Июнь, 1928
Сан-Люк
– Эй, ты!
Леонард Корнадо ткнул Мерседес в спину.
Она и Хуан Капдевила отыскали в дальнем углу школьного двора тихое местечко, где можно было уединиться от визгов и беготни ребят, устроивших возню во время большой перемены, но Леонард Корнадо и здесь их нашел.
– Оставь нас в покое. Убирайся!
– Это мое место, – заявил Леонард. – Так что сами убирайтесь.
– Я первая сюда пришла.
– Я певая сюда пишла! – кривляясь, передразнил несносный мальчишка и дернул Мерседес за волосы.
Она повернула к нему разъяренное лицо.
– Отвяжись!
– Отвали, Леонард, – пришел на помощь подружке Хуан Капдевила. Его некрасивая мышиная мордочка угрожающе придвинулась к физиономии Леонарда. – Лучше не приставай.
– А то что? – вызывающе спросил Леонард.
– А то я тебе покажу!
Леонард округлил глаза и презрительно расхохотался. Он был значительно сильнее любого из учившихся в школе мальчишек.
– Ты?! Уродливый коротышка! Да я тебя…
Он осекся и отлетел назад, получив от Хуана сильнейший удар в грудь.
– Лучше не приставай, – грозно повторил Хуан. Веснушчатое лицо Леонарда сделалось красным от злости.
– Ты мне за это заплатишь, Капдевила. Что вообще ты крутишься вокруг этой маленькой сучки? У нее папаша выкапывает из могил мертвых монахинь, а мать – шлюха.
Мерседес, как взбесившийся зверек, бросилась на обидчика, готовая разорвать его на части. Однако Леонард оказался достаточно ловким и, прежде чем она вцепилась ему в глаза, схватил ее за руки. Но ярость придала девочке столько сил, что он едва удерживал ее.
– Она хочет убить меня! – завопил Леонард. – Оттащите же ее!
Мигель и Ферран, его закадычные приятели, тут же накинулись на Мерседес.
Хуан с быстротой кошки бросился сзади на Феррана, который был значительно больше него, и принялся его душить.
Страшный удар коленом пришелся Мерседес в живот. Задохнувшись, она попятилась назад. Что-то тяжелое и твердое разбило ей нос. Голову пронзила нестерпимая боль. Все вдруг поплыло перед глазами и стало красным, в ушах раздался зловещий гул, как в топке печи в отцовской кузнице.
Беспомощная, ничего перед собой не видя, Мерседес отшатнулась в сторону. Она почувствовала, что на кого-то наткнулась, и услышала голос Леонарда Корнадо:
– Валите их на землю! Сейчас мы их проучим! Мерседес взмахнула рукой в сторону голоса. Ее ногти вонзились в чье-то лицо, и послышался вопль боли. Она попыталась лягнуть ногой, но через секунду несколько сильных рук опрокинули Мерседес на землю. Ее лицо вдавили в песок, и она почувствовала во рту его вкус. На плечо опустилась чья-то нога и так прижала к земле, что девочка уже не могла шевельнуться.
– Хотела меня убить, а? – отдуваясь, заорал Леонард. – Маленькая анархистская сука. Я тебе покажу!
На щеку Мерседес полилось что-то теплое. Во рту она ощутила отвратительный аммиачный вкус мочи.
Леонард Корнадо мочился ей на лицо.
Она бешено рванулась в сторону, но нога Леонарда снова прижала ее к земле. Его моча текла по щекам, по рукам, по спине Мерседес. А двое его дружков весело смеялись и улюлюкали.
Невыносимо. Она заставила себя терпеть. Ее время еще придет. Мочевой пузырь Леонарда постепенно опорожнялся. Мощная струя иссякла. На Мерседес упало еще несколько капель. Затем он отпустил свою жертву и, пнув ботинком, перевернул ее на спину. Его веснушчатая физиономия ухмылялась, злые глазки блестели.
– Ты только посмотри на себя, Мерседес! Самая умная ученица школы. А я только что тебе на рожу нассал! Я еще нассу на рожи твоего папаши-анархиста и твоей мамаши-шлюхи.
Мерседес лежала не шевелясь, бушевавшие в ней чувства невозможно было выразить ни словами, ни жестами. Она просто испепеляла Леонарда взглядом своих черных глаз. Она знала, что убьет его. Скоро.
Но Леонард этого не знал. Он пронзительно захохотал и пошел прочь. Его приятели отпустили Мерседес и присоединились к нему. Все трое, радуясь своей легкой победе, взялись за руки и зашагали к школе.
Мерседес попыталась подняться. Ее руки и ноги стали словно резиновые. Она почувствовала, как Хуан старается ей помочь. Его мышиная мордочка с опухшей и расцарапанной щекой смотрела на нее печальными глазами.
– Жаль, что все так получилось, – сказал он. – Может, я смог бы им надавать, если бы ты не расцарапала мне щеку и не пнула так, что я свалился.
Мерседес, покачиваясь, встала на ноги.
– Извини, – заплетающимся языком пробормотала она.
Хуан с тревогой оглядел подружку. Одежда Мерседес была грязная и рваная. Ее длинные черные волосы перепачканы в земле и моче.
– Тебе бы надо привести себя в порядок перед следующим уроком, а то Санчес с ума сойдет.
Он отвел Мерседес в туалет и запер дверь. Смочив водой и намылив носовой платок, Хуан принялся восстанавливать ее внешность. Мерседес покорно стояла, думая лишь о том, как она будет убивать Леонарда. "Камнем, – нашептывал ей внутренний голос. – Ударь его по голове, когда он выйдет из школы. Размозжи ему череп".
Закипавшая в ней ненависть, казалось, заполняет все ее существо, до кончиков ногтей, какой-то трепетной силой. Ее лицо было бледным, по обеим сторонам носа проступили маленькие ямочки, словно следы от когтей. Она прислонилась к стене, почувствовав голыми плечами холод кафельных плиток. Пока Хуан стирал в раковине ее блузку, она приложила к носу мокрый платок.
– Ну, он у меня получит, – сквозь стиснутые зубы проговорила Мерседес. Она уже не плакала. Отняв от носа платок, она внимательно посмотрела на него. Кровотечение почти прекратилось. – Я его убью, – спокойно добавила Мерседес.
– Он заслуживает этого. – Хуан отжал блузку и протянул ее Мерседес. – Мокрая, но зато чистая.
Поддавшись неожиданному порыву, она подошла к Хуану Капдевила и крепко его обняла.
– Я его убью, – прошептала Мерседес в ухо друга. Он был не виноват, что они пересилили его. Он храбро дрался, защищая ее. Она крепко поцеловала его в худую щеку. Ее пальцы впились в плечо Хуана. – Правда. Убью.
Еще до того как прозвенел последний звонок, она предусмотрительно собрала ранец. Как только сестра Юфимия распустила класс, Мерседес первая выскочила из школы, даже раньше Хуана. Она не повернула направо, к Сан-Люку, а побежала по дороге, ведущей в Палс, – по той дороге, по которой должен был пройти Леонард.
Она планировала это в течение всего дня и теперь точно знала, как станет действовать.
Она знала, где нанесет удар. Возле заброшенного карьера.
Этот карьер, заросший пробковым дубом и кустами дикого розмарина, располагался ярдах в двадцати от извилистой тропинки, что вела в Палс. Работы на ней прекратились много лет назад.
Большинство взрослых давно уже забыли о существовании этого места, а заодно забыли и запретить своим детям играть там. Те ребята, что посмелее, иногда забирались в кромешную тьму карьерных штреков, но никто не знал, как далеко они тянутся. В них можно было спрятать что угодно на долгие годы. Навсегда.
Не замечая царапающих коленки колючек, Мерседес продиралась сквозь густые заросли. Добравшись до заранее выбранного места, она поискала глазами подходящий камень. Наконец она нашла то, что хотела, – острый осколок глинистого сланца весом с приличный топор, но одновременно достаточно легкий, чтобы им можно было с силой ударить. По форме он напоминал падающего на свою жертву сокола.
Сердце Мерседес бешено колотилось, но во рту чувствовался вкус крови, похожий на вкус железа. Ее тело дрожало, а смотрящие сквозь заросли розмарина, шалфея и тимьяна черные глаза пылали звериной злобой. В полуденной жаре не переставая звенели цикады. Отсюда тропинка была видна как на ладони.
Обливаясь потом, она принялась ждать.
Кончита набрала в колодце ведро воды и понесла его в дом, чтобы, как всегда, по возвращении с фабрики, начать приготовление ужина.
Прислонившись к раковине, она принялась чистить лук.
Ей так хотелось уехать из этой деревни. С профессией Франческа они могли бы открыть собственную мастерскую в Палафружеле или в Ла-Бисбале – где-нибудь, где была настоящая жизнь, а не только пыль да несбыточные мечты. В любом городе, где такой человек, как Франческ, с его прошлым и политическими взглядами мог бы быть в большей безопасности. Где-нибудь, куда не дотянулись бы лапы Джерарда Массагуэра. Где-нибудь, где Мерседес была бы счастлива.
Кончита любила свою дочь с той слепой страстью, которая не поддавалась ни объяснению, ни пониманию. А вот мужа она любила по причинам, которые могла легко перечислить. За его доброе отношение к ней. За его врожденное великодушие. За его силу. За то, что он сразу полюбил Мерседес.
В семнадцатом году он обещал Кончите, что ради нее и ради девочки он больше не будет ездить на митинги в Барселону, не будет вести разговоры на революционные темы, не будет выступать с речами. И пока оставался верным своему обещанию. Но она знала, что за прошедшие десять лет его взгляды не только не изменились, а даже укрепились.
Она устало вздохнула. Мерседес была ее единственным ребенком. Это плохо и для девочки, и для них. Почему она больше не забеременела? Сейчас Кончите было двадцать семь – самый расцвет женской красоты и сил. А она-то надеялась, что к этому возрасту у нее от Франческа будет, по крайней мере, двое детей.
Они предавались любви почти каждую ночь, с жадностью и самозабвением. Однако каждый месяц у Кончиты наступала менструация.
Может, дело в нем? Что, если во время ранения у него что-то повредилось?