Речь Фенелы звучала взволнованно и прерывисто: она боялась показаться слишком экзальтированной… а кроме того, стеснялась так прямо и открыто хвалить мужа.
- Спасибо, - нежно поблагодарил ее Ник, а потом добавил: - Кстати, лучше особо об этом не распространяться, понимаешь? Даже маме лучше ничего не говорить.
- Но она-то ведь знает?
- Гораздо меньше, чем знаешь ты. Разумеется, ей известно, что я занят на аэродроме, однако она и понятия не имеет, что у меня там серьезное дело, что я - конструктор "Кобры". Если быть точным, то она вообще о "Кобре" ничего не знает.
Внезапная радость охватила Фенелу. Она понимала, что это не совсем благородно с ее стороны, однако все равно не могла сдержать ликования при мысли, что хотя бы в этой мелочи она получила некоторое преимущество перед своей властной свекровью.
- Фенела, - спросил некоторое время спустя Николас. - Как ты себя теперь чувствуешь - счастливее?
Фенела заставила себя разомкнуть внезапно отяжелевшие губы и, хотя сердце ее кричало, что это ложь, еле-еле прошептала:
- Гораздо счастливее, Ник.
- Хорошо. А довольна ли ты, что вышла за меня замуж?
Тут уже сил на ответ у нее не хватило, она не смогла заставить себя сказать то, что порадовало бы его.
Вместо этого Фенела устремила взгляд вперед, где многочисленные окна усадьбы поблескивали в лучах заходящего солнца.
- Ник, мы обязательно должны говорить на эту тему?
- А почему бы и нет? - отрывисто бросил Ник, и в его голосе Фенеле послышались сердитые нотки. - Неужели мы настолько старомодны, что не смеем откровенно говорить на волнующие нас темы? По-моему, подавлять свои чувства уже давно не принято.
Фенела попыталась издать легкий смешок, но звук получился каким-то жалким, далеким от веселья. Голос ее сорвался, и, к своему ужасу, она почувствовала, что по щекам ее заструились безудержные слезы.
Николас затормозил, заглушил мотор и обернулся к жене.
- Фенела, - сказал он. - Посмотри-ка на меня.
Она не послушалась, тогда он протянул руку, взял ее за плечо и решительно развернул девушку так, что ее лицо оказалось прямо перед ним.
- Послушай, ну что ты так ужасно упрямишься все время? - раздраженно спросил он.
- Я? Упрямлюсь? - изумленно откликнулась Фенела, и слезы ее от неожиданности высохли сами собой.
- Да, упрямишься, да еще как! - настаивал Николас. - Ведь ты же сама хочешь, чтобы я тебе нравился. Да я и так тебе уже нравлюсь, признайся! Будь же честна сама перед собой и не отрицай, что называться моей женой вовсе не так уж плохо. Есть неоспоримые преимущества, ведь верно? Но вместо того, чтобы трезво взглянуть на вещи, ты предпочитаешь оставаться в плену прежних вздорных иллюзий. Слушай, ну что ты вообще-то можешь знать о настоящей любви, ты, сущий ребенок!
Тон Ника был настолько сердитым, что Фенела не на шутку струсила, но тем не менее гордо выпрямилась:
- Моя любовь - настоящая!
- Да-а? Неужели? - саркастически протянул Николас. - А может, это просто любовная историйка со сладенькими поцелуйчиками при лунном свете, когда сердце замирает лишь от одного того, что ты до невозможности юна и до смешного наивна?
- Послушай, ты что, хочешь, чтобы я тебя возненавидела? - оскорбленно воскликнула Фенела.
- Ага! Слава Богу, наконец-то мне удалось вызвать у тебя хоть какое-то чувство! Впрочем, как хочешь.
Николас рывком тронулся с места и в полнейшем молчании продолжил путь. Фенела сидела рядом в смятении. И это говорит Николас?! Тот самый Николас, какого она знала раньше, говорит с ней таким тоном, раздраженным, обиженным, сердитым?! Не может быть!
Перед ней предстал теперь совсем другой мужчина, вовсе не тот, за кого она выходила замуж. Этот мужчина пугал и беспокоил ее, тогда как она ожидала встретить в муже лишь мальчика, робкого и нежного.
Автомобиль притормозил у парадного входа. Фенела обернулась к Нику.
- Николас! - умоляюще произнесла она.
Но тот не удостоил ее даже взглядом: он мрачно хмурился, и Фенела видела, что глаза его сильно потемнели.
- О чем еще говорить? - сердито бросил он. - Слова не помогут. Лучше выходи из машины и иди в дом.
Она покорно повернулась и пошла.
На следующий день Фенела приступила к работе. Сначала она страшно нервничала, но бригадир, симпатичный человек, который успел сообщить ей, что работать начал уже с двенадцати лет, терпеливо показывал и разъяснял ее обязанности, постоянно успокаивая девушку тем, что через день-два все у нее пойдет, как по маслу.
Поздно вечером, лежа в горячей, благоухающей душистым мылом ванне, Фенела думала о тех несчастных, кому приходится возвращаться с работы в жалкие нищие лачуги или в тесные, перенаселенные квартирки, где их ждет непочатый край домашних забот и труда.
"О, я не подведу Николаса, нет?" - думала она.
И тут же сама себе удивилась, удивилась своим мыслям, в последнее время целиком сосредоточенным на Николасе. Факт оставался фактом: на работе она все время ловила себя на том, что волнуется о судьбе его истребителя, его дорогой "Кобры".
Не раз с тех пор, как Фенела переступила порог дома Коулби, любой намек на боевые раны ее мужа или сочувствие к его инвалидности заставляли девушку невероятно стыдиться, что война так мало задела ее лично.
Сущим мучением было наблюдать, с каким трудом Николас выбирается из машины или неловко пытается подняться из-за стола, категорически отказываясь принимать чью-либо помощь.
Иногда он передвигался лучше, иногда - хуже, но порой выпадали такие черные дни, когда казалось, что ноги полностью отказываются повиноваться ему: ступни подворачивались, колени подгибались и дрожали, и Ник вынужден был хвататься за первую попавшуюся мебель, чтобы удержаться на ногах.
Фенела также знала, что временами боли мучают его настолько сильно, что он проводит без сна ночи напролет; а леди Коулби однажды вскользь упомянула о том, что, вполне вероятно, возникнет необходимость в еще одной операции, и в самом ближайшем будущем.
- Это будет уже пятая, - сообщила мать Николаса. - Он так страдает, бедняжка, но держится молодцом!
С самого детства Фенела избегала даже мысли о физической боли, но теперь муки Николаса рождали живой отклик в ее душе.
Девушке казалось, что когда леди Коулби упоминает о ранах сына своим спокойным, безликим тоном, то говорит о ком-то чужом, постороннем, вот почему Фенелу однажды повергли в ужас слова My, случайно услышанные Фенелой, когда она неожиданно вошла в гостиную. Младшая сестренка просила Николаса показать ей свои раны.
- Боже, как ты можешь просить о таких вещах! - возмутилась Фенела.
Девушка тем больше сердилась и ругала сестру, чем явственней ощущала в глубине собственного сердца вину - вину оттого, что сама она, жена Николаса, была не в силах вынести зрелище его ран.
- А что такого? Мне интересно, - удивленно отвечала девочка. - Николас рассказывал мне о том, что с ним происходило, и если война затянется, я лучше стану медсестрой. Завод - это не по мне!
- Да ты же ненавидишь медицину! - укоризненно покачала головой Фенела. - У тебя ничего не получится. - Какой-то тайный, странно злобный инстинкт заставлял девушку обращаться сейчас с сестрой жестко, почти жестоко.
- Да откуда ты знаешь! - обиделась My. - Я же еще вообще в жизни ни одной профессии не успела попробовать…
- А ведь девочка права, - вмешался Николас. - Старайся, лови свой шанс и все получится, My.
- Ах, Ники, спасибо на добром слове, ты просто чудо!
И она сжала в объятиях своего новоявленного брата. Гнев Фенелы нарастал.
- My, отправляйся наверх и позови сюда детей. Попроси, чтобы Нэни проводила их вниз.
My нехотя повиновалась.
- Ага, ты просто хочешь от меня избавиться?
- Будь добра, делай, что сказано, - приказала Фенела.
Когда за My с грохотом захлопнулась дверь, девушка обратилась к Николасу.
- По-моему, потакать любому детскому вздору - это значит развращать ребенка, - заявила она. - Или ты таким способом стремишься завоевать дешевую популярность?
Фенела говорила колко, с горечью. Николас медленно поднялся на ноги.
- В чем дело, Фенела?
- Ни в чем, - отрезала та, однако сама дорого бы дала за то, чтобы понять: в чем же, собственно, дело?
Просто войдя в комнату и видя My, сидящую бок о бок с Николасом, Фенела почувствовала, что ее охватывает приступ горького одиночества.
Казалось, этим двоим так хорошо, так уютно друг с другом, что им больше никто не нужен и Фенела здесь лишняя, посторонняя, чуждая их интересам и обречена одна влачить бремя своих несчастий и рухнувших надежд.
И вот, стыдясь себя самой, стыдясь собственных вышедших из-под контроля эмоций, девушка поспешно бросилась к выходу.
- Вернись, Фенела, - окликнул Николас, однако она просто-напросто сбежала, зная, что муж не в состоянии догнать ее.
Эта короткая сценка долго не давала Фенеле покоя, вновь и вновь всплывая в памяти. Работая, девушка воссоздавала в уме жест за жестом, подробность за подробностью. Вслед за этим эпизодом следовали другие, тревожа и смущая ее.
"Ну почему я так страшно жестока, так ужасно несправедлива?" - спрашивала она себя и не находила удовлетворительного ответа.
Угроза общественного скандала, страх за семью - все эти уважительные причины больше не существовали; какое-то странное, глубинное течение чувств увлекало ее, скрываясь за внешним беспокойством о судьбе Илейн и повседневными проблемами, и сложностями жизни в Уетерби-Корт.