы.
– Совсем не плохо, если она вырастет такой же, как ее отец.
– Этот человек не ее отец! – рявкнул Марсель. – Более того, девочка знает.
– Что знает?
Прикрыв ладонью рот, он рыгнул, затем смущенно опустил глаза.
– Знает.
Кончита застыла и уставилась на отца глазами, сделавшимися вдруг холодными и чужими.
– Что-то я тебя не пойму, папа.
– Ты только посмотри, как девочка учится! Она же была лучшей в классе. А последнее время совсем обленилась. Она росла такой славной, а теперь стала злючкой…
– Ты сказал, Мерче знает, – перебила Кончита. – Что ты имел в виду?
– Она должна была узнать. – Старик начал раздраженно постукивать тростью по полу. – Ведь когда-то она должна была узнать правду?
– Ты сказал ей, – прошептала она, чувствуя себя совершенно опустошенной. – Ты сказал ей, что Франческ – не ее отец!
– А что, это преступление?
– Я просто не могу поверить, – проговорила Кончита, опускаясь на лавку. – Когда это произошло?
– Когда Франческ так зверски с ней обошелся. Прижег ребенку руку раскаленной монетой.
В ее глазах заблестели слезы отчаяния. Теперь ей стало ясно, почему Мерседес так изменилась. Все стало ясно.
– Как ты мог? Как ты мог это сделать, папа?
– Но ведь это же правда, разве нет? – заорал Баррантес. – И она должна была ее узнать.
– И ты решил, что именно ты должен ей все рассказать? – Кончиту охватил гнев. Ребенок столкнулся с таким страшным испытанием. А никто ее даже не пожалел. Никто ничего не объяснил. – Ты посчитал, что имеешь право принимать подобное решение?
– Но его надо было принять, – попытался оправдаться он. – Ты же знаешь, как я люблю свою внучку. Когда она, визжа от боли, примчалась ко мне с этим ужасным ожогом на ладошке… – Он передернул плечами. – А ты еще говоришь, что я не прав. Да в тот момент я готов был убить Эдуарда. Окажись он передо мной, я бы пристрелил мерзавца.
– Ты поступил подло!
– Подло было так обращаться с Мерче. Какое у него право издеваться над девочкой? – Голос Марселя Баррантеса повысился до крика. – Только потому, что ее настоящий отец решил сделать ей подарок! Можно подумать, твой муженек осыпает девочку щедротами! Да от него и сентаво на леденцы не дождешься! С таким же успехом она могла бы стать дочерью жестянщика!
У Кончиты даже высохли слезы от гнева. Но теперь и его не осталось. Она встала и тихо сказала:
– Иди домой, папа. И больше никогда сюда не приходи.
– Ах вот как? – подбоченясь, заорал Марсель. – Моя собственная дочь вышвыривает меня на улицу, как собаку!
– Иди, – повторила она, качая головой.
– После всего, что я для тебя сделал! После всего, чего я натерпелся от тебя и этого фанатика, этого борова…
– Когда Франческ узнает о том, что ты сделал, – спокойно проговорила Кончита, – он, возможно, убьет тебя. Так что иди домой, папа. И держись от нас подальше.
Марсель Баррантес уже раскрыл рот, чтобы продолжить спор, но увидел в глазах дочери нечто такое, что заставило его замолчать.
Он бессильно махнул тростью, повернулся и, неуклюже ступая по ступенькам, стал спускаться.
Чтобы снова не расплакаться, Кончита впилась зубами в костяшки пальцев. Ужас случившегося начал доходить до нее только сейчас. Они-то думали, что причиной перемен, произошедших в Мерседес, была лишь грубость Франческа.
Боже, сколько страданий обрушилось на голову ребенка!
Но где же Франческ? А Мерседес где?
У нее вдруг екнуло сердце. Где Мерседес? Она инстинктивно почувствовала, что случилось что-то страшное.